— Я еще так и по-немецки могу! — похвастался пацан. — В оккупации наблатыкался! Malek war hier. Хочешь, дядь? — Нет, не надо, Малек! — взмахнул рукой Игнатий Савельевич. — На слово поверю. — Вот это номер! — изумленно присвистнул Заварзин, разглядывая выжженную на столе надпись. — А малой-то, правда, что ль Одаренный, Игнатий Савельевич? — Да. Он не только Одаренный, — произнес Потехин, немигающим взглядом уставившись на беспризорника, — он еще и Инициированный Силовик! Таких еще «дикими» называют… Первый раз такого вижу! — И он потрясенно покачал головой. — Тебе точно учиться Силовому Делу надо, пацан! Иначе — пропадет такой Талант ни за медный грош! — Дядь, а я, правда, Силовик? — Мальчишка оторвал глаза от стола и посмотрел на майора взглядом, полным надежд. — Правда-правда, — заверил его Потехин. — В общем так, Малек, есть у меня товарищ один — зам начальника Суворовского училища, в котором настоящих Силовиков с детства воспитывают. Могу и за тебя попросить… Силовики в Советском Союзе всегда пригодятся. Хотя, в общем-то, тебе решать, как дальнейшую жизнь строить… — Попытался взять пацана на банальный понт Игнатий Савельевич. — Да и хватит тебе уже по улицам шляться и мелочь по карманам тырить, — подключился к уговорам и Трофим Павлович. — Пора уже и за ум немного взяться! — Дядь! А точно в Суворовское отправишь, а не в детдом? — с опаской переспросил мальчишка. — А у тебя с таким Талантом и другого пути нет! — Жестко отрезал майор. — Какой, к чертям собачьим детдом? Настоящим малолетним Силовикам — только в Суворовское! — Тогда я согласный! — Расплылся в довольной улыбке Малек. — Только это, дядь, ты ругаться не будешь, что я у тебя немного Силы отщипнул? Своей-то нету ни черта, чтобы такую надпись мазевую на столе зафигачить… — Малек вновь залюбовался на выжженную пальцем фразу на столе. — Чего ты сказал? — перебив мальчишку, переспросил Потехин, совсем не понимая, что имеет ввиду мальчишка. — Как это ты Силу у меня отщипнул? — Дядь, ну че ты такой тугой? — весело фыркнул пацан. — Это как ламышник[2] у фраера ушастого из ширины[3] глубокой выудить. Вроде и палево[4] из такого ширмана[5] ширмачить[6], но при должной ловкости щипач[7] терпилу[8] все равно обует. — Перевести? — Предложил свои «услуги» Заварзин, пока чекист хлопал глазами, натурально опешив от знания воровского жаргона, продемонстрированного пацаном. — Сильно сказано! — Наконец весело рассмеялся майор госбезопасности, вытерев выступившие слезы. — Здесь точно без переводчика не обойтись… — Потрись, дядя, с мое возле воров, и не так под блатную музыку запоешь! — С донельзя довольным видом выдал Малек. — А я к языкам страсть, какой способный! Когда в оккупации был, и по-немецки шпрехать, как мама не горюй, выучился! — Я и вижу, что талантов у тебя, хоть отбавляй, — согласно кивнул Игнатий Савельевич, — и не только Силовых… Значит, ты легко можешь Силу зачерпнуть из моего Резерва? — наконец подытожил признание мальчишки Потехин. — Не, дядь, не так уж это и легко, — возразил Малек. — Но при должной сноровке долю малую незаметно отжать смогу. Как я уже сказал — это как мелочь по карманам тырить. — Слышь, Савельич, — произнес Заварзин, — а ты о таком хоть раз слышал, чтобы один Силовик у другого Энергию из Резерва, словно из Кристалла-Накопителя вытаскивать сумел? Я, например, не слышал. — Я тоже не слышал… — задумчиво произнес майор госбезопасности. — Вот что, Трофим Палыч, пойдем, что ль, на улице покурим? — неожиданно предложил он капитану. — Душновато здесь, проветримся. — Пойдем, покурим, — поймав серьезный взгляд чекиста, согласился Заварзин. — Не будем мелкого табачищем травить… — Ой, дядь, — отмахнулся мальчишка, — да чего мне сделается? Я двужильный! — с гордостью заявил он. — А ты — жди! — распорядился Потехин. — Сейчас мои сотрудники закончат, и мы с тобой покушать поедем! — Подсластил «пилюлю ожидания» Игнатий Савельевич. — Есть у меня на примете местечко одно, где в любое время дня и ночи можно перекусить. — Ой, дядь, а побыстрее нельзя? — Вспомнив о еде, мальчишка судорожно сглотнул слюну. — Побыстрее, увы, нельзя! — развел руками майор. — Сначала дело нужно до конца довести, а уж после… — Ну, ты это, дядь, поторопи своих архаровцев, чтобы шибче работали! Жрать охота — спасу нет! — Хорошо, потороплю, — уже на пороге пообещал Потехин. — Оказавшись на улице, чекист повернулся к капитану милиции и, оглядевшись по сторонам, произнес: — Спички есть? — Есть, — ответил Заварзин, протянув коробок гэбэшнику. — Слушай меня внимательно, Трофим Павлович… — Потехин прикурил от зажженной спички и вернул коробок владельцу. — Ты, на всякий случай, все, что сейчас услышал о поглощении Силы из Резерва от этого пацана — забудь! — посоветовал Потехин «смежнику». — А ты о чем это, Игнатий Савельевич? — Сделал круглые и непонимающие глаза каптан. — Вот! С этим и зафиксируйся! Сдается мне, что этим Мальком скоро очень высокое начальство заинтересуется… Очень и очень высокое! Потому как я о таком способе обмена Энергией даже и близко не слышал! Но, сам разумеешь… Доложить о сем обязан… — Разумею, Игнатий Савельевич, — понимающе кивнул Трофим Павлович, нервно затянувшись. — Пацану хоть ничего плохого не сделают? — Окстись, Палыч! — укоризненно посмотрел на милиционера чекист. — НКГБ это тебе не фашистский Черный Орден! Думается мне, что с пацана теперь пылинки сдувать будут, покуда его феномен, как следует, не изучат. Я о тебе, старичок, больше беспокоюсь. Нахрен тебе вся наша секретность не нужна! Так что: нет, не был, не имел! — Плавали, знаем! — усмехнулся капитан, умудрившийся без особых проблем пройти НКВДешные чистки тридцатых. — Но за предупреждение — спасибо, Игнатий Савельевич! Я в ваших Силовых заморочках не в курсе совсем. По пацану действительно все так серьезно? — Ты даже не представляешь себе насколько! — ответил майор госбезопасности. — Так что забудь! И как можно скорее! А теперь пойдем уже в дом, — Потехин забросил в окурок папиросы в сугроб и открыл дверь в хату, — продрог я совсем… — Так шапку надо одевать, когда выходишь на мороз! — отечески пожурил чекиста пожилой МУРовец, заходя следом за майором в натопленное помещение. [1] Перекры́ша — самый верхний слой кирпича, располагающийся над массивом или засыпкой; на перекрыше обычно устраивалась лежанка. [2] Ламышник — пятьдесят копеек (уголовный жаргон). [3] Ширина глубокая — глубокий карман (уголовный жаргон). [4] Палево — чаще всего употребляется в значении поимки кого-либо с поличным, разоблачения, рассекречивания. Глагольная форма «спалиться» означает попасться, выдать себя вольно или невольно. Палевное дело — дело, заведомо грозящее провалом, серьезными последствиями или иными страшными карами. [5] Ширман — карман (уголовный жаргон). [6] Ширмачить — воровать из карманов (уголовный жаргон). [7] Щипач — опытный вор-карманник (уголовный жаргон). [8] Терпила — потерпевший (уголовный жаргон). Глава 21 Я несся, сломя голову, как испуганный заяц, стремясь сбить со следа возможных преследователей (хотя, кто бы там меня преследовал? Все ублюдки уже сдохли, а милиция и чекисты еще не скоро среагируют). Петлял по темным очкурам, задним дворам и заснеженным огородам частного сектора, старясь как можно скорее оказаться подальше от уничтоженной бандитской малины. Я перелезал через заборы, спотыкался во мраке о замерзшие кочки, проваливался в ямы и сугробы, лишь слегка покрывшиеся коркой талого снега. Колючий снег, набившийся даже в высокие голенища, таял, стекая в сапоги, в которых уже откровенно хлюпало. Ступни начали застывать, а пальцы постепенно теряли чувствительность. Дневная оттепель, сменившаяся хорошим ночным морозцем, пробирала до костей. Ну, да — так-то, февраль-месяц на дворе, не простыть бы еще ко всему… Пока я запутывал следы, в голове прокручивались недавние события: неожиданно проявленный мною Магический Талант заставлял одновременно восторгаться и пугаться его фантастической мощи и количества задействованной Силы. Для меня это было просто немыслимо — одним лишь невысказанным желанием заставить «расступиться» саму землю и поглотить целый дом, набитый живыми людьми… Нет, пусть и живыми, но нелюдями — туда им и дорога! А потом еще и заставить землю «вернуться» на место и закрыть провал! Ну, типа, так и было̀… Уму непостижимо! И Талантов во мне, как оказалось, не один и даже не два — а целая куча, как блох у бездомного пса! И как бы мне со всем этим приобретенным добром по уму разобраться? Не хотелось бы впросак из-за этого попасть, а в дальнейшем бояться своих неосознанных желаний, которые могут оказывать такое разрушительное воздействие на людей и окружающую среду. Не придя ни к каким выводам, я решил отложить решение этого вопроса на более спокойное время, если, конечно, оно у меня когда-нибудь появится. Ведь с того момента, как я пришел в себя, на меня вдруг столько всего навалилось, что уже откровенно не вывозил. Поэтому, не мудрствуя лукаво, я не стал ломать голову над в общем-то, неразрешимыми пока вопросами и довериться течению реки жизни, которая куда-нибудь, да вынесет. Сейчас меня куда больше волновала судьба Аленки. Ведь я так точно и не узнал, все ли с ней в порядке? Ведь она для меня в этом жестоком мире единственный по-настоящему родной человек. Даже несмотря на то, что этот факт до сих пор вызывал в моем сознании какой-то непонятный диссонанс. Но я для себя все уже решил, да и документы говорили однозначно: Аленка — моя родная сестра. Родная — и точка! Пока море адреналина плескался в моей крови, я даже не обращал внимания на собственную «неполноценность». Несмотря на запредельную мощь Магического Дара, я до сих пор оставался инвалидом с ограниченными возможностями левой половины моего покалеченного на фронте тела. Левая рука, правда, мне сейчас была не очень нужна, а вот от нормально работающей ноги я бы не отказался. К концу пути, когда я остыл и схлынули бушевавшие во мне эмоции, левая нога вновь практически перестала слушаться. Судороги скручивали мышцы буквально после каждого шага. Так что двигаться мне приходилось буквально на морально-волевых: то подволакивая непослушную конечность, то прыгая на одной здоровой ноге. Завидев в ночной темноте очертания знакомого особняка Райнгольда, я даже вздохнул с облегчением. Честно говоря, мои физические силы были на исходе. Еще немного и пришлось бы просто ползти на пузе по заледеневшей дороге — здоровую ногу из-за навалившейся на нее непомерной нагрузки тоже начало сводить судорогой. Сказывалось мое дистрофическое состояние после длительной неподвижности и постоянного недоедания. А мышцы, даже на здоровой ноге, просто-напросто атрофировались. — Давай, памагу, джыгыт! — Сражаясь с собственным телом, ставшем вдруг непослушным и неподъемным, я и не заметил, как ко мне из темной подворотни вышел Ибрагим. — Дэржыс крэпчэ! — Он слегка присел, закидывая мою руку себе на плечи, а затем поднялся, удерживая меня второй рукой за ремень. — Спасибо, Ибрагим! — поблагодарил я абрека, навалившись на него практически всем своим весом. Но мощный горец словно этого и не заметил и, играючи удерживая мой немалый вес (я хоть и худой, но почти два метра без каблуков), потащил к особняку старого Мозголома. — Э, нэ за что, генацвале! — отмахнулся от моей благодарности Ибрагим. — Ты мнэ сэрдцэ порадовал! Настоящый мэомари[1]! Одын против дюжина бандыт! Славный битва полючилься! — Так ты все видел? — спросил я здоровяка-грузина. — Вах! Жал, нэ всё, дарагой! — мотнул головой Ибрагим. — Толко к самому концу поспэл! — А как… — Быноклю Артефактную хозяын дал, — пояснил абрек, когда мы уже заползли за ограду маленького поместья сиятельного князя. — Изадалека видать. Ибрагим окошко смотрел — все видэл! Молодец, парэн, мужик! — вновь похвалил он меня, затаскивая на высокое крыльцо и распахивая дверь. — Мамошка! Живой! — Едва мы переступили порог особняка, как ко мне на шею с визгом, едва не свалив нас с Ибрагимом с ног, бросилась Аленка. — Как ты? Не ранен? С тобой все в порядке? — Размазывая слезы по лицу, затараторила она, не выпуская меня из своих крепких объятий. — Э! Раздавыш мужчину, женщина! — добродушно прогудел Ибрагим, осторожно усаживая меня на резную козетку[2], расположенную в прихожей, рядом с вешалкой. Только не спрашивайте меня откуда я знаю, как называется этот вычурный маленький диван, на спинку которого я блаженно откинулся. Усталость валила с ног, а перенатруженные мышцы рефлекторно подергивались.