- Должна… не должна… Это тебе решать, Ребенок. Во что ты хочешь верить, а во что нет. Хочешь, можешь вообще на все положить. Коран, Тора, Библия… возьми из них лучшее для себя, остальное – смой в унитаз. - Смыть в унитаз… Как что-то из этого? – фыркает Лебедева. - «Убивай гадалок, убивай скотоложников, убивай иноверцев, убивай тех, кто поклоняется ангелам, убивай «буйных и непокорных» детей»? - Исход и Второзаконие, - киваю, снова улыбаюсь. - «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Неплохо, по-моему. Есть конечно еще над чем поработать, но посыл в целом верный. Это можешь оставить и в это верить. Если хочешь, - улыбаюсь еще шире, рассматривая девчонку. - От Матфея, - закусывает Лебедева губу и тянется к ручке дверцы, потому что мы уже приехали, машина стоит на месте, а водитель таращится на нас. Дашка выскальзывает из такси прежде, чем я успеваю сказать что-то еще. Тоже тянусь к ручке дверцы, но взгляд водилы заставляет на миг притормозить. Он смотрит так, будто увидел Пугачеву на собственных похоронах: недоверчиво, недоуменно, с подозрением. - Это все Гугл виноват и американцы, - пожимаю я плечами, несколько секунд наблюдая за работой мысли в голове мужика. Мужик очень старается. А я все-таки дергаю на себя ручку и толкаю дверь. На таксиста уже плевать, потому что Дашка стоит почти рядом с моей машиной, все еще хмурится. И мне совершенно не нравится это ее настроение. - Улыбнись мне, Ребенок, - пищит сигнализация. – Расслабься и поехали предадимся чревоугодию. Я сегодня еще не завтракал. Девчонка кивает, садится на переднее сидение и улыбается мне как обычно. Знакомой и привычной улыбкой, снова становится беззаботной. Это не притворство, у Лебедевой с этим отвратительно хреново, просто она – ребенок, и удивительно легко переключается. Я везу Дашку в бургерную, где мы действительно объедаемся гамбургерами, выпиваем по огромному стакану кофе, а на десерт Лебедева уплетает свой кусок торта. Снова смеется, шутит и подкалывает меня. В школу я ее пирвожу только к третьему уроку, а потом возвращаюсь в бар, в свой кабинет, где на столе так до сих пор и стоит бокал, оставленный куклой. Но сосредоточиться не получается. Мысли почему-то снова возвращаются к Дашке и тому, что произошло сегодня утром. Надо купить ей новый мобильник, мне совершенно не нравится, что девчонка в любой момент может остаться без связи. Но я все-таки заставляю себя закончить с бокалом куклы: снять с него то, что приведет меня сегодня ночью к ней в сон. Это несложно, скорее уныло, потому что требует сосредоточенности и внимания. Ну и заодно я лишний раз убеждаюсь, что девочка-цветочек не сумасшедшая и… всего лишь человек. Жаль. Безумно жаль. Было бы гораздо интереснее, если бы тут был какой-то подвох. В бар я спускаюсь только ближе к семи вечера и застываю возле стойки, второй раз за этот день пытаясь справиться с собственным дерьмом. За столиком у самого входа сидит Игорек. Сидит не один, сидит в компании Элисте Громовой, и, судя, по выражению лица собирательницы, достал он ее знатно. Бесит. Бесит так, что я почти готов спалить все вокруг к чертям собачьим. И дело не в Громовой, дело в Игоре. Он, сука, осмелился сюда вернуться. - Игорек, - я застываю возле них, - я думал, мы друг друга поняли, но, видимо, стоит объяснить еще раз: катись нахер из моего бара, пока я тебе голову в задницу не засунул. Игорь поднимает на меня застывший остекленевший взгляд, кривит губы и одергивает руку от ладони собирательницы. Элисте тоже поворачивает ко мне голову, я не смотрю на Громову, но чувствую ее взгляд, чувствую так, будто она касается меня. Всего меня, а не только того, что на поверхности, и это странно. Но с этим я разберусь позже, сейчас Игорь. - Зарецкий, - едва слышно произносит он. – Я думал, «Безнадега» открыта для всех. Или ты переписываешь правила на ходу? - Тебе не нужен этот бар, - качаю головой. – И ты испытываешь мое терпение. - Чтобы что-то испытывать, нужно это что-то иметь, - кривится шавка совета. – Тебе не свойственна эта благодетель. - Игорь, серьезно, тебе пора. Тебе очень-очень пора, поверь мне. Мужик нервно передергивает плечами, хмурится, кривится, спина напрягается, но он продолжает сидеть на месте, взгляд перебегает с меня на собирательницу напротив, словно Игорек чего-то от нее ждет. Хотя, кто знает, может и ждет. - Подумай, Элисте, - произносит мужик, наклоняясь вперед. – Все это не спроста, все это только начало. - Обратись в Контроль, Игорь, - тихо отвечает девушка. – Если все действительно так, как ты говоришь, они разберутся. - Они не верят мне. Они не слушают меня. Говорят, что это нормально, что это в пределах статистики. - Волков… - Волков занят отелями! - почти визжит Игорь, заставляя мои брови поползти вверх, и краем глаза я замечаю, как вдруг деревенеют плечи Громовой, как она вмиг собирается, как сужаются ониксовые глаза. – И он… - Игорь не договаривает, трясет головой, снова смотрит на меня, потом опять на Элисте. – Если не веришь мне, просто… - Я проверю, но это все, что я могу сделать. Плечи Игоря опускаются, он расслабляется, откидывается на спинку стула и ерошит короткие волосы, на лице отражается какая-то эмоция… Надежда? Какое… какое убожество. - Игорь, - цежу я сквозь зубы, - проваливай из моего бара. Мужик вскидывает голову, резко поднимается, застывает напротив меня, острая, колючая улыбка искажает его лицо, натягивает мышцы лица, превращая эту улыбку в оскал. Очень самоуверенный и наглый оскал. Но за этой бравадой, за показным, убогим выступлением я ощущаю страх, усталость и отчаянье. - Ты думаешь, что все знаешь, что все можешь, Зарецкий… - хрипло шипит мужик у моего лица. – Но что ты будешь делать, когда помощь понадобится тебе? Ты думаешь, тебя вытащит «Безнадега»? Короткий, рваный смешок, почти безумный вырывается из его нутра. Похож на карканье простуженной вороны, скрипит в ушах гвоздем по оконному стеклу. - Я думаю, что тебе надо проспаться, Игорь. А еще думаю, что ты тратишь мое время, портишь настроение посетителям и съезжаешь с катушек. Он и правда выглядит, как безумец: в глазах нездоровый блеск, осунувшееся лицо, тени под глазами и потрескавшиеся, иссохшие губы, щетина. Его пальто застегнуто не на те пуговицы, шарф затянут так сильно, что еще немного и он задушит бывшего смотрителя, на брюках грязь почти до колена. Он производит жалкое впечатление, с ним рядом неприятно стоять, не то что дышать одним воздухом, кажется, что можно заразиться вот этим всем. И мне совершенно неинтересно, что такого могло случиться с бывшим смотрителем, что за несколько месяцев из самоуверенного мудака он умудрился превратиться в жалкое подобие твари мыслящей. Дело даже не в том, что он пришел сюда, не в том, что пытается провернуть за моей спиной какую-то гнусь. Дело в том, что, несмотря ни на что, он не может переступить через собственную гордыню. Ему достаточно просто попросить. Но Игорь скорее сдохнет, чем обратится ко мне с просьбой. Что ж… Его проблемы. Хотя остатков света, что еще тлеют у мужика внутри, мне действительно жаль. - Знаешь, Зарецкий, когда ты… - он обрывает себя на полуслове, хмыкает, а потом поворачивается и направляется к выходу. – Я желаю тебе удачи, выродок. Скоро, ты станешь так же одержим, как и я. Дверь закрывается за его спиной, и смотритель исчезает на улице, оставив после себя желание догнать и вытрясти из него остатки души. Кстати, о душах… Я перевожу взгляд на Громову, оглядываю внимательнее стол и саму девушку. Собирательница пьет лавандовый раф из огромной кружки, сбоку на столе шлем, кожаная куртка расстегнута у горла, волосы немного влажные. Я подхватываю стул за соседним столиком, разворачиваю и сажусь сбоку от Элисте, изучаю ее выражение лица, фигуру, позу. А Громова снова смотрит на меня завороженно так, как будто… Странно смотрит: жмурится, щурится и молчит. Что же в тебе сломано, девочка? - Что он хотел от тебя? - Шелкопряд, - произносит Громова на выдохе и больше не говорит ни слова, цедит через трубочку свой кофе, изучает мое лицо в ответ. Расслабленно, немного отстраненно. Она не пьяна, но почему-то впечатление производит именно такое. - Элисте… - Он хотел мой список, всего лишь, как и ты… - она застывает на миг, скользит взглядом по моим плечам и шее, груди и ногам. Не понимаю, что она старается разглядеть, но я не тороплю. В ее глазах нет похоти или желания, там… странное, непонятное любопытство. Громова снова делает глоток. - Или это не ты? Не тебе нужен был список с самого начала, а Игорю, да? Я не считаю нужным отвечать. Громовой мой ответ не нужен. - Мальчишки и их игры, - притворно вздыхает девушка, прикусывая трубочку зубами, улыбаясь. А я вдруг понимаю, осознаю полностью только сейчас, что Элисте Громова, она… От нее прет и тащит, и продирает, до самого нутра и на вылет. Жестко, сильно, резко. От того, что я вижу внутри нее. От острых скул, пухлых губ, от тонкой, хрупкой фигуры, затянутой в черное, от изящных длинных пальцев, грациозной шеи и длинных ног. От немного хищного сейчас выражения лица. Физически продирает. - Скажи, - тихо, тягуче продолжает Элисте, - ты не обижаешь Федора Борисовича? Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем она, точнее о ком. - Можешь спросить у него сама, - я щелкаю пальцами, и на столе рядом с кружкой кофе возникает шарик с туманом. Эли на миг вздергивает брови, склоняет голову набок, отчего короткие рваные пряди скрывают часть лица, падают на острые скулы. Она всматривается в мои глаза, не спешит прикасаться к сфере с душой внутри. - И что ты за нее хочешь? - Услугу. - Какую? - Пока не знаю, - пожимаю плечами, скрещивая на груди руки. Элисте закусывает нижнюю губу, не соблазняет намеренно, но… все во мне напрягается от этого жеста, от дерзкого взгляда, от какой-то почти мистической тяги к Эли. Все темное, все запретное поднимается, растекается ядом в венах, адским пламенем в нервах. Я хочу ее. И то, что внутри нее. Просто попробовать, просто почувствовать. С этим очень сложно бороться. Воздух между нами вдруг накаляется, у Громовой меняется взгляд. Становится острее, напряженнее. Собирательница, будто проснулась. - Зачем такая, как я, понадобилась такому, как ты? Она чувствует. Чувствует, что все изменилось, что я изменился. Контроль рядом с Громовой сгорает в одно мгновение. От девушки пахнет дождем, осенью и кофе с ликером. Хмелем. - Я пока не знаю. Не забывай, это ты пришла ко мне, Элисте Громова. - Это предупреждение? - Это факт. - Ага. - Зачем ты приходишь в «Безнадегу», Элисте? – спрашиваю, зная, что она поймет вопрос. - За кофе и выпивкой, - девушка все-таки берет сферу с душой в руки, убирает во внутренний карман куртки. Я хмыкаю. - Разве не все за этим сюда приходят?