Когда Вадим нагрубил Соне, я не смог сдержаться. Четырнадцатилетнего здоровяка пороть ремнём было уже как-то неправильно, а потому я отвесил ему такую затрещину, что он грохнулся на пол. Я кричал: — Знай своё место, щенок! Во мне всё кипело. Я просто не способен сдержаться, когда всё идёт не так, когда моё воспитание оборачивается ничем. Чему я его учил? Никогда не грубить старшим. Особенно матери. Он на мои слова наплевал. А когда такое происходит, я вспыхиваю. Сначала я контролирую себя и пытаюсь донести свою позицию, и делаю это достаточно резко. Только так люди, особенно дети, умеют слушать. Наверное, в этот момент я сам себя накручиваю. Я начинаю злиться, теряю контроль над собой, а дальше всё как в тумане. И это не лучшая моя сторона, я понимаю. Но поделать с собой ничего не могу. Я постучался в дверь комнаты сына. — Вадим, можно? — тихонько спросил я через приоткрытую дверь. — Опять бить пришёл? — кажется, он всхлипнул. — Поговорить. — А ты, оказывается, говорить умеешь? Соня и Вадим всегда были достаточно спокойными — тут сын больше пошёл в маму, нежели в меня — но в тот день у нас случился скандал на троих. Каждый кричал на каждого, и в порыве эмоций Вадим оскорбил Соню. Она к этому отнеслась достаточно умеренно, но вот я такого не приемлю. — Умею, — ответил я. — Иногда. Надо было с этого начинать. — Да неужели? Я зашёл в комнату и сел на диван рядом с ним. — Давай так, — сказал я. — Я был неправ, и прошу у тебя прощения. А ты попросишь его у мамы. И больше мы такого не повторим. — Попрошу, — пробубнил Вадим. — Но тебя не прощу. Больно такое слышать, но наверное, я это заслужил. Да и куда он денется? Простит, конечно. И забудет со временем. Я ничего не ответил, просто приобнял Вадима. Он отодвинулся от меня. Потом ещё пару дней дулся. Но всё устаканилось, как я и ожидал. И перед Соней он, конечно же, попросил прощения в тот же день. И только после этого она стала поучать его, но тоже как-то спокойно, доверительно. Если бы я так умел! Увы, мои педагогические способности, видимо, находятся где-то около нуля. Неудивительно, что от моего воспитания так мало толку. Когда-то всё было проще. Пока Вадим не стал подростком, он был образцовым ребёнком. Да и я раньше был куда спокойней и сдержанней, пока на меня не стала валиться всё большая ответственность по работе. Мне кажется, в те времена Вадим любил меня даже больше, чем Соню. Я был строг, но справедлив. Играл с ним в футбол, помогал с уроками, водил на различные мероприятия… А потом и времени стало меньше, и нервная система полетела к чертям. И постепенно всё изменилось. Я и сам не заметил, как превратился из наставника в домашнего тирана. Время меняет людей. Зачастую не в лучшую сторону. А мы, испортившиеся от времени, начинаем менять своих близких. Отравлять их. Насколько сильно я отравил своего сына? И не отравляю ли его сейчас? — Хотим поблагодарить вас за содействие. Я не очень-то и слушаю их. Внутри всё опустело, и кажется, будто жизнь остановилась. Мой сын — террорист, по собственной воле или нет, но террорист. Я с ним подрался, а теперь он сидит в изоляторе. — Ваши визиты — и Вадима, и конкретно ваши — заставили нас насторожиться. Константин Павлович, мы вам не сказали, чтоб вы дров не наломали, но мы стали приглядывать за вашим сыном. Надо было поймать его с поличным. Пришлось немного подыграть парню. Мы с Лизой сидим в каюте охраны и держимся за руки. Напротив нас всё те же Стас и Дмитрий: я наконец выяснил, как зовут дерзковатого охранника. — Вы бы очень нам помогли, если бы ответили на несколько вопросов, — продолжает Дмитрий. Я с трудом отрываю взгляд от пола и включаюсь в происходящее. — Думаете, я сейчас к этому готов? — сиплым голосом отвечаю я. Дмитрий расправляет плечи и опирается о стол. Его взгляд черствеет. — Думаю, что вы были не до конца честны с нами, Константин Павлович. Член Ртути что-то сказал вам про Вадима, но вы скрыли это от нас, поставив под удар всё человечество. Немалая плата за эгоизм, правда? А теперь я тут сижу перед вами и благодарю за содействие, а не записываю вас в сообщники. Но всё может сложиться и иначе. Помогите нам, и выйдете из этой ситуации героем. Я же всё понимаю, в вас взыграли отцовские чувства. Ну? Что скажете? Кнут у них большой, а вот пряник сомнительный. Тоже мне, герой. Отец, который закопал собственного сына. Героизм ли это вообще? Пусть меня хоть трижды предателем человечества считают — сейчас я думаю лишь о Вадиме. — Кость, сделай, как он говорит, — просит Лиза. Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Только бы это всё поскорее закончилось. — Ладно. Спрашивайте. — Славно! — Дмитрий снова расслабляется. — Ваш сын участвовал в проекте «Амальгама», верно? — Да. Как и я. И моя покойная жена. Мы всей семьёй участвовали. — Хорошо. С кем контактировал ваш сын с момента эвакуации в бункеры? — Со мной… — я напрягаюсь, пытаюсь вспомнить. — С офицером, курировавшим бункер. С военными на стартовой площадке. С друзьями. Да всё, вроде бы. Дмитрий задумчиво потирает нос, Стас старательно что-то пишет. — Вы знаете имена его друзей? — Да. Сергей Ситников, Леонид Рогов, Кристина Токарева и Марс Петров. Я покосился на Стаса. Кажется, он записывает мои слова. Рядом лежит ещё бланк какого-то протокола. Я даже немного удивлён, что они делают это вручную. В наше время люди и писать-то уже толком не умеют. — Ещё он познакомился с неким Артуром в виртуальной реальности и, кажется, какой-то девушкой, — добавляю я. Критически важно напоминать им об этом. Иначе так и получится, что Вадим по собственной инициативе решил всех нас убить. — А вот это уже интересно, — говорит Дмитрий. — Имя девушки? — Он мне не говорил. Но по его словам, он гулял с ней прямо перед тем, как всё произошло. В Homeland, конечно же. — Ладно, — говорит Дмитрий. — Пообщаемся с вашим сыном. А что за Артур? — Учёный с Венеры. Он сказал ему, что Амальгама пробралась в виртуальную реальность. Дмитрий на секунду задумывается. — Да, он нам что-то такое рассказывал. Либо тут работает организованная группировка, либо… Дмитрий замолкает, будто решил, что мне не стоит слышать горькую правду. — Либо что? — спрашиваю я. — Либо он всё это выдумал, чтобы был предлог пробраться в серверную. Мы уже немного расспросили его. Он настаивает на том, что курс корабля был сбит, и он хотел записать программу, исправляющую его. Наши специалисты, другие администраторы, проверили сервер Афродиты и файлы на телефоне вашего сына. С курсом у кораблей всё в порядке, а вот на телефоне нашлась интересная программка. Она должна была запутать Афродиту и заставить корабли упасть на венерианские базы. Ну или в поверхность планеты, тут ещё надо всё просчитывать. Теперь всё стало окончательно ясно. Я до последнего не знал, почему Вадим носится туда-сюда, что он пытается сделать. Можно было гадать, додумывать, убеждать себя, что ничего плохого он не планирует. Теперь всё стало однозначным. Но настолько ли? В этом уравнении всё ещё остаётся одна неизвестная переменная. И имя ей Артур. Пока мы не выяснили, кто он и что он, существует ли он, выводы делать рано. Я же мог войти в виртуальность следом за Вадимом и лично выяснить, кто это и что ему нужно от моего сына! Но я слишком был увлечён собой, своими страданиями… Лизой… — Может, его всё-таки обманули? — Очень на это надеюсь. По прилёту на Венеру мы постараемся во всём разобраться. Вы замечали за Вадимом какое-нибудь подозрительное, несвойственное ему поведение? — Я уже всё вам рассказал. — То есть только новые знакомства и его обеспокоенность Амальгамой? Я не уверен, есть ли смысл врать. С одной стороны, про Вадима они не узнают больше, чем уже знают, даже если я скажу им про то, как он стремительно убегал и ковырялся со своим ключом. Что он делал с ним, кстати? Мне кажется, я начинаю догадываться. Он достаточно умён, чтобы скопировать чужой ключ. Чтобы получить более высокий уровень доступа, например. Это всё усложняет. Я могу подставить и себя, и сына. Если, конечно, они сами ещё не выяснили эту деталь. Но пока от них об этом ни слова. — Да, — отвечаю я. — Только это. — Что ж, ладно. И последний вопрос, Константин Павлович. Ваш сын ранее был замечен в каких-то экстремистских организациях? Я не сразу переварил услышанное.