— Днем-то они со мной... — Да, конечно... — Все уладится, вот увидишь... Она вернется... Она снова вернется домой... — Если бы только знать... если бы хоть что-нибудь знать... Видел бы он взгляд тещи в тот момент, он прочел бы в ее глазах страх и ужас. Но она сумела сдержать подступавшие слезы. 21 Енс лежал на кровати, вытянувшись на спине, и смотрел в потолок. Над кроватью горела лампа. На животе у него лежал развернутый свежий номер «Лектюр». Но он глядел в потолок. У него болел глаз. Болели кисти рук. Он набрал в грудь воздуху и с силой выдохнул. Потом перевел взгляд на окно и, поколебавшись, сел. Газета соскользнула на пол. Он встал и подошел к окну. Распахнул раму и высунулся наружу. Потом подошел к письменному столу, выдвинул ящик, достал сигарету из шкатулки для игральных карт, закурил и долго стоял, всматриваясь в дом напротив. Взгляд его скользил вверх по стене, от окна к окну. Ему хотелось заглянуть внутрь, в комнаты. Вон там женщина, она раздевается. Енс застыл, напряженно вглядываясь. Глаза его расширились, он глубоко затянулся сигаретой. Но женщина исчезла из виду, а минуту спустя вспыхнул свет в ванной. Он сделал последнюю затяжку, щелчком отбросил сигарету и, высунувшись из окна, проследил, как она приземлилась. Тогда он вернулся к кровати, нагнулся, поднял с полу газету, раскрыл на середине, где были выставлены на всеобщее обозрение человеческие телеса, и затрепетал, впившись взглядом в обнаженную «фею недели». Потом положил газету на ночной столик, разделся, натянул пижамные брюки. Увидев свою тень на стене, сделал несколько боксирующих движений. Спинные мышцы давали себя знать. Он поморщился, открыл дверь и пошел в ванную. В ванной он оглядел себя в зеркале, потрогал пальцем опухший глаз. Черные волосы до плеч. Пора помыть. Прыщи и следы от прыщей. Острый взгляд небольших глаз. Нос с горбинкой. Худая шея. Он почистил зубы и отправился спать, пожелав спокойной ночи родителям, сидевшим у телевизора. У себя в комнате он лег в постель и стал просматривать газету. Но не мог сосредоточиться. Мысли вертелись вокруг происшествия в гараже. Гнев и злоба душили его. Зарычав от злости, он снова взялся за газету. Развернул на середине и стал не спеша, со смаком изучать груди девицы, ее бедра, лоно... Потом сложил газету, погасил лампу, повернулся на бок и уставился в темноту. Впрочем, не так уж было и темно. Можно различить очертания предметов. Дверь приоткрылась. Заглянула Майя. — Ты спишь? — шепотом спросила она. Он зажмурился и постарался дышать ровно, спокойно. 22 На улице жарко, безветренно. Усыпляющая, удушливая, мучительная жара. Машины раскаленные, как сковородки, асфальт плавится. Горячий воздух обдирает горло. А ведь еще только утро. Стюре Магнуссон вышел из подъезда и направился к своей машине. Он зевнул и резко захлопнул рот — даже зубы щелкнули. Потом пожевал пустым ртом, провел языком по зубам, выковыривая остатки копченой колбасы, и сплюнул. Успешно справившись с этим, он подошел к машине, отпер дверцу. В лицо пахнуло жаром. Он посопел, покряхтел и грузно опустился на сиденье. Еще раз зевнул и запустил мотор. Задним ходом вывел машину на дорогу и включил первую скорость. Он как раз выезжал на улицу, когда краем глаза увидел мальчишку на велосипеде. Мальчишка не успел увернуться и с грохотом врезался в крыло. Стюре распахнул дверцу и вывалился наружу. Мальчик лежал на земле чуть поодаль, рядом валялся велосипед, переднее колесо его смахивало на кособокую восьмерку. Мальчишка, подросток лет двенадцати-тринадцати, держался за колено и тихонько постанывал. У него были светлые длинные волосы. Одет он был в джинсы с жилетом, красную рубашку и полусапожки. Он попытался сесть, схватился за колено и выругался. — Как ты ездишь, черт бы тебя побрал! Вон какую вмятину на дверце сделал! — орал Стюре, тыча пальцем в машину. — Сам-то ты как ездишь, — огрызнулся мальчишка. — Ах ты, наглый молокосос! Не видишь, во что ты превратил мою машину? — Я колено расшиб. — Плевать мне на твое колено... Так тебе и надо... Прешь напролом, Нет, вы поглядите, моя машина... Он любовно провел по дверце, и видно было, как сжалось его сердце, когда кончики пальцев коснулись маленькой вмятины. — И лак поцарапан! — взвизгнул он. — Вы только посмотрите! Здоровенная царапина! Понимаешь, что ты натворил? Ты поцарапал мою машину! Отлупить бы тебя как следует. Носится как полоумный, налетает на чужие машины и калечит их! Он тряс головой, как разъяренный бык, и тыкал пальцем в еле заметную царапину на дверце «симки». Потом присел на корточки, вытащил носовой платок и стал тереть дверцу. Мальчишка все лежал на земле и держался за колено. Стюре тер дверцу и вздыхал. — Как тебя зовут? Как фамилия твоих родителей? Им это дорого обойдется. Свое отродье уму-разуму научить не могут. Нечего тогда и детей заводить, если воспитывать разучились! Ни малейшего уважения к чужой собственности. — Да черт возьми, я, что ли, один виноват! — Ах, ты меня обвиняешь, паршивый щенок! — Нарочно я, что ли, налетел на твою проклятую машину? — Наглец! Не смей говорить мне «ты», не то получишь! Знаешь, кто я такой? — Нет... — Я работаю в «Дагбладет»! — Ну и что? — Ну и что? Есть в тебе хоть капля соображения! Как тебя зовут? Мальчик попытался подняться, но лицо его исказилось от боли, и он снова упал: видно было, что колено у него сильно повреждено. Он застонал, на лбу его выступил пот. — Не могу встать... Колено, черт бы его... — Плевал я на твое колено. Как тебя зовут? Сам виноват, что тебе больно. Налетаешь на людей ни с того ни с сего. Ободрал мне машину и вмятину на дверце посадил. — Ты что, ненормальный? — Не смей мне «тыкать»! Для тебя я господин Магнуссон. — Да пропади ты пропадом! — Ах, вот ты как? Ну, я знаю, как с вами следует обращаться. — А как, по-твоему, следует... — Сейчас же замолчи и говори, как тебя зовут! Мальчик, лежа на земле, попробовал пошевелить ногой, но она не двигалась. — Как тебя зовут? Мальчик побелел от боли.