Я кладу ладони на тонкую талию, сжимаю. Самому бы понять… Мне хочется вдавить Элисте в себя, втиснуть… и так же хочется ощутить кожу под пальцами, изгибы, линии, черты. Эти два желания раздирают, уничтожают. Громова идеальная. Грудь, бедра, бесконечные ноги. У нее самые сексуальные ноги, которые я видел. И блики света из окна превращают Громову в еще большее искушение, играют, переливаются на теле. Дурацкое сравнение с Джессикой Рэббит не выходит из головы. И я веду ладонями ниже, к бедрам, заднице, коленям и икрам. Ощущения под пальцами сводят с ума. Элисте снова немного прогибается, запрокидывает голову назад, приоткрывает губы. Пальцы скребут по обивке. - Аарон, - всхлипом, выдохом на полутонах. Я сам делаю глубокий вдох, прикрываю глаза и набрасываюсь на нее, больше не сдерживаясь, накрываю сосок губами. Твердый, жесткий, напряженный. Вбираю его в себя, покусываю, развожу коленом ноги, опускаю руку к сосредоточению желания. Провожу пальцами. Черт… Мне хочется ее попробовать, но, если попробую, окончательно рехнусь. Всего несколько движений. Ее руки снова в моих волосах, на шее, плечах. Она стонет. Стонет, гнется сильнее, трется о мои пальцы, закусывая губу. Снова до крови. Я кусаю ее сосок, ключицу, шею, нахожу пораненную губу, втягиваю в свой рот. В моих венах яд, кислота, ртуть. Ад. В ее крови и вкусе спасение, избавление, освобождение. - Иди ко мне, - улыбается Громова. И я срываюсь. Вбиваюсь в нее, вколачиваюсь, вжимаю в себя. В ней тесно, жарко, влажно. Потрясающе. Почти невыносимо. Моя тьма толкается, клокочет, требует. Ее требует. Себе в полное подчинение, в безраздельное владение. Физического обладания недостаточно. Элисте стонет, протяжно, низко, хрипло. Колючие ноты, острая мелодия. Она царапает мою спину и плечи, кусает ключицы, мечется и подается навстречу. Бешено, дико, быстро. Сама прижимается крепче, сама двигается и стискивает ногами. Кожа под моими пальцами нежная, горячая, мягкая. Ее мышцы натянуты, нервы взвинчены. Эли потеряла контроль, почти сошла с ума. Не сдерживает крики и стоны. Себя и свою суть. Она кричит потрясающе, она стонет так, что я готов сдохнуть за каждый следующий звук, рвущийся из ее горла. Я ищу губами ее рот, накрываю, проникаю внутрь. Язык повторяет движения тела. Все так же судорожно, дергано. Меня крошит, ломает и выкручивает от каждого следующего движения. В воздухе вкус и звуки секса: громкие стоны и всхлипы, терпкий дурман, влажные шлепки. Я хочу оставить на ней свои следы: укусы, засосы, поцелуи. Чтобы Эли пропиталась моим запахом, мной. Она выскребает и вытаскивает из меня все. Вообще все. Даже то, чего давно уже нет. Невозможно… Ее кожа скользкая от пота, грудь трется о мою, ногти глубже входят в спину, раздирают до крови. Очень сладко, невероятно. Еще несколько судорожных рваных толчков. Диких и быстрых, и Громова застывает, замирает, приподнявшись, лицо искажено, крик перерастает в хрип. Эли кончает совершенно невероятно, оседает назад, туже сжимает меня, мечется, дергается. Прекрасная, горячая, бешеная. Собственный оргазм простреливает навылет, рвет из позвоночника в голову и пах, скручивает мышцы и обрывает все нервы. Мне только чудом, почти в последний момент удается сдержать себя, свою суть. Я сдох, воскрес и снова сдох в какие-то жалкие секунды. Воздуха нет, перед глазами темнота, во рту вкус Эли, в ушах – ее стоны. Она во мне, вокруг меня. Везде. Я падаю рядом, пытаюсь отдышаться, а потом приподнимаюсь. Смотрю на нее. Элисте сбивает с ног. Даже после секса… Тем более после секса. Потрясающая. Растрепанная, раскрасневшаяся, влажная от пота, с искусанными губами, шумным дыханием и пульсирующей, напряженной веной на белоснежной шее. Ошеломительная. Я все-таки впиваюсь зубами в плечо Элисте, тут же зализываю укус, втягиваю кожу в рот, то же самое с местом за ухом, с той самой веной. Это просто сильнее меня. Это просто мои метки. И я хочу, чтобы они там были. - Лис… - рычу, потому что голос все еще хриплый, - посмотри на меня. Веки подрагивают. Эли медленно открывает глаза. Индиго. Темный, сочный индиго и совершенно черный белок. Она смотрит вопросительно, немного насторожено, и в первые секунды я не могу понять почему. Мне слишком хорошо, а она слишком… Просто слишком. - Пугаю? - чуть дергает Эли уголком губ. И до меня доходит. - Дурманишь, - отвечаю, целуя в этот самый уголок. Улыбаюсь. Как дебил. Элисте щурится на эту улыбку, прикрывает глаза. А я наблюдаю за тем, как выравнивается ее дыхание, как бледнее становится румянец на щеках, рассматриваю свои укусы-поцелуи, засосы на коже. Мне нравится. - Сейчас ты похожа на кошку, Гром. - Тощая, - она снова медленно открывает глаза, голос ленивый, тягучий, - и грязн… Твою ж мать, Зарецкий! – вдруг подскакивает с дивана, подхватывает с пола майку. – Сколько времени? Как долго… - Эли, что случилось? - Мне надо домой, срочно. Я все еще не двигаюсь, а Громова уже почти одета. Взгляд серьезный, жесткий, собранный. Она бросается на кухню, приглаживая волосы. И я нехотя все же поднимаюсь, одеваюсь и иду за ней. Останавливаюсь в дверном проеме. Элисте что-то быстро набирает в мобильнике. Быстро и немного нервно. Нервно для нее. Руки не дрожат, движения четкие, вот только слишком быстрые. Не похоже на Элисте. Что тебя так беспокоит, Лис? - Не объяснишь? – спрашиваю, подходя ближе. Собирательница пытается вызвать такси, но… Геотэг явно сбоит. - У меня дома… - обрывает себя на полуслове, хмурится. – Меня ждут, Шелкопряд. Где мы вообще находимся? Это еще Москва? – Эли частит. Я молчу. Пытаюсь принять решение, разглядываю собирательницу. - Аарон? – она замирает, на лице – подозрение. Я с трудом давлю тяжелый вдох, подхожу к ней вплотную, поднимаю на ноги и «мерцаю». Я не могу перенести ее к дому, я ни разу там не был, но в «Безнадегу» - пожалуйста. Ладно, в конце концов, это не смертельно. Многие иные «мерцают». Светлые, темные, без разницы, в общем-то. Громова тоже, по идее, должна уметь «мерцать». Вопрос тут в дальности. Мы оказываемся у заднего выхода в бар, рядом с тачкой. С неба снова капает, а тут, как всегда, воняет. Эли выглядывает из-за моего плеча, обхватив шею свободной рукой, в другой зажат ее мобильник. - Это быстрее, чем на такси, - пожимаю плечами. - Ты не ответил на мой вопрос, Аарон. - От этого твоего тона мне хочется пинать детей, Гром, и котят, - хмыкаю. Не могу сказать, что собираюсь ей отвечать. Пока не решил. Собирательница отстраняется от меня немного, губы складываются в подчеркнуто удивленную «о». Подчеркнуто удивленную. - Дети ладно, - пожимает Эли плечами, - но чем тебе не угодили котики? Котиков любят все, кроме маньяков и социопатов, – она щурится теперь подозрительно. - Ты социопат, Зарецкий? - Я извращенец, - усмехаюсь. – И говнюк, - выпускаю ее из рук, щелкаю пальцами, чтобы открыть машину, а потом и дверцу перед Элисте. – Куда изволите? Элисте колеблется несколько мгновений, рассматривает меня, стараясь что-то найти в моем лице. Не знаю, что. Но этот взгляд копает, пожалуй, слишком глубоко. Глубже, чем мне того хотелось бы. Это не вызывает особого отторжения, скорее наоборот, просто непривычно и снова непонятно. С ней вообще слишком много непонятного. - Домой, - чуть качает в итоге головой и проскальзывает на сидение, вбивая адрес в навигатор. - Ты далеко забралась, - комментирую, заводя мотор. Громова откидывается на спинку сидения, пристегивается, прячет от меня глаза и их выражение. Отвечать не собирается. Я трогаюсь с места, вливаюсь в поток, дождь барабанит по стеклу, ветер гнет редкие деревья и вырывает зонтики из рук прохожих. А в машине запах Громовой и тихие звуки ее дыхания. В какой-то момент я ловлю себя на том, что вслушиваюсь почти с одержимостью, втягиваю в себя запах почти с болезненным наслаждением. - Зачем тебе Бемби, Аарон? – нарушает Эли тишину, когда мы уже на МКАДе. - Как думаешь? – мне интересно, что она скажет, мне хочется понять, какие мысли бродят в ее голове. Люди… иные… без разницы, но чаще всего спрашивая мы все надеемся на определенный ответ. Ответ, который предпочтительнее, безопаснее. - Я не знаю, - отвечает Громова открыто и откровенно. - Мне казалось, что ты хочешь себе карманную собирательницу, может, чтобы убирать врагов, может, чтобы держать их под контролем…