Пока наблюдали, маневрировали, а потом опять следили, уже почти наступило утро. Днем в условленной точке встретились с «Шереметевым», ходившим к миноносцам. Он доставил двенадцать бидонов бензина, который сразу залили в цистерны. Опустевшую тару пришлось утопить, так как времени закрепить их на палубе, уже заполненные водой, было невозможно из-за появившегося японского судна. Едва успели погрузиться. Новость об обнаружении японских крейсеров хотели сразу отправить с «Касаткой». Но прикинув, сколько ей добираться до Цусимы, пришли к выводу, что выигрыш по времени составит всего два-три часа. При этом плотность наблюдения в районе разведки снизится вдвое, и есть риск пропустить выход конвоя. Так что долгожданные новости передали на миноносцы обычным способом при следующей встрече, произошедшей в ночь с 26 на 27 июля. А уже они немедленно дали кодовое радио, принятое в Озаки. Проникнуть в сам Сасебский залив подлодкам так и не удалось из-за интенсивного движения, не прекращающегося даже ночью, и хорошей охраны пролива. Все входящие суда освещались с брандвахты, стоящей у мыса Ёрифунэ, и с батарей на мысе Кого. А непосредственные подступы к проливу от северного устья пролива Терасима до мыса Кабутозаки контролировались катерами и миноносцами. После полудня 28 июля «Налим» и «Дельфин» вышли сменять первую пару лодок-разведчиков. Их сопровождали миноносцы, распугавшие японскую паровую и парусную мелочевку, уже вполне привычно курсировавшую южнее Цусимы во всех направлениях. Миноносникам снова удалось нагнать и прикончить старый каботажник, тонн под сто водоизмещения, и довольно крупную шхуну. После чего пришлось спешно отходить к мысу Козаки, так как показались японские канонерки и миноносцы. Подводные лодки к этому времени уже погрузились и шли под водой, так что их противник обнаружить никак не мог, так же как и помешать дальнейшему продвижению. С полным соблюдением скрытности они вполне благополучно достигли точки рандеву и приняли эстафету. Встретившись со сменщиками вскоре после заката этого же дня недалеко от острова Куро, лейтенанты Заботкин и Плотто передали вновь прибывшим лейтенантам Завойко и Белкину копии составленных карт фарватеров и японских пароходных стоянок с отметками береговых ориентиров, а также папки с копиями графиков движения дозоров, зафиксированных позывных и прочих необходимых документов, и двинулись на Цусиму. Но, в отличие от только что заступивших в секретный дозор лодок, «Касатка» и «Шереметев», выйдя за пределы архипелага Гото, скрывать своего присутствия не стали. Форсировав под электромоторами еще в темноте в полупогруженном состоянии пролив Хирадо, с рассветом лодки полностью всплыли и пошли под бензомоторами на запад уже в надводном положении, заряжая батареи. Для маскировки на перископах подняли ложные паруса, скроенные на японский манер. Сначала на горизонте маячили только такие же паруса небольших судов. Каких именно, разобрать не могли, так как сближаться не пытались, рассчитывая найти более крупную цель, достойную торпед. К вечеру достигли меридиана 128', оказавшись примерно в сорока милях северо-западнее острова Фукуэ. Здесь обнаружили группу дымов слева по борту и тут же повернули на них. При сближении, еще до захода солнца, удалось разглядеть мачты, трубы и верхушки надстроек, по которым определили, что это четыре парохода, идущие колонной на северо-запад. Скоро стало видно, что их охраняют два однотрубных номерных миноносца, державшихся возле головного судна. Несмотря на наличие охраны, обе подлодки продолжили сближение, ложась на сходящийся курс, и вскоре выяснили, что головное судно, скорее всего, вспомогательный крейсер, так как на носу и корме у него имелись орудия. Солнце уже почти совсем село, поэтому погружаться не стали, убрав паруса и продолжив сближаться. Конвой шел на восьми узлах, и подводные лодки, даже не на предельной скорости, его постепенно обгоняли, стараясь занять удобную для атаки позицию. Но в начале девятого часа вечера караван неожиданно начал ворочать к северу и увеличил скорость, что в сгущавшихся сумерках удалось разглядеть не сразу. Поэтому, несмотря на то что все суда теперь стали хорошо различимы на фоне вечерней зари, сблизиться на дальность уверенной стрельбы торпедами успели только с третьим и четвертым судном. И те уже уходили с линии выстрела. Обе подлодки дали по бортовому двухторпедному залпу, каждая по свой цели. Сразу приготовив к стрельбе оба оставшихся аппарата на другом борту, перейдя на электромоторы, чтобы иметь возможность погрузиться при необходимости. Когда время хода торпед уже почти вышло, под кормой второго с хвоста конвоя парохода, по которому стреляла «Касатка», встал столб воды, а через пару секунд услышали и грохот взрыва. Торпеды «Графа Шереметева», судя по всему, прошли мимо. Сразу после подрыва судна японские миноносцы развернулись и бросились с обеих сторон вдоль колонны, начав светить прожекторами во все стороны, в то время как вспомогательный крейсер выписывал зигзаги впереди по курсу конвоя, также открыв боевой прожектор. Подводным лодкам пришлось погрузиться и уйти немного к западу, где вскоре снова всплыли, надеясь улучить возможность возобновить атаку. Пока они были под водой, на поверхности все освещение погасло, а поскольку солнце совсем ушло за горизонт и небо было закрыто тучами, ничего разглядеть не удавалось. Осторожно начали приближаться к точке, где последний раз видели пароходы, идя на электрическом ходу в двух кабельтовых друг за другом. Однако вскоре снова пришлось нырять из-за внезапно выскочившего слева миноносца. Опять погрузившись на десять метров, на обеих лодках какое-то время хорошо слышали шум его винтов и звук работающей машины. Он смещался слева направо, потом обратно, постепенно слабея, но совсем не пропадал. Видимо, все время вертелся недалеко. Уйдя под воду, лодки потеряли друг друга и с этого момента действовали самостоятельно. «Касатка», шедшая головной, продолжила сближение в подводном положении, но, видимо, прошла позади каравана, не обнаружив его. Через некоторое время она вплыла, но и из надводного положения никого обнаружить не удалось. Тогда лодка двинулась на пересечение курса атакованных судов. Но, несмотря на активный поиск до самого утра, так никого и не нашли. С рассветом, не имея достаточно топлива для дальнейших маневров, ушли к мысу Коозаки, где встретились с тральщиками и миноносцами группы прикрытия, вместе с которыми вернулись на базу. А «Шереметев» отвернул к северу, уходя из зоны, осматриваемой японцами, и всплыл, как только не стало слышно винтов миноносца. Вскоре обнаружили караван и решили попытаться обойти его в надводном положении, чтобы атаковать с противоположного борта, но снова потеряли контакт в темноте. Спустя полчаса обнаружили неясную тень слева по курсу, сразу довернув на нее и начав сближение. На полном ходу палубу постоянно заливало. Едва возвышавшиеся над ней рубки немногим улучшали условия наблюдения, так что довольно скоро свою цель снова потеряли из вида. Дальнейшие поиски продолжались до утра. При этом видели еще два небольших транспорта. Но оба раза также не удалось атаковать, и утром лодка самостоятельно отправилась в Озаки, куда и пришла почти одновременно с «Касаткой». * * * Три судна пароходной компании «Юсэн» с грузами для базы Мозампо отправились из Сасебо накануне вечером, рассчитывая миновать наиболее опасные воды в светлое время суток. С самого начала пароходы шли под эскортом вспомогательного крейсера «Тайчу-Мару» и миноносцев № 47 и 48 из двадцать первого отряда. Южнее мыса Коозаки несли дежурную службу корабль береговой обороны «Цукуси» и канонерские лодки «Чекай» и «Майя». После вылазки русских миноносцев с Цусимы этот дозор был усилен бронепалубным крейсером «Акаси», дежурившим у пролива Хирадо. До вечера 29 июля все было спокойно. Но на закате второй с хвоста колонны пароход «Якусима-Мару» был неожиданно подорван в корму с правого борта. Бросившиеся на поиски миноносцы никого не обнаружили, так же как и «Тайчу-Мару», прикрывавший конвой от возможного нападения с носовых углов. Было решено, что атаку произвели русские миноносцы, сумевшие незаметно подкрасться с темной восточной части горизонта. Вероятно, они сразу ушли, так как корабли эскорта рыскали вокруг, но никого не видели. Подорванный пароход взяли на буксир и продолжили движение. Несмотря на вызванное этим существенное снижение скорости, к рассвету уже достигли корейского берега. Атак больше не было. Потерявший ход и продолжавший погружаться транспорт с помощью вызванного на помощь буксира приткнули к отмели. Пока возились с ним, дождались истребителей, пришедших встречать караван из Мозампо. С их приходом вспомогательный крейсер и оба миноносца полным ходом ушли обратно в Сасебо, а караван, теперь уже под усиленной охраной, двинулся шхерным фарватером в Мозампо и к полуночи благополучно достиг пункта назначения. Приткнувшийся к отмели «Якусима-Мару», несмотря на все предпринимаемые меры и постоянную откачку, в том числе и помпами буксира, продолжал заполняться водой и к полудню лег на грунт всем килем с полностью затопленными помещениями позади надстройки прибывающей водой в машинном отделении и с сильным креном на правый борт. Организовать спасательные работы немедленно не удалось, так как из-за активизации русского флота буксир ушел, а силами экипажа едва успевали откачивать воду из кочегарки. Машину к вечеру полностью затопило. Через два дня пароход под влиянием приливных течений и волн сполз с отмели и опрокинулся на правый борт. В прилив из воды торчала только левая скула. В дальнейшем его корпус был разбит штормами. Груз спасти не удалось. Экипаж благополучно добрался до берега на шлюпках. Глава 3 Рано утром 23 июля матрос с «Новика» С. Буров, начальник сигнального поста на мысе Крильон, входившего в систему береговой обороны Южного Сахалина и залива Анива, сообщил в порт Корсаков по телефону, что мимо – курсом на северо-восток – проследовала японская эскадра не менее чем из пятнадцати вымпелов, в том числе крейсеров «Касаги», «Цусима», нескольких миноносцев и истребителей, сопровождающих пять или более больших пароходов. Разглядеть все суда не позволяла мглистая погода, но с береговых возвышенностей видели дымы еще дальше к югу и много восточнее. Все они двигались в залив Анива. Гарнизон Сахалина, несмотря на начатое в последнее время усиление, все еще оставался малочисленным и состоял большей частью из дружин, сформированных из ссыльно-каторжных и поселенцев, недостаточно обученных и вооруженных. Боеспособность таких формирований, хоть и возглавляемых теперь исключительно кадровыми офицерами, оставалась весьма условной. Учитывая это, в планах на 1905 год значилось: «…усилить оборону острова пехотными частями». Согласно приказу еще от 15 февраля в Хабаровске началось формирование 1-го и 2-го отдельных Сахалинских батальонов, с приданной отдельной Сахалинской горной батареей. Но особо с этим не спешили. Переброску войск из крепости Николаевск-на-Амуре по льду Татарского пролива, после перехода в феврале второго батальона Николаевского крепостного пехотного полка подполковника Чертова, также прекратили. А о строительстве каких-либо капитальных оборонительных сооружений вообще речи не шло. Кое-кто считал, что лучше всяких укреплений, которые обходятся казне недешево, против любого агрессора на Сахалине будут действовать его суровые климатические условия. Хотя на самом побережье и попадались приятные места, все же это был остров-каторга, а отнюдь не курорт. Почти сплошь покрытый сопками, заросшими глухой тайгой с непролазными буреломами и болотистыми низинами между возвышенностей, он почти не имел дорог. Любые перемещения по нему были сопряжены с серьезными трудностями, усугублявшимися тучами гнуса, постоянно висевшими в воздухе. Исходя из этого, активно продвигалось мнение, что всерьез воевать там никто не решится и что России вполне достаточно просто обозначить свое присутствие. Первоначальным планом обороны предусматривались исключительно партизанские действия в японских тылах, для чего были сформированы несколько отрядов. Четыре на севере, прикрывавшие самые крупные шахты и рудники. Они располагались на Александровском посту, в селениях Дуэ, Арково и Рыковском. И семь на юге на Корсаковском посту, в селах Чеписани, Севастьяновка, Петропавловское, Косунай и Найбучи, а также у маяка на мысе Крильон. В случае высадки японцев предполагалось без сопротивления отступить в труднопроходимую местность и действовать уже оттуда. Для этого заранее заложили некоторые запасы в тайге. Но каких-либо военных лагерей или баз поначалу там не строили, рассчитывая вести кочевой образ жизни. Только с приходом Второй эскадры и образования Тихоокеанского флота этот план переработали, начав формирование опорных пунктов, вокруг которых было возможно держать оборону достаточно долгое время, пока не придет помощь из Владивостока. После завоза необходимого снабжения и доставки, пусть пока малочисленного, но кадрового военного контингента немедленно началось строительство. Поскольку хорошего леса на острове было в достатке, все строили из него. Работы велись чуть ли не круглые сутки. Их результатом стало появление нескольких обустроенных военных лагерей и охраняемых складов оружия и боеприпасов в тайге, а также береговых и полевых укреплений в районе порта Корсаков на юге, и поста Александровский и в ближайших к нему селах Дуэ и Арково дальше к северу на западном берегу. Но и они «серьезно» укреплены были только по местным меркам. Хотя, честно говоря, порт Корсаков, как стал теперь именоваться Корсаковский пост, все же успели усилить достаточно основательно. Костяк его обороны составляли береговые батареи. Самая первая, расширенная и модернизированная в течение июня месяца, была основана еще моряками с «Новика» в прошлом году. На ней сначала стояли две стодвадцатки, снятые с затонувшего крейсера. Затем ее довели до шести стволов, а после нежданного визита Небогатова снова сократили, но теперь до четырех пушек. На сопке неподалеку от правой пади соорудили новую батарею из недавно доставленных из Владивостока и Николаевска-на-Амуре восьми старых картузных тридцатипятикалиберных шестидюймовок Обуховского завода. Эти пушки имели в боекомплекте уже заряды из бездымного пороха, а прислуга состояла из опытных пушкарей. В непосредственной близости от маяка, у тюремного причала и в других подходящих для высадки войск местах у порта разместили закрытые позиции десяти трехдюймовок, снятых с «Громобоя». Все батареи оснастили дальномерами Петрушевского, соединили телефонной связью между собой и со штабом обороны, а акваторию и минные заграждения пристреляли. На сухопутных подступах подготовили несколько основных и запасных позиций для полевых пушек, обеспечивавших огонь с закрытых позиций по немногим возможным направлениям наступления противника, замаскированные командные и наблюдательные пункты, а также прикрывающие все это позиции для стрелков с отапливаемыми блиндажами. С самого начала все пункты сухопутной обороны также соединили между собой и штабом в Корсакове телефонными линиями. Однако первые такие линии удалось сохранить в рабочем состоянии совсем недолго. Сами телефоны, находившиеся в блиндажах с приставленными часовыми, остались нетронутыми, а вот все провода украли. Потом, правда, нашли и вернули на место, во второй раз уже тщательно замаскировав или развесив на деревьях повыше, чтоб с земли не видно было. После проведенного Небогатовым окончательного перевода всего хозяйства Южного Сахалина на военные рельсы и вызванной этим встряски, сопровождавшейся серьезными небоевыми потерями в рядах чиновничьего аппарата острова, на некоторое время в управленческих и административных структурах воцарился форменный хаос, что заметно отразилось на темпах строительства укреплений и прочих сферах деятельности. Но постепенно все вошло в новое русло. Отныне, как и в крепости Владивосток, все, что не служило интересам обороны, выполнялось в последнюю очередь, либо вообще откладывалось на «после войны». В результате тюремное ведомство смогло обеспечить военных достаточным количеством рабочей силы, а цивильные службы изыскали специалистов для проведения сложных работ и укомплектования разросшегося аппарата военной связи. Совершенно случайно обнаружился и украденный провод. Причем в сарае у интенданта, обеспечивавшего именно строительство сухопутных укреплений. Тот, после серии арестов в Корсакове и Петропавловском, тяжко запил и в итоге допился до «белочки». В одно прекрасное утро начал палить из окна своей избы из казенной «берданки». Попасть, к счастью, ни в кого не попал, зато когда дружинники из отряда штабс-капитана Ильяса-Давлет Мирзы Даирского пробирались к нему в дом «огородами», на этот кабель, кое-как смотанный и сваленный в кучу под соломой, даже не под замком, и наткнулись чисто случайно. Когда вороватого интенданта все же скрутили, тот ничего пояснить не мог, только хрипел, заливаясь пеной. Видимо, совсем рассудком тронулся. Но сыскные чины, занимавшиеся расследованием по «чиновничьему делу», по бумагам и прочим уликам, найденным у него, быстро выяснили, что планировалось продать украденный провод повторно, да вот нужного человека, с которым уже не раз дело имел к обоюдному удовольствию, моряки на своих броненосцах в кандалах во Владивосток увезли. С тех пор и ждал бедолага каждый день, когда же и за ним придут. А сперли этот телефонный провод тоже дружинники, только из Севастьяновки, нанятые для этого подручным интенданта из тюремной охраны. Того сместили с «теплой» должности, заменив прибывшим из Владивостока прапорщиком, вот он и обиделся. А тут еще и гешефт неплохой предложили. Он и решил совместить приятное с полезным[6]. Посланные арестовать вертухая полицейский урядник со старостой вернулись ни с чем. Севастьяновские «гнилые» дружинники тоже успели скрыться от правосудия. Такие вот высокие моральные принципы и понятие о патриотизме бытовали у некоторых «защитников» Сахалина. К счастью, далеко не у всех. За два месяца все же успели сделать немало. После нескольких телеграфных понуканий, а потом и гневного окрика из Владивостока, в Хабаровске форсировали формирование батальонов, усилив их, и к началу июля уже доставили на остров. Первый из них вместе с новой трехдюймовой батареей включили в состав сил обороны Северного Сахалина, а второй вместе с двумя привезенными из Николаевска-на-Амуре старыми конными батареями разместили на сухопутных и противодесантных рубежах обороны порта Корсаков, заменив им Корсаковский резервный батальон, переведенный в Соловьевку. Значительно расширили сеть сигнальных постов на всем побережье, с обязательной телефонной или телеграфной связью. Кроме того, берег на десантоопасных участках постоянно контролировали конные и пешие патрули. Благодаря этим мерам начало вторжения в залив Анива было обнаружено своевременно. Очень быстро стало известно, что японцы тралят подходы на участке побережья от деревни Морея до селения Савина Падь, всего в 10–15 верстах от самого Корсакова. Видимо, именно там и будет высадка. Численность десанта, исходя из размеров и количества подошедших транспортов, оценивалась в шесть-семь тысяч человек. Это в пять раз превышало численность всего гарнизона южного Сахалина. Однако, несмотря на это, русские напали первыми. Когда японцы еще только начинали высадку, к Савиной Пади выдвинулись конная батарея и пулеметная полурота с легкими пушками и расчетами из матросов-новиковцев. Имея четыре 47-миллиметровые скорострелки Гочкиса на самодельных колесных станках и два пулемета Максима на пушечных лафетах, моряки заняли подготовленные загодя засадные позиции в зарослях на берегу. Когда японские шлюпки двинулись от транспортов, орудия и пулеметы ударили из кустов с прямой наводки. Открытый ими внезапный кинжальный огонь с высокого обрывистого берега по еще не ступившей на землю пехоте внес в ее ряды заметное замешательство. Как-либо ответить с раскачивавшихся шлюпок, в которых все время валились сраженные пулями и осколками люди, японцы не могли. Открытая частая пальба из винтовок оказалась совершенно бестолковой. За пять минут бешеной стрельбы, расстреляв все снаряды с передков и пулеметные ленты, что вытащили на передовую позицию, русские откатились в распадок позади отрытых двориков, дававший надежное укрытие, еще до того, как японцы опомнились и накрыли засаду артиллерией. Туда же на руках закатили и пушки с пулеметами. Оставшиеся в полуверсте в стороне пластуны из добровольцев, наблюдавшие за противником, вернувшись после окончания обстрела с японских кораблей, сообщили о больших потерях среди все же добравшихся до берега японцев, как в людях, так и в высадочных средствах. Но следом за первой волной шлюпок уже накатывала вторая, а повторить такой наскок японцы точно не дадут. Однако на этом «гостеприимство» сахалинцев не закончилось. Едва остатки обстрелянных караванов из катеров, ботов, лихтеров и фунэ добрались до отлогого бережка и пристаней деревни, избы и прочие постройки которой скучились в ложкообразной низинке, выходившей к морю, и пехота начала осмотр большого лодочного сарая, а потом складов и брошенного жилья, с закрытых позиций почти с предельной дальности открыла огонь наконец развернувшаяся конная батарея. Устаревшие пушки образца 1877 года, выпустив по два-три шрапнельных выстрела, чтобы загнать японцев в укрытия, перешли на фугасы, выйдя на максимальный темп стрельбы. Их 87-миллиметровые стальные и чугунные гранаты, имевшие достаточно мощный заряд и солидный вес до срабатывания взрывателя, легко проламывали крыши и стены изб и амбаров, где по привычке укрылась уже потрепанная самурайская пехота. Поняв, что укрытия ненадежны, японцы бросились врассыпную, но забираться по окружавшим селение косогорам оказалось опасно, так как там тоже рвались снаряды, а пологий подъем с выходом из низины в тайгу, куда уводила накатанная телегами дорога, оказался перекрыт пулеметами. Устилая примыкавшую к лесу окраину телами, пехота откатилась обратно под разрывы продолжавших сыпаться гранат и, проскочив деревню в обратную сторону, уже неуправляемой обезумевшей массой выкатилась на берег, начав растекаться к востоку и западу по узкой полосе пляжа под крутыми скатами берега. Все это было хорошо видно с державшихся всего в двух кабельтовых транспортов и боевых кораблей, маневрировавших за ними. Но никак помочь войскам они не могли. Возобновленный обстрел уже разрушенных русских засадных позиций никак не влиял на ситуацию, а других целей в поле зрения не было. В деревне, из которой еще продолжали выскакивать по одному и группами последние выжившие японцы, уже частью обрушился и горел высокий лодочный сарай, накрывший своими обломками часть приткнувшихся рядом плавсредств и несколько других строений. Тем временем, оказавшись в безопасности, уцелевшая пехота быстро приходила в себя. Нашли едва заметные тропинки, поднимавшиеся по крутым склонам вверх, а восточнее деревни вообще оказалась целая дорога, накатанная вдоль моря. По ней, собравшись в колонну, часть десанта двинулась в направлении Корсакова, а другие пошли в лес. Но попытавшиеся преследовать русских артиллеристов армейские колонны, угодили в засаду и были рассеяны точными ружейными залпами, едва углубившись в тайгу. Немногие уцелевшие в беспорядке скатились обратно к морю. Державшиеся под самым берегом японские миноносцы снова ничем не могли помочь своей избиваемой пехоте. Это вынудило отдать приказ об остановке дальнейшего продвижения и вдоль моря, из-за опасения попасть в новую засаду. Высадку второй волны на этом участке японцы вначале задержали, а потом и вовсе отменили. В итоге остатки десанта отступили обратно к разрушенной деревне, которую больше не обстреливали, где начали окапываться, засев в глухую оборону, и не предпринимали больше попыток наступления у Савиной Пади, начав продвижение к деревне Соловьевка от Мореи. Высадка в Морее прошла спокойно. Так далеко от порта конная батарея, не рискнувшая форсировать перевал, уже не доставала. Да и сигнальный пост оттуда, опасаясь быть отрезанными от Корсакова, эвакуировали заранее, едва подошли транспорты и миноносцы. Это исключало возможность корректировки стрельбы. Так что японцев встретили только полтора десятка конных дружинников, обстрелявших шлюпки из винтовок. Сразу после этого, хорошо слыша интенсивную перестрелку фактически у себя в тылу, «кавалеристы» отошли, дав большой крюк к северу. Считая, что имеемых сил явно недостаточно, чтобы дать бой на берегу, начальник обороны Южного Сахалина полковник Арцишевский даже не пытался навязать противнику свою тактику. Он позволил японцам беспрепятственно высадиться в Морее и двигаться в маршевых колоннах, запретив капитану Быкову даже выставить заслоны из хороших стрелков из местных охотников, состоявших в его дружине. Остановить движение противника удалось только на соловьевских укрепленных позициях, растянувшихся параллельно восточному берегу губы Лососей. Тем временем два японских истребителя, прикрывавших тральные работы, попытались приблизиться к порту, но угодили под огонь стодвадцаток и отступили. Причем на одном из них после двух прямых попаданий наблюдался пожар, и он травил пар, сразу начав отставать. Вернувшийся было к нему второй миноносец тут же получил попадание и быстро отошел. Поскольку открывать все артиллерийские позиции сразу перед японской разведкой было нежелательно, остальные батареи огня не открывали, что позволило подбитому миноносцу все же выйти из-под обстрела и скрыться. До конца дня в районе порта противник больше не появлялся. Атака Корсакова, предпринятая передовыми отрядами с суши уже на следующий день после высадки, наткнулась на заранее подготовленные капитальные позиции русских и не увенчалась успехом. Хотя конная батарея из Корсакова, отправленная вчера к Савиной Пади, не смогла прорваться обратно и поэтому вместе с отрядом прикрывавших ее стрелков из дружинников вынужденно отошла в тайгу и заняла оборону у Третьей Пади, засевшую в окопах нашу пехоту активно поддерживали оставшиеся пушки и береговые батареи, наносившие большие потери наступавшим японцам. Это вынудило командующего японскими войсками на Сахалине генерал-лейтенанта Харагучи отказаться от штурма и оставить порт в блокаде, продолжив продвижение на остальных участках.