Старый искусник не запомнил, как попал домой. Вот вроде бы только-только лежал на развалинах, а потом сразу привычная обстановка спальни, а за окном звезды. И безумная усталость. Но прежде чем расслабиться и отпустить сознание, Толлеус заменил ставший иссиня-черным манокристалл в своем жилете на белоснежно-полный. Проснулся старик через несколько часов совершено разбитым. Ныли суставы, особенно правое плечо – холодный дождь не прошел даром. Негнущимися пальцами Толлеус выкрутил болеподавление до максимума. Опасная вещь – в таком состоянии не чувствуешь вообще ничего ниже шеи. Можно сунуть руку в огонь или отрубить ногу – и даже не заметишь этого. Но сейчас ему надо отдохнуть, а это можно сделать только без боли. Ночь прошла, забрезжил рассвет, из-за горизонта вынырнуло солнце и уверенно поползло вверх. Толлеус очнулся уже за полдень и тут же уменьшил болеподавление. Чуть-чуть. Тут же словно огнем обожгло суставы. Терпимо. Горло, казалось, не просто пересохло, а слиплось. Тело затекло и отказывалось слушаться. А еще он, кажется, обмочился. Потихоньку, закусив губу, старый искусник стал возвращать контроль над своей бренной оболочкой. После нескольких безуспешных попыток, напоминающих барахтанье перевернувшегося жука, он все-таки сумел сесть. Посох оказался рядом – прислонен к стене возле кровати. Значит, старик все-таки нашел его в руинах сторожевой комнаты. Когда и как ему это удалось – загадка. Только к вечеру Толлеус более-менее пришел в себя, чтобы почувствовать голод и жажду. Собрав силы, он выбрался из спальни и, пошатываясь, потащился в кухню. Искусные светляки, развешанные в темных углах, вспыхивали перед ним, освещая дорогу, и послушно гасли за спиной. Старик сам доработал их: шары из лавки горят постоянно, пока не выработают ресурс маны. Удовольствие для богатых. Наконец, откинувшись в удобном плетеном кресле с чашкой теплой травяной настойки, искусник попытался осмыслить вчерашние события. Комендатура разрушена – это факт. И сделали это оробосцы. Почему – не его ума дело, да и не так это важно. В политику Толлеус не лез. Его не тронули – и на том спасибо. Интересно другое – те видения, которыми искушал его бог, что это? Богов не много. Пускай у каждого Искушения свои, но все они примерно одинаковые, кратковременные и не очень отчетливые. А тут что-то феерическое, продуманное до мельчайших подробностей. Как будто действительно реальность. И все настолько странно и невозможно, что, даже выпив вина, такого не увидишь. К тому же видения бывают возле храмов, а храм пусть и недалеко, но и не близко… Может, какой-то новый бог? В принципе похоже на правду. Вот только есть непонятность. Бог должен открыться, чтобы показать, кому придется служить. А тут ни намека. И еще часть видений хоть и заманчива, но явно хуже других. Например, чудесное воскрешение из мертвых много лучше самодвижущегося кресла. Стул с колесиками – что в нем такого? Можно самому сделать, почему бы и нет? Толлеус не видел больших проблем: толкай сзади искусными ударами – и поедет. Правда, маны будет уходить уйма, дешевле на лошадях. Зато от лечебных амулетов дух захватывает. Искусник видел, как с их помощью мгновенно исцелялись безнадежные, воскрешались умершие. Ради такого можно служить кому угодно, любому богу. Но реальны ли эти артефакты? Если повозку можно сделать, то как насчет остального? В видениях было одно плетение – Толлеус запомнил. А что, если?.. Искусник сосредоточился, припоминая формулу, и занялся подбором фрагментов плетений. Работа шла медленно: старик долго соединял разрозненные куски в общую объемную структуру, иногда даже меняя уже установленные части. Он потратил уйму времени, дико устал и почти бросил свое занятие, но все-таки довел дело до конца. Немного передохнув, он вздохнул и, махнув рукой на безопасность, запитал плетение маной. Над ним раскинулся искусный купол. Толлеус задрожал от волнения и тут же перекрыл подпитку плетения. С еле уловимым хлопком купол пропал. Как просто: поводил по картинке пальцем, выбрал нужные свойства, и готово! Осталось только запитать маной! Ух! А еще это значит, что остальное – тоже не наваждение. Тот последний амулет, картинка-рептилия… Кажется, это была рептилия – Толлеус не очень хорошо в них разбирался. Он помнил ее на груди у «своего» пленника. И теперь этот чародей, исцеленный неимоверной силой амулета, расхаживает как ни в чем не бывало после стольких лет неподвижности. Причем он, кажется, не постарел ни на год за этот долгий срок… И сейчас этот амулет – у девушки, другой бывшей пленницы. Значит, его можно как-то передавать. Значит, его можно было забрать! – Почему я не понял природы амулета тогда, тридцать лет назад? Сейчас все было бы по-другому… – тихо прошептал старик, глядя на свои сморщенные ладони, из которых, помахав чешуйчатым хвостиком, выскользнуло величайшее сокровище. Впрочем, нет смысла себя корить. Он ведь отвечал не за узников, а за работу плетений тюрьмы. За пленниками присматривает искусный целитель. Да и то он это делает не лично, а с помощью нитей от лежаков, сидя у себя в лазарете. Вживую с заключенными общается только смотритель – местный дурачок. И вовсе не Толлеус проморгал чудодейственный артефакт, не сняв его с чародея при оформлении. Надо признать, пленник был необычный. Это старик понял еще тридцать лет назад, через неделю после его поступления. Пускай чародей не приходил в себя и не пытался буянить. Система в этом случае должна тянуть ману по нормативу согласно задокументированному потенциалу заключенного. Однако Толлеусу уже тогда нужна была, хоть и не в таких количествах, как сегодня, мана. Поэтому он всегда немного завышал отсос этого ценного ресурса, чтобы кое-что оставалось на свои нужды. Вот и получилось, что очень скоро искусник узнал истинный уровень пленника, и «простой чаровник», как он числился по бумагам, стал личным благодетелем настройщика. Как только открылись реальные возможности нового узника, Толлеус сразу же ринулся в архив. Отчего произошел такой казус с определением уровня, было непонятно. Однако у любого сильного чародея должны быть не менее сильные амулеты. Возможно, их тоже проморгали. Из документов искусник узнал, что оробосца нашли в лесу и сдали властям жители деревеньки Большие Моги, что в пятнадцати километрах южнее Маркина. В отчете упоминалась какая-то странная тряпка с веревками, но не артефакты! Не веря в свою удачу, старик бросился в деревню. Но, увы, там его ждало разочарование. Перебинтованный дед с опаленной седой бородой, которому «посчастливилось» найти чародея, действительно хотел утаить ценные находки. Но из города почти сразу приехал какой-то искусник и, не церемонясь с методами, отобрал у фермера все: и богатый меч, и дорогой браслет с самоцветом, и диковинные золотые монеты. Ничего не оставил. Только бросил в грязь после недолгих раздумий ремень с приметной пряжкой. Другими словами, обошли Толлеуса. И даже было понятно кто: Гиппос – тюремный целитель, который и принимал пленника. Старый искусник мог бы сдать нечистого на руку сослуживца, но рассудил, что все-таки не стоит. Пускай артефакты достались другому, зато благодаря этому случаю у него теперь достаточно маны. Уехал из деревни старик ни с чем, однако ремень захватил на случай, если у тюремного целителя когда-нибудь появится желание напакостить самому Толлеусу. Кстати говоря, эта пряжка все еще валяется где-то в кладовке. Теперь она без надобности – Гиппос не так давно ушел на заслуженный отдых, да и тюрьмы больше нет. Можно выбросить вещицу: ценности в ней никакой. Работа, правда, тонкая, если не сказать ювелирная. Но металл неблагородный, Искусства внутри ни капли. Вообще все сложилось как нельзя хорошо. Афера не вскрылась. Ночные кошмары не сбылись: никто не пришел к старику с кандалами. Бывший целитель тоже не бедствует: живет-поживает припеваючи в своем особняке. Толлеусу, если бы не здоровье, тоже не на что жаловаться. Оба получили немало. И все же до чего обидно узнать, что два искусника совершенно по-детски проморгали такую ценность! Теперь амулет-картинка, так долго мозолившая всем глаза, ушла в Оробос. Чародеи, оказывается, молодцы. Вон как далеко продвинулись в своих исследованиях! Понятно, что эта разработка хорошо засекречена, иначе бы уже давно о таких амулетах было бы повсеместно известно, как, например, о големах – визитной карточке чародеев. Одинаковых не найти – хоть в лепешку расшибись. Может, оробосцы не Повелителя Чар вызволяли из тюрьмы, а в первую очередь ценнейший артефакт. Но, возможно, в Оробосе можно найти что-нибудь попроще? Или хотя бы какие-нибудь теоретические выкладки тамошних исследователей. Вот бы получить к ним доступ! Только куда там! В Академиях есть отделы, где изучаются добытые образцы чародейского мастерства из Оробоса. Но путь туда закрыт. Старик грустно вздохнул. На черном рынке, заказывая что-нибудь, надо иметь большие деньги и хорошее прикрытие. Искуснику вроде Толлеуса там ловить нечего. А с чародеями связываться даже думать не стоит. Старик за размышлениями совсем забыл про свою настойку, которая давно остыла. Отхлебнув, Толлеус поморщился и отставил кружку. Тяжело встав, побрел обратно в спальню, чтобы прилечь. Вдруг резко остановился: мысль его, ускакавшая было в страну волшебных амулетов, вернулась к недавней истории. А если это не бог наслал Искушение? Если это не Искушение вовсе? Очень уж похоже на другое – на чьи-то воспоминания. На вопрос «как такое возможно – листать страницы чужой памяти, словно открытую книгу», ответа нет. Зато понятно, чьи они. Кому еще они могут принадлежать, если не тем, кто крутился рядом и имеет отношение ко всем этим событиям? Внезапно дверь затряслась под градом мощных ударов. Нагрянули сыщики. Проверяли Толлеуса на причастность к разрушению комендатуры. Очень уж нехорошо совпало, что он оказался там как раз в тот момент со своим жилетом. И пломбу сорвал. Старый искусник рассказал все без утайки. С империей шутки плохи, врать – себе дороже. Да, был в комендатуре, явился на назначенную встречу. Да, посох сдал, а потом нашел в развалинах. Да, не пострадал – повезло. Для того и манокристалл распечатал. Подвергся Искушению – было дело. Видел двоих оробосцев, своих бывших заключенных. Опознал, а как же: старожилы… Единственное, о чем Толлеус не стал распространяться, – это о своих видениях. Это у каждого личное. Да сыщики и не настаивали – ясно же, что Искушение к делу не относится. Ушли они явно недовольные. Старый искусник их прекрасно понимал: многовато совпадений вокруг его скромной персоны. Вроде бы и ничего серьезного, но и нечисто что-то. Однако сканирование с помощью жезла, которое тайком провели гости, он прошел по всем пунктам, нигде не сбившись. Вторым фактором в его пользу было здоровье – Толлеус слишком дряхл для авантюр. Старик был спокоен: ему не пришьют соучастие или какие-либо действия против империи. Что во время нападения на тюрьму, что в комендатуре – везде он вел себя адекватно. Упрекнуть его не в чем. Конечно, не все было так гладко, как хотелось бы. Не давая покоя, копошилась в голове тревожная мыслишка. А что, если вдруг столичная комиссия после расследования руин тюрьмы установит утечку маны или, того хуже, пропажу одного из древних амулетов? Вряд ли, но все же… Или если вдруг кто-нибудь найдет у него дома большой запас манокристаллов и доложит куда следует? От таких перспектив становилось холодно и неуютно. Лучше не думать об этом. Когда стемнело, Толлеуса навестил сосед-лавочник с продуктовой корзиной. За небольшое вознаграждение искусник предпочитал заказывать товары на дом. Определив свою ношу в кладовку, лавочник, как всегда, задержался посплетничать. Прихлебывая горячую настойку вприкуску с принесенными лепешками, забавно было послушать, до какого состояния досужие языки переврали недавние громкие события. Оказывается, тюрьму разнесли взбунтовавшиеся арестанты: перебили охрану, разломали стены и сбежали. Ага… Нет, ну чисто теоретически, если бы манонасосы отказали, причем давно отказали, заключенные чародеи могли бы накопить силы и попробовать вырваться. Хотя защита лежанок там серьезная, не на детей рассчитана. Но только вздор все это, ничего не ломалось, Толлеус регулярно проверял. Даже архейский амулет, что старик давным-давно позаимствовал для своего жилета, не усилил бы защиту. Искуснику удалось (и тут действительно есть чем гордиться) все его функции распределить между другими узлами системы. Мана от заключенных тоже поступала исправно – значит, не было отключений. На практике же освободившийся чародей едва ли мог на что-то рассчитывать, не говоря уже об искусниках, которым нужен жезл. А ведь за городом того же дня случилась крупная стычка с боевым оробосским отрядом, усиленным големами. Что является правдой в этой истории, Толлеус не знал. Но люди-то верят во все эти россказни, каждый раз добавляя что-то свое. Так почему никто не может связать эти события? И с комендатурой тоже сплошные небылицы. Оказывается, гостивший у коменданта столичный искусник поцапался с верховным жрецом бога Диса. Служитель воззвал к богу, тот и разнес по камешкам все здание. А искусник за это развеял жреца кровавым туманом – даже косточек не осталось. Ну-ну! Толлеус про себя улыбнулся. Хорошо рассуждать об Искусстве людям, не имеющим о нем ни малейшего понятия. Убить жреца, когда в него вселился бог, – это почти то же самое, что сказать «убить бога». И повод хорош! Стал бы Дис отвечать своему служителю, тем более устраивать такие разрушения, чтобы помочь в споре против какого-то человека. Но верховный жрец действительно пропал, многие служители погибли в заварушке, а храм закрыт для посещения. Без сомнения, какое-то отношение бог ко всему этому имеет. Комендатуру, наверное, и в самом деле разрушил он, когда оробосцы напали на нее. Странно, что кто-то из них выжил. Были и совсем новые слухи: досужие сплетники болтали про людей, которые летали вчера над городом, как птицы. А еще какие-то злодеи устроили на городской рынок набег, удивительный по своей дерзости и жестокости. Сыпанули в костер листьев дурман-дерева, сгубив кучу народу, и обобрали трупы. Это, конечно, вряд ли имеет хоть какое-то отношение к оробосцам. Но все же слишком редко в провинциальном Маркине случаются громкие события, чтобы поверить в простое совпадение. Ох непростые дела творятся, темные. Большие силы столкнулись. И чем все обернется, неизвестно. А правду простые люди, как всегда, не узнают. Утро нового дня Толлеус встретил, сидя в кресле с закрытыми глазами, подперев ладонью блестящую, без единого волоска, голову. Морщинистые губы беззвучно шевелились – он рассуждал. Обычно на досуге искусник развлекал себя тем, что пытался воспроизвести из фрагментов готовые плетения из своего посоха. Даже специально для этой цели в искусной лавке покупал новые. Бездельное занятие, никакой от него пользы, но старику нравилось. Правда, сейчас никак не удавалось сосредоточиться на изучении одной такой покупки. Мысли все время соскальзывали в другую сторону. Искуснику не давала покоя странная схема из видений, отвлекая от насущных дел. Память подводила – никак не удавалось вспомнить, что же она собой представляла: что за стрелочки, что за разноцветные квадратики, что за надписи на диковинном языке? Вроде бы, когда смотрел, все было понятно, а сейчас какая-то абракадабра в голове, как будто Толлеус – ребенок, который еще не научился читать, но уже с умным видом открыл книгу. Как бы то ни было, схема – не бред. Есть весомое доказательство: с ее помощью получилось составить интересное плетение полога невидимости. Не такого, какое обычно используют искусники или чародеи, а построенного на совсем других принципах, работающего совершенно иначе… В этой схеме сокрыто великое знание, если она позволяет так просто получать требуемый результат без исследований, без длительного подбора, без опасных экспериментов. Да что там – вообще без опыта. Это не примитивный справочник типовых фрагментов плетений. Здесь что-то другое. Толлеус снова и снова силился разогнать пелену в голове, скрывшую великую тайну, но все тщетно. Однако он твердо понял одно: искусную работу можно облегчить, нужно только понять способ. Как же можно описать плетения? Он же видел – можно! Просто надо подумать. Что, если сравнить Искусство с языком? Плетение – это как законченная мысль. Книга, глава, предложение – неважно, фрагменты в данной аналогии – это их составляющие. Простейшие фрагменты объединяются в другие, более сложные, и так далее. Если дальше проводить параллель с языком, то они – это и буквы, и слоги, и слова, и даже целые предложения. Величайшая сложность искусной работы заключается в том, чтобы правильно состыковать их. Ведь с неверными приставками и окончаниями получится не слово, а белиберда. Где же здесь кроется ключик к чудесной схеме, позволяющей без опасных экспериментов гарантированно получать положительный результат? Может, фрагменты плетений так же можно разделить на составляющие и работать непосредственно с ними? Толлеус тяжело вздохнул. Может, и можно, только как? Нет, этот вариант не подходит. А если в схеме сокрыты свойства фрагментов? Толлеус нахмурился, отчего высокий лоб пошел складками. Свойства плетения задают его фрагменты, точь-в-точь как ингредиенты похлебки определяют ее вкус. Но беда в том, что эти фрагменты плохо стыкуются между собой, как камни разной формы и размера. И даже если их удается сложить так, чтобы конструкция не разваливалась, все равно остаются дыры и зазоры. При этом свойства плетения получаются не в той пропорции, как хотелось бы, а опять-таки в зависимости от используемых фрагментов. Вот если бы можно было брать свойства в чистом виде и просто насыпать в раствор, то получилась бы идеальная однородная масса. Только свойства не лежат отдельно. На то они и свойства, что сами по себе не существуют. Старый искусник ожесточенно потер нос, похожий на пористую картофелину. Главная проблема формирования любого нового плетения – правильно подобрать и соединить фрагменты. Действительно, они имеют разную форму и вместе, как правило, нестабильны. Их надо сплетать. Если получится – плетение унаследует их свойства, останется только запитать маной. Не получится – последствия могут оказаться непредсказуемыми. Фрагментов плетений существует великое множество. Зачастую они дублируют друг друга по содержанию, но разные по форме, и наоборот. Ученики вообще не практикуют работу с ними – только проходят теорию. Удел выпускников Академий, как и большинства дипломированных искусников, – формировать готовые плетения по заготовкам. Опытный искусник может сам сформировать плетение из отдельных частей. Он даже может сам создать новый фрагмент, только никто подобным не занимается: зачем зарабатывать головную боль, если что-нибудь подобное наверняка уже есть? Существуют целые справочники фрагментов с описанием их свойств. Только этими книгами мало кто пользуется, потому что у рядового (да и не рядового тоже) искусника попросту нет в посохе всего этого специфического многообразия кусков и кусочков. В большинстве посохов вообще не содержится фрагментов. А в тех, где они есть, редко встречается что-то помимо стандартного базового набора. Конечно же если кто-то всерьез начинает самостоятельно формировать плетения, то рано или поздно он собирает свою собственную коллекцию фрагментов. Мастер всегда имеет наготове хороший набор под свои нужды, но опять-таки всего у него в посохе нет и быть не может. Зачастую случается так, что два искусника с одинаковым уровнем мастерства и общей специализацией соберут одно плетение из разных кусков. Результат будет схож, но уровень потребления маны и скорость формирования будут чуть-чуть отличаться. На эту разницу все закрывают глаза: каждый будет работать так, как привык. Очень тяжело использовать чужой опыт, если человек уже не ученик, а состоявшийся искусник. Гораздо проще потратить время и самостоятельно подобрать фрагменты из личной коллекции, потому что в противном случае времени и сил уйдет гораздо больше на поиск и приобретение недостающей части. Тем более если речь идет не о ее покупке, а о разработке и создании новой, с нуля, которую потом навряд ли удастся применить еще где-нибудь. Ведь добыть нужные фрагменты – это лишь часть дела. Связать отдельные кусочки в единое целое не так-то просто. Искусник сплетает сначала пары фрагментов, потом добавляет к ним другие пары. Тут важна последовательность. Например, три куска можно сплести вместе, но только в порядке один-два-три. В другом порядке они не соединятся. Мастер с опытом запоминает хорошо стыкующиеся пары и последовательности и впредь старается работать с ними. И даже обучает этим рецептам молодых искусников. Таблицы взаимодействия фрагментов тоже существуют, но их мало. И дело даже не в том, что человек, который нашел хорошую связку, не хочет ни с кем делиться своим открытием. Причины разные. Как правило, искусник попросту не делает столько открытий за свою жизнь, чтобы хватило на книгу. А даже если он найдет достаточно материала, то нужна недюжинная воля и способности, чтобы описать словами на бумаге свои знания. Но и это еще не все. Даже если таблица составлена, другой искусник ради праздного интереса не будет ее изучать, теряя уйму времени на проработку написанного. Потому что в повседневной жизни обычно хватает стандартных связок из базового набора, и нет никакой гарантии, что у другого искусника получится состыковать авторские фрагменты. Тут сноровка нужна, мастерство. А еще нужна великолепная память. Несколько сотен фрагментов можно записать себе в посох, разложить по группам для более легкого поиска и использовать по необходимости. Больше вряд ли влезет: посох – не змея, которая раздуется, но проглотит добычу целиком. Да больше и не надо. Но это лишь сами части плетения, а их связи в посох не запишешь. Не существует связь в природе сама по себе, нет ее. Приходится держать в голове, что, с чем и как стыкуется. Попробуешь запомнить чужие связи – голова лопнет. А точнее, ошибешься где-нибудь, и такая промашка легко обернется увечьем, если не смертью. Так что как ни крути, но лучше пользоваться своими, многократно проверенными наработками, которые вбиты в подсознание так глубоко, что даже во сне не забудешь. И все же схема из видений как-то работала. Как написать книгу, чтобы с ее помощью можно было легко, быстро и, главное, безопасно создавать новые плетения? Ведь можно! И это работает, Толлеус сам видел. Что должно быть в этой книге?.. Старик зажмурился, чтобы не отвлекаться на окружающую обстановку. Открыв книгу, искусник должен узнать перечень нужных ему фрагментов и последовательность их сборки. Так и происходит в жизни, когда мудрый учитель объясняет плетение своему юному воспитаннику. Только не все так просто. Формула будущего плетения неизвестна, есть только список его будущих свойств. Допустим, по справочнику можно найти фрагменты с такими свойствами, хотя это нелегко. Придется пролистать всю книгу от корки до корки. Далее фрагменты должны быть не абы какие, а те, что есть у искусника. С одной стороны, это проще – листать надо меньше, но с другой – сложнее: подходящих частей в посохе может не оказаться. Или, наоборот, в посохе могут найтись сразу несколько подходящих кусочков, и нужно как-то выбрать лучший для каждого случая. И наконец, в книге должна быть описана последовательность действий по стыковке с поправкой на мастерство искусника. Толлеус покачал головой, осознав все трудности. И все же он попробовал представить хотя бы теоретическую возможность создания такого фолианта. Нет, не выйдет ничего путного. Даже просто найти нужные части – труднейшая задача. Это в посохе легко: выбрал имя плетения – и вот его заготовка, пожалуйста; представил образ нужного фрагмента – и он уже готов к использованию; захотел посмотреть перечень боевых или бытовых плетений – никаких проблем. В книге поиска нет. В ней вообще ничего нет, кроме описанных свойств, чем она и ценна. В теории ее можно объединить с таблицами связей, просто добавив рядом с каждым описанием фрагмента номера страниц с парами для него. Но не более. Вручную по справочнику формировать плетение можно месяц, если не дольше. Книга годится для учебы, но бесполезна для работы, если только у нее не появится поиск, такой как в посохе… Неожиданно Толлеус дернулся так, что пошатнулся стол, а миска со вчерашней похлебкой перевернулась, испачкав старику подол. Он не обратил на это внимания: только что у него родилась одна мысль. У каждого искусника есть посох, в нем хранятся все доступные хозяину фрагменты, там же есть удобная система поиска и классификации. Это уже немало. Так, может быть, реально создать некий аналог книги не в бумаге, а прямо внутри этого удивительного искусного инструмента? Ночью случился приступ. Наверное, переволновался вчера. Сердце трепыхалось с бешеной скоростью, кружилась голова. Каждый вздох давался с болью. Что ж, не в первый раз. Старик, сунув трубку в рот, привычно включил принудительную подачу воздуха. Обычные кузнечные меха, только совсем крохотные, с шипением исправно погнали воздух. Затем он активировал таран – плетение из боевого арсенала. От удара в грудь его качнуло. Это всегда спасало: сердце, испуганно сжавшись, переставало капризничать. А сегодня не помогло. Стало еще хуже. Может, Толлеус проморгал момент, но, вместо того чтобы забиться в стабильном ритме, сердце пошло вразнос. Толлеус судорожно выкрутил вентиль маны на максимум, жилет загудел от бурлящей внутри мощи. Снова ударил тараном. Но было поздно. В глазах потемнело. Конец? Нет-нет, не сейчас! Рано! Он видел… Слабеющими руками старик вцепился в посох, выбрал еще одно боевое заклинание молнии, которым не пользовался ни разу после сдачи на степень, чуть-чуть накачал маной и разрядил в себя. Его затрясло, от железного каркаса жилета полетели искры, но сердце вздрогнуло и… пошло. Точь-в-точь как в видении с мертвым человеком. Толлеус скрючился на кровати, бледный и потный, не в силах расслабиться от пережитого. Сегодня он опять дошел до черты. Даже немножко заступил. Ожог от молнии еще долго будет ныть. Но это неважно. Боль – это жизнь. И все же до чего хорошую штуку он подсмотрел. Обязательно нужно встроить нечто подобное в жилет, чтобы всегда под рукой было. Ник. Граница Проснулся я не сам. Меня разбудили довольно сильные пощечины. С трудом приоткрыв глаза, я, как в тумане или мареве, увидел обеспокоенное лицо Карины. Оно то проявлялось из мглы, скрывающей все, что не попадало в точку фокуса моего зрения, то вновь растворялось в ней. Сквозь адский шум в ушах до меня с трудом долетали слова девушки: – Никос! Очнись! – Все, все! – Я попытался встать, но ничего не вышло: закружилась голова, тело отказалось меня слушаться. Кажется, плоть моих мышц превратилась в вату. Лицо Карины подернулось пеленой и исчезло окончательно, а я продолжал лежать без мыслей и желаний, как труп, потихоньку начиная скатываться в какую-то яму. Из тумана стали выплывать странные образы, звуки. Вот сестренка. Кажется, это было в ее день рождения. А вот отец смотрит строго и с укоризной, однако глубоко в глазах я вижу искреннее беспокойство за меня и любовь. И почему я этого не видел тогда? Мать стоит за спиной отца, опершись подбородком о его плечо и обняв сзади за пояс, ее грустный взгляд будто прощается со мной. Сквозь их лица стали проступать какие-то куски кода, ранее создаваемые мной визуализации и графические интерфейсы. На код стали накладываться фрагменты плетений, они витали вокруг меня, соединяясь в умопомрачительные конструкции. На фоне всего этого бреда зазвучала грустная торжественная мелодия, вытянутая из моей памяти. Бетховен, Седьмая симфония, вторая часть.{14} Самая любимая. Как раз подходит для моего состояния. Музыку я не только слышал, но и видел как световые блики, разноцветный туман, визуализированные звуковые волны, расходящиеся по цветному мареву. Мелькнула непонятная ассоциация, и на все, что относилось к музыке, наложилось плетение звука, которое я использовал для своих иллюзий. Почему-то я решил, что оно кривое – волны дисгармонировали с плетением, местами затухая и меняя свой цвет. Мне показалось очень важным, чтобы тут все было красивым, и я поправил плетение, даже сам не знаю как. Видимо, сработало подсознание, или просто из него вылезло решение, ранее обработанное в фоновом режиме. Теперь тут была гармония – плетение как родное вплеталось в мощный звук произведения, вибрируя в такт. И что теперь, все? Это конец? Дно воронки снова стало тянуть меня вниз. Однако на полпути к притягивающему дну ямы меня выдернула вверх пара глотков свежего воздуха… нет, не воздуха – просто энергии. Всего лишь небольшое облегчение, но мысли слегка зашевелились, лишившись легкого покрывала бреда и безумия.