- Спасибо, - и слезы все-таки катятся по щекам, заставляя морщиться и кривиться. Я отхожу от нее, сжимаю переносицу. Желания утешать нет, желания выслушивать тем более. Кукла так и стоит посреди кабинета, старается справиться с собой, старается выглядеть не так жалко, побелевшие пальцы сжимают сумочку. Кукла маленькая и аккуратная, с ее бежевого зонта на пол уже успела натечь лужа, светло-серое пальто тоже явно мокрое. Кукле холодно в мокром, и она дрожит, но едва ли это замечает. - Я… я не хочу убивать, - произносит девчонка снова, пока я подхожу к бару. У владельца бара в кабинете свой бар – ну, ибо гонять туда-сюда Вэла плохо для бизнеса, а ночи у меня частенько выдаются долгими. Я пробегаю взглядом по бутылкам в поисках Хеннеси, подцепляю по ходу бокал. - Уже около трех месяцев мне снится один и тот же сон… И я сначала думала, что это просто кошмар, что за ним ничего не стоит, но… - это свое «но» девчонка почти проглатывает и судорожно, рвано вдыхает. - Но? - В этих кошмарах слишком много деталей, в них слишком много совпадений с моей реальной жизнью, с вещами и ситуациями, которые происходят со мной и моими знакомыми, семьей. Просто не бывает таких снов, понимаете? Просто не должно быть. Мне мерзко после них и страшно. - Что тебе снится? – не выдерживаю. Терпение – не мой конек. Забота о запуганных людях тоже. - Там, в этих снах я… убиваю... Везде кровь, на моих руках и одежде, на лице и… Я все-таки нахожу чертов Хеннесси, наливаю коньяк в бокал, протягиваю девчонке, молча указываю на диван. Ее трясет так, что зубы клацают. Скорее всего, от холода и страха одновременно. - И? – скрещиваю я руки на груди, опираясь о стол. - И я хочу в них убивать, я хочу слышать крики, чувствовать боль и страх. Мне нравится слышать треск костей, мне нравится резать и кромсать, ощущать запах… - Что за запах? Неужели наклевывается что-то действительно интересное? Я внимательно еще раз оглядываю девчонку. Она не прикасается к коньяку, просто держит бокал в руках, смотрит в пол, говорит почти без эмоций. Выражение лица не разглядеть за волосами, но я уверен, что нежный девичий румянец превратился в трупную бледность, что губы все еще бесцветные. У нее, кстати, красивые губы. Да и вообще девчонка хорошенькая. Кукла. - Горький. Я знаю, что он горький… Но во снах всегда сладкий. В этих снах я знаю, что так пахнет кровь. Свежая, еще теплая. И мне это… нравится… - она наконец-то делает глоток из бокала, морщится, кашляет, но потом глотает снова. В девчонке нет ничего такого, по крайней мере, я ничего такого не вижу. Ни проклятий, ни печати демонов, ни следов бесов или чего-то еще, никакого даже самого простецкого вмешательства. Шизофрения… Ты ли это? Но и на сумасшедшую она не тянет. Нет следов безумия в этой кукле, как нет сейчас и той жажды крови и чужих страданий, что она себе приписывает. Уж кого-кого, а повредившихся кукушкой я ощущаю вполне себе хорошо. С другой стороны, в этом мире нормальных нет. Все мы со сдвигом, и иные, и люди. - Ты убиваешь кого-то конкретного? - Нет, - почти выплевывает кукла. – Не знаю, - говорит уже тише. – Я никогда не вижу лиц. Одежду вижу, тела, кровь и… и то, что внутри. Но лиц никогда. Еще… мне стало казаться, что я не одна. Что делаю все… все то, что делаю, пока за мной кто-то наблюдает. Что именно для него я их убиваю. - В жертву приносишь? - не знаю, как удается сдержать ехидство. Но каким-то чудом удается. - Это не жертва. Это… - она всхлипывает, добивает до конца коньяк. – Я не хочу ничего взамен, но мне важно, чтобы оно видело, что я делаю. - Как ты себя чувствуешь после таких снов? - Плохо, - бросает она короткое и снова замолкает. Допустим… - Почему ты пришла ко мне? Как узнала про это место? - Родители заметили мое состояние, забили тревогу, - нервно облизывает кукла губы, поднимая на меня взгляд. – Протащили через врачей. - Ты им рассказала? Я не сомневаюсь в ответе, который услышу. Как поступит маленькая, послушная, домашняя и очень напуганная девочка? Конечно, все расскажет. Непременно родителям. - Да. И тогда после врачей случился психолог, - она криво и очень нерадостно улыбается. – Я все еще к нему хожу, и мы все еще копаемся в моем детстве. - Копайтесь. Говорят, исповедоваться у них легче, чем у священников, психологи не требуют праведничества взамен. Правда, и грехов не отпускают. - Ага. И легче мне не становится, - кривится девчонка. – К священнику я тоже ходила. А после него… - К ведьме пошла? – вздергиваю я бровь. Тянет заржать, но я мужественно держусь. - К экстрасенсу, - вздыхает кукла. – Только после него к ведьме попала. - Она ничего не смогла и направила ко мне? – девчонка под моим взглядом неуверенно кивает. – Как звали ведьму? - Катерина, - лепечет совсем потерянно кукла, утыкаясь взглядом в бокал. – Сказала, что если ты не сможешь помочь, то мне не поможет никто. Посоветовала больше не ходить к ведьмам. Катька… мог бы догадаться… Она любит такой типаж – несчастных, светлых дурочек. Я такой типаж не люблю, но… Это ж что за смертник решил устроить свои охотничьи угодья на моей территории? Потому что территория точно моя, ведь девчонка попала к Катерине. Когда найду, ноги вырву. - Ты живешь с родителями? – спрашиваю куклу. - Нет, - совсем тихо отвечает она. - С парнем? - О… одна, - отвечает очень настороженно, вызывая у меня улыбку. – Какое это имеет значение? – опять нервно сжимает в руках сумочку. И уже другой страх забивает мне нос и рот. Щекочет, дразнит тварь внутри. Этот страх вкусный, из него выйдет толк. - Раньше надо было думать, кукла. До того, как ко мне пришла, - еще шире растягиваю я губы в улыбке. Несчастная дурочка готова свалиться в обморок. Свалилась бы уже давно, если бы не коньяк. По ее лицу очень легко читать. И там не только страх. Второе ее чувство меня раздражает, огорчает и лишний раз убеждает в том, что кукла – тупая. Это не диагноз, это факт. - Меня Варвара зовут. - Все равно, - пожимаю плечами. – Иди домой, кукла. - Вы… В этот раз я ее не поправляю, потому что… наверное, действительно, лучше на «вы». Покорность, вежливость и ее «хорошесть» меня раздражают и утомляют. Лучик света, мать ее, в темном царстве «Безнадеги». - …поможете? - Возможно. - Я заплачу! – вскакивает кукла на ноги и тянется к сумке. - Заплатишь, конечно, - усмехаюсь, - только не деньгами. Кукла сереет, трясет головой, сжимает и разжимает губы, на ресницах опять слезы, лицо теперь почти серое. - Я… я не… - Расслабься, кукла, твоя натура меня тоже не интересует. - Тогда что… - она чуть смелее смотрит мне в глаза. - Возможно, когда-нибудь, я попрошу тебя об услуге. И ты не сможешь отказаться. Девчонка снова трясет головой, отступает назад, пятится к двери. Потому что наконец замечает то, чего не видела раньше: тени за моей спиной. Чувствует то, чего не чувствовала до этого, слишком поглощенная своим страхом: запах пламени и пепла. - Но… - Вали отсюда, кукла. Я найду тебя сам, - я подаюсь вперед, слегка ослабляю контроль, давая свободу своей сути, позволяя ей отразиться в глазах. Кукла давится воздухом, и через миг дверь за ней закрывается. Я продолжаю улыбаться. Давно я не отрывался на бесах. Еще дольше на демонах. Может, повезет на этот раз? Шар на столе сообщает мне о том, что я тварь. Божья, стоит заметить. Я довольно скалюсь, осторожно подцепляю пальцами оставленный девчонкой бокал, переставляю его на стол и спускаюсь вниз, к Вэлу, чтобы дать указания по отношению к кукле. Мне искренне интересно, чем простая девчонка могла зацепить кого-то из иных, а это явно работа не человека. Кого? Скоро узнаем. В «Безнадеге» битком: бесы, несколько мелких демонов, ведьмы, нефилимы, парочка ангелов, бухой вусмерть одержимый. У барной стойки тоже не протолкнуться. Девчонки-официантки зашиваются, Вэл крутится, как заведенный. Все так, как надо, в духе и темпе этого бара. В его вкусе и его настроении. Вокруг разлита меланхолия, немного лирики и капля осенней хандры. Я с шумом втягиваю носом воздух и жмурюсь. Отличный вечер. Меня никто не замечает, не обращают внимания, потому что я этого хочу. Бармен выслушивает внимательно, удивленно кивает, но обещает достать мне часть необходимого через час, а вторую часть уже к завтрашнему вечеру, спрашивает, прислать ли кого-нибудь в кабинет с ужином, и, получив ответ, снова возвращается к делам. А мой взгляд почему-то падает на пианино, затем снова обращается к барной стойке, потом устремляется к столику, за которым вчера с Игорем разговаривала девочка Эли. Элисте… Зачем она приходит в «Безнадегу»? Что забыла в этом месте? Почему попросила в первый раз только вчера?