— Ну и черт с ним. — Очень мило с твоей стороны вставить свое веское слово, — с иронией заметила она. — Как ты думаешь, что будет, если вы ему намнете бока во время игры? Политически это может вызвать кучу проблем у всего Братства, а не только у вас. — Это вызовет проблемы, только если он злопамятный ублюдок. — Он злопамятный ублюдок, как и все в Ордене. А мне с ним скоро встречаться, чтобы решить вопрос о правах стражей в Илиате и Сигизии. Законники наконец-то сочли возможным подумать о том, чтобы сделать нам послабление и сгладить контроль на этих островах. Это важно для всех нас. Если все сорвется из-за вашей мальчишеской дури, я самолично запихну мяч вам в глотку! У меня как раз будет немного времени, прежде чем со мной сделают то же самое остальные магистры, доверившие мне провести переговоры. — Мы все поняли, Гера, — покладисто сказал Натаниэль, поднимая руки в жесте мира. — Точно, — промямлил Шуко с подушек. Гертруда обреченно вздохнула, сказав мне: — Чтобы его и пальцем не тронули. Мне все равно, как вы это сделаете, но жрец должен остаться невредим. Если надо, то проиграйте. — Проиграть в игре? — нахмурился Натан. — Ненавижу проигрывать. — Я тоже этого не люблю, но игра и Братство — сейчас слишком неравноценные величины. Мы не можем добиться нормальной работы на островах уже черт знает сколько времени. Реже, чем там, стражи бывают только в Прогансу. Людвиг, проводишь меня? Шуко сочувственно цокнул языком, Натан проронил: — Не убейте друг друга. Убивать мы друг друга не собирались, хотя, пока шли от арсенала через ночной сад к дворцу, Гера тяжело молчала, шагая быстро и решительно и останавливаясь лишь на освещенных участках дорожек, когда нас окликали гвардейцы, чтобы узнать наши имена. У лестницы она спросила меня: — Ты знаешь правила? — Надо доставить мяч за границу поля противника любым способом. — Не лезь в самую свалку. Ты не неуязвим. — Постараюсь, — согласился я, чтобы хоть как-то ее успокоить. — Тебе надо выспаться. — Кто бы еще дал мне такую возможность. У меня встреча с кардиналом Лагонежа. — В четвертом часу ночи? — Жизнь и политика в Риапано не знают такого понятия, как ночь. Кардинал через час уезжает, а добираться к нему в Лагонеж слишком накладно. Я скоро приду. Дождешься меня? — Конечно. Она устало потерла глаза, улыбнулась мне и направилась к внутреннему кольцу стен Риапано. Я вошел в комнату. Окно было распахнуто, пахло летней ночью — такой, когда камень избавляется от набранного за день тепла, а цикады, сидящие, кажется, под каждой крышей, звенят без умолку до самого рассвета. Проповедник валялся на кровати, Пугало расположилось на полу, с гордостью демонстрируя свой новый трофей — голову статуи, изображавшей, похоже, ангела. — Где ты это раздобыл? — мрачно спросил я у него. Пугало ткнуло серпом за окно, ответив, как всегда, неопределенно. — Где бы ни взял, отнеси обратно. Оно тут же набычилось, недовольное моим решением. — Представь себе ситуацию: святые отцы находят это в моей комнате. Я не буду объяснять, откуда тут башка. Избавься от нее до утра. Оно помедлило с ответом, не желая уступать сразу, затем неохотно кивнуло, подхватило голову под мышку и забралось в платяной шкаф, громко хлопнув дверью. — Не подумай, что я тебя прогоняю, — сказал я шкафу. — Но не лучше ли тебе найти какое-нибудь другое место для ночлега? Шкаф ответил скрипом металла по стеклу, так что даже Проповедник скривился: — Кажется, это означает «нет». — Ну, если передумаешь, прежде чем уйти, не забудь избавиться от головы, — еще раз напомнил я. Но ответа не дождался, шкаф хранил тяжелое молчание. — Что видел в городе? — спросил я Проповедника, стаскивая сапоги и зашвыривая их в самый дальний угол. Тот блаженно улыбнулся и начал рассказывать, что исполнились все его мечты, и он увидел невообразимо-прекрасные вещи… — Ты не слушаешь меня! — в какой-то момент сказал он. — Слушаю, — ответил я, жестом сгоняя его с кровати. — И я, и шкаф тебя прекрасно слышим. Старый пеликан фыркнул с некоторым раздражением и, помедлив, поинтересовался: — Гертруда придет? — Через какое-то время. — Опять меня выпрете на всю ночь, — с обидой сказала душа. — Пугало вовремя спряталось. Твоя ведьма его теперь не вытащит, он как рак-отшельник, засевший в раковине. — Пугало уже ушло. Проповедник нахмурился, промедлил, сунул голову в шкаф. — Действительно. Ушло. Могу я спросить? Это было нечто новенькое, я даже приподнялся на локте. Проповеднику обычно не требуется разрешение для того, чтобы задать вопрос, высказать свою мысль, изречь порицание и неодобрение, а также пропеть «Аве Мария» мне на ухо в три часа ночи. — Спрашивай. — Ты никогда не говорил про Мириам. Я много раз слышал ее имя от других, но не от тебя. Что между вами произошло? — Слишком долгий разговор, старина. Мне надо выспаться перед игрой. Он поворчал еще немного, но, поняв, что я не собираюсь уступать, с неохотой отстал. Колокола на церкви Сан-Антонио пробили десять утра. Шуко пальцами раздавил скорлупу грецкого ореха, извлекая содержимое: — Вчера я был не слишком вежлив с ди Трабиа. — Я заметил. — Надо извиниться перед ним сегодня. — Разумное решение. — Он напомнил мне о ненавистном Солезино. Почему этому человеку повезло пережить болезнь, а ей — нет? Я весь вечер задавал себе этот вопрос, но мне никто на него не ответит. Розалинда умерла, словно была не стражем, а обычным человеком. — Мы и есть обычные люди, которых кто-то наградил тем, что одни называют проклятием, а другие даром. Он невесело усмехнулся: — Толку от нашего дара, если из-за него случается такое. Я корю себя за то, что не оградил ее от случившегося. Ведь хотел проигнорировать тот приказ, послать магистров к черту, забрать ее и уехать, но она меня убедила не горячиться. Надо было уезжать. Надо! Мир большой, нас бы не достали. — Мир не настолько велик, чтобы такие, как мы, могли в нем спрятаться, Шуко, — не согласился я с ним. — К тому же ты не мог знать, что случится. Нам не дано видеть будущее. — Я мог его предвидеть, когда отпустил ее с Паулем. Тут только моя вина. — Ерунда. Он был старше, ты не мог ему перечить. — Мог! — резко возразил цыган. — Старый ублюдок взял ее с собой и погубил, когда я был слишком далеко и не помог ей! Жаль, что он сдох в катакомбах, я бы с радостью прикончил его! Говорить, что это не вернуло бы Рози, не имело смысла. Смысл в таких вопросах редко стоит на первом месте, а разум никогда не побеждает чувства. — Это чувство вины делает тебя слабым. Оно убьет тебя рано или поздно, и не думаю, что Розалинда хотела бы стать причиной твоей смерти. — Не играй со мной в эти игры, Людвиг! — нахмурился он.