Баба помотал головой по подушке. – Уже одно то, что вы пришли, наполнило мне душу счастьем. Генерал улыбнулся и сжал Бабе руку. – А ты как, Амир-джан? Тебе ничего не нужно? Как он на меня смотрит, какой добротой светятся его глаза… – Благодарю вас, генерал-сагиб, мне… – Комок застрял в горле, и я выскочил в приемную, где не далее как вчера мне демонстрировали лицо убийцы. Дверь палаты приоткрылась, в комнату проскользнула Сорая и остановилась рядом со мной. На ней был серый свитер и джинсы, волосы распущены. Как мне хотелось забыться у нее в объятиях! – Какая жалость, Амир, – произнесла она. – Мы догадывались, что твой отец болен, но чтобы такое… Я вытер рукавом глаза. – Он не велел никому говорить. – Тебе что-нибудь нужно? – Нет. Я попытался улыбнуться. Она взяла меня за руку. Первое прикосновение неземной сладостью отозвалось во всем моем теле. Я впитывал его, как губка. – Ты лучше возвращайся. А то твой отец опять подкрадется ко мне сзади. Она с улыбкой кивнула и выпустила мою руку. – Да, мне надо идти. – Сорая! – Да! – Я так счастлив, что ты пришла. Ты и представить себе не можешь. Через два дня Бабу выписали. Его долго уговаривал специалист по лучевой терапии, но Баба отказался. Тогда врачи взялись за меня. Но лицо Бабы все равно выражало непоколебимую решимость. Мне оставалось только поблагодарить докторов, подписать все необходимые бумаги и отвезти Бабу домой на своем «форде». Дома Баба сразу лег на диван, накрылся шерстяным одеялом и задремал. День клонился к вечеру, когда я принес ему горячего чаю и обжаренный миндаль. Помогая отцу сесть, я поразился, каким легким стало его тело. Тонкая землистого цвета кожа обтягивала ребра, лопатки торчали, словно крылышки ощипанной птицы. – Что я еще могу для тебя сделать, отец? – Ничего, бачем. Спасибо. Я присел к нему на диван. – А ты для меня можешь кое-что сделать? Если ты не очень утомлен. – Что? – Посватай меня. Попроси у генерала Тахери руки его дочери для сына. Запекшиеся губы Бабы сложились в улыбку. Вот так – осталось еще зеленое пятнышко на сухом, пожухлом листе. – А ты уверен? – Как никогда в жизни. – Ты все хорошо обдумал? – Обдумал, Баба. – Тогда дай мне телефон. И мой маленький блокнот. Я изумленно заморгал. – Прямо сейчас? – А когда еще? Я протянул ему телефон и черную записную книжечку, куда Баба записывал номера телефонов земляков. Баба разыскал телефон Тахери. Набрал номер. Прижал трубку к уху. Сердце у меня так и прыгало. – Джамиля-джан? Салям алейкум. – Баба представился. – Значительно лучше, спасибо. Благодарю вас, что зашли меня проведать. – Баба немножко помолчал. Кивнул. – Я этого не забуду. Генерал-сагиб дома? (Пауза.) Спасибо. Баба бросил на меня косой взгляд. Ни с того ни с сего меня стал разбирать смех. Я сунул себе в рот кулак, только бы не прыснуть. – Генерал-сагиб, салям алейкум. Да, мне куда лучше. Вы так любезны. Я звоню, чтобы спросить, сможете ли вы и ханум Тахери принять меня у себя завтра? У меня почетное поручение… Да… Одиннадцать часов подойдет. До свидания. Хода хафез. Он повесил трубку, и мы с ним уставились друг на друга. Сдерживаемый мною смех наконец прорвался наружу. Баба расхохотался вслед за мной. Смоченные волосы Баба зачесал назад. Я помог ему надеть белую рубашку и повязал галстук, воротничок болтался на исхудавшей шее, вдруг сделавшись велик сразу дюйма на два. Сердце у меня сжалось – одной ногой отец уже стоял в могиле. Как пусто будет в мире без него… Нет, прочь эти мысли. Ведь Баба еще жив. И день сегодня такой радостный, не надо его омрачать. Парадный коричневый костюм висел на отце как на вешалке – мне пришлось закатать у пиджака рукава, чтобы это не так бросалось в глаза. Шнурки на ботинках тоже завязывал я. Генерал с женой и дочерью жил в одном из «афганских» районов Фримонта. Дом их был невысокий, одноэтажный, с эркерами и двускатной крышей. Крыльцо украшали горшки с геранью. Во дворе стоял серый микроавтобус. Я помог Бабе выбраться из «форда» и опять уселся за руль. Баба наклонился ко мне: – Будь дома. Я позвоню через часик. – Хорошо. Удачи тебе. Баба улыбнулся. В зеркало заднего вида я наблюдал, как он неуверенной походкой ковыляет к крыльцу. Он шел выполнять отцовский долг. Последний. В ожидании звонка я мерял шагами квартиру. Пятнадцать шагов в длину, десять с половиной в ширину. А что, если генерал откажет? Если я ему не нравлюсь? Комната – кухня. Комната – кухня. Сколько там на часах микроволновки? Долго еще ждать? Телефон зазвонил около двенадцати. У аппарата был Баба. – Ну, что? – Генерал согласен. Я облегченно вздохнул. Руки у меня тряслись. – Слава богу! – Но Сорая-джан пока у себя в комнате. Она хочет сперва поговорить с тобой. – Я готов. Баба кому-то что-то сказал. Послышался легкий щелчок. – Амир? – Голос Сораи. – Салям. – Отец согласен. – Знаю. – Я улыбался и потирал руки. – Я так счастлив. У меня просто нет слов. – Я тоже счастлива, Амир. Не верится, что все это… на самом деле. – Мне тоже. – Только знаешь… Мне надо тебе рассказать что-то очень важное. Прямо сейчас.