Пролог Лунная дорожка пролегла через Волгу, внезапно обрывалась где-то у противоположного берега. Слева скелетом динозавра мрачно возвышался мост, соединяющий Тарасов и Покровск. «Мост в никуда…» — тоскливо-философски подумал Владимир Светлинский, и ему страшно захотелось выпить. Хотя бы портвейна, как в старые добрые времена, когда он еще числился студентом театрального училища. «Нет! — тут же отрезал Владимир. — Никакого алкоголя! Если бы тогда… Не буду больше пить! Попробую начать новую жизнь…» Да, сегодня он был трезв, впервые с тех пор, как его выпустили из милиции под подписку о невыезде. Ну, почти трезв. По телу еще периодически прокатывала похмельная волна. Крайне неприятное ощущение! «Набережная… Сколько здесь было хорошего! — на Владимира накатила ностальгия. — Ну, не только, конечно, случалось и по морде получать, но все это — такие пустяки! Теперь-то уж ничего не вернуть». Мысли потомка дворян возникали и переплетались самым хаотическим и нелепым образом. Владимиру вдруг страшно захотелось, чтобы время повернулось вспять. Он даже готов был сейчас получить от кого-нибудь по морде, если бы это помогло вернуться в прошлое. Но чудес, как говорится, не бывает. Внезапно Светлинским овладело отчаянное раскаяние. Как он старался доказать себе, что ни в чем не виноват, что на все воля божья и что вообще мысли его по большому счету — похмельный бред! Но подсознание в упор не хотело принимать, казалось, веские, логически обоснованные доводы. «Это судьба! — в отчаянии подумал Владимир. — Всю жизнь посвятил тому, что играл в театре трагедии, и в конце концов сам стал невольным участником одной из них, только в действительности». «Вся наша жизнь — театр, и все мы в нем актеры», — неожиданно вспомнилась цитата классика. Каким же несправедливым показалось в ту секунду Владимиру мироздание! Ему захотелось уйти из жизни! «Брошу театр», — твердо решил Светлинский. Из жизни он уходить, конечно, не стал, так как все же оставался вполне здравомыслящим человеком. Помогали, наверное, и визиты к психиатру, которого он посещал последние дни. «Эх, знал бы я, кто написал эту проклятую пьесу, которая называется «Моя жизнь»!» — в гневе сжал кулаки Светлинский и обратил взор к небесам. Однако тут же к нему пришло осознание, что господь бог — всего лишь директор театра, а конкретные пьесы ставит режиссер-постановщик, коим является сам человек. Странно, но в тот момент, когда Владимир перестал испытывать раскаяние по поводу того, что отмечал встречу с одноклассниками в неподходящий момент в неподходящем месте, и слишком бурно, подсознание его успокоилось. Он уверенно зашагал прочь с набережной, размышляя о том, насколько свежей будет его голова наутро, когда он явится в театр за расчетом. Глава 1 Софья Невзорова медитировала, но никак не могла сосредоточиться. Она занималась медитацией, чтобы хоть немного отвлечься от мирской суеты. Восточные благовония распространяли расслабляющий аромат. Соне вспомнилось, что в Китае в состав палочек для медитации входит, помимо всего прочего, опиум. «Какая пошлость! — возмутилась про себя Сонечка. — Вспоминать сейчас о проблеме борьбы с наркотиками!» Соне удалось-таки сосредоточиться на собственном Атмане. На этот раз она решила остановиться на медитации Смысла, которая в первой своей фазе, помимо всего прочего, предполагает интенсивную работу разума. Быть может, на этот раз ей удастся постичь Смысл? «А что это такое вообще? — спросила себя Соня. — Вот что имеет смысл для меня? Устроиться в театр, и чтобы меня непременно взяли на достойную роль. Но имеет ли это смысл, скажем, для соседа двумя этажами ниже, дяди Васи? Скорее, для него больше важен червонец, на который в ближайшем киоске можно приобрести чекушку спирта. Или вот для меня имеет смысл приворожить Олега Рыбака. А для моей бывшей коллеги по работе в театре, Люды Жульской? Рыбак ей никогда не нравился. Она его всегда презрительно называла «мусором», чем вызывала у меня страшную обиду. Поэтому я не любила ее. А Володя Крадов, тоже актер, очень даже любил Люду. Так имеет ли тогда смысл любить Люду или не любить?» Древние индийцы говорили, что не имеет, так как все это — Сансара. Но они стремились достичь Нирваны, а раз стремились, значит, видели в этом смысл. Тогда для того, чтобы достичь Нирваны, есть смысл понять, что в дилемме «любить Люду или не любить» нет никакого смысла. Однако постигаем мы это через ту же дилемму. То есть в Сансаре есть смысл! «Значит, смысл есть во всем, и когда я это пойму, то познаю Нирвану!» — продолжала размышлять Соня, вдыхая таинственный запах, исходящий от дымящейся палочки. Ей вспомнились слова из песни Бориса Гребенщикова: «А если поймешь, что Сансара — Нирвана, то всяка печаль пройдет!» В этот миг Соня наконец постигла давно вызубренную истину, что Атман, то есть чувство собственного «я», у нее ничем не отличается от Атмана всех живых, да и неживых существ в мире, включая сам Абсолют, и это единственное, что вечно и постоянно, а все остальное — преходяще и изменчиво и потому бессмысленно. И тут до ее уха донесся скрип, смысла в котором актрисе отыскать не удалось. «Сансара!» — с грустью подумала Соня и открыла глаза. Ароматическая палочка почти истлела. Дверь в обитель медитации была приоткрыта. В комнату въезжала на инвалидном кресле мама. Со стороны гостиной доносился режущий уши, никак не сочетающийся с Путем Просветления звук. Отчаянно трезвонил телефон. — Наверное, тебя, Сонечка! — ласково сказала Маргарита Ярополковна. — Иду, мама, иду, — грустно вздохнула Софья, которая уже полностью осознала, в чем смысл того, что произошло. Если бы не телефон, быть может, ей удалось бы на этот раз достичь Нирваны. Софья сняла трубку. — Алло! — Сонька, Сонечка, как давно с тобой не разговаривала! — затараторил прямо в ухо женский голос. — Ты не представляешь, сколько всего произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз! Представляешь? — Нет, не представляю, — ответила Софья, мучительно размышляя, с кем ей выпала честь общаться впервые за долгое-долгое время. — Моя собачка наконец получила медаль! — радостно сообщила собеседница. — Счастлива за твою собачку. Извини, но я никак не соображу, с кем я разговариваю? — Да Люда это, Люда! — Какая Люда? — Люда Жульская. — Ой, а я о тебе как раз только что вспоминала! — Что, правда? То-то я смотрю, икота на меня напала! Есть, значит, какое-то зерно истины в народных приметах? — Быть может. Честно говоря, я ожидала звонка от кого угодно, но никак уж не от тебя. — Как поживает Рыбак? «Интересно, а его икота миновала или нет?» — мелькнуло в голове у Сони. Вслух же она сказала: — Давно его не видела. Так что свежими новостями не могу похвастаться… — Ладно, черт с ним! — У Сони от этих слов все застыло внутри. — Я тебе, на самом-то деле, не просто так звоню. Хочу сообщить кое-что важное! — Да-а? — Точно! У нас тут в театре, похоже, вакантное место нарисовалось. Если хочешь, ты можешь… Сердце Сони на мгновение остановилось. Воображение живо нарисовало картинку. Левая рука Софьи клонится к сцене от тяжести несметного количества цветов. Правая продолжает принимать букеты от нескончаемой вереницы поклонников. И все это под оглушительный грохот аплодисментов. — …Если не одумается, то сопьется, — заключила Люда. — Кто сопьется? — Как «кто»? Светлинский, конечно! — Какой Светлинский? — Да ты вообще слушаешь меня или нет?! — Извини, я на секунду призадумалась. — Светлинский Владимир. Актер, который увольняется, место которого ты можешь занять. «Уж от кого-кого, а от Люды я помощи никак не ожидала, — думала Соня. — Никак чудеса просветления?» — А этот Светлинский, он что, из-за запоя увольняется? — Да нет, что ты! Горе у него. Да черт бы с ним! Ты лучше подъезжай, я тебе лично обо всем расскажу. — Когда? — Чем быстрее, тем лучше. — Ясно. Ну тогда — до встречи! — Пока. Соня повесила трубку и хлопнула в ладоши от радости. Неужто все-таки сбывается ее давнишняя мечта вернуться в театр? Неужели снова ей предстоит появиться на сцене в одеянии какой-нибудь прекрасной матроны времен гладиаторов или же в образе… скажем, восточной царицы… Да кем угодно! Все! Больше раздумывать Софья Невзорова не стала. Она спешила в свою комнату. Одеваться и прямиком — в театр! * * * В фойе Соня увидела какое-то противоестественное столпотворение. Люди суетились, сновали, о чем-то переговаривались. Девушка озиралась по сторонам, надеясь разглядеть в толпе Люду, и ничего не могла понять. Но тут, наконец-то, появилась Люда. Если бы Соня не знала совершенно точно, что Жульская — актриса, она наверняка приняла бы ее за представительницу другой, самой древней профессии и решила бы, что место работы ее на улице Большая Казачья. Однако, к счастью, Люда была всего лишь актрисой. Впрочем, это тоже достаточно древняя профессия. Описать Жульскую очень легко: крашеная блондинка. Косметика на лице напоминает грим клоуна. Бюст — как у Верки Сердючки. Ниже — шестьдесят на девяносто. Одним словом, все путем. — Сонечка! Сонечка! — завизжала Люда и бросилась обнимать бывшую коллегу. — Слава богу, ты пришла! — Почему это вдруг «слава богу»? — Театр пропадает без тебя! Ты даже не подозреваешь, какую роль тебе собираются предложить! — Какую же?