– Правительство принимает меры для возвращения вам вашего имущества, месье Месель, – говорит офицер. Один вопрос не дает Клеманс покоя. Но психологиня задает его первой: – Виктор, мы уже обсуждали это в самолете, но все же… Что могло заставить “другого” Виктора покончить с собой? Писатель явно развеселился: – Никто не кончает с собой, вы разве не проходили? Спасаются только замученные, убив своего палача. – Это не из-за… Иляны Лесковой? – не отстает Жозефина Микалёфф. – Анаграмма “Аномалии” – Amo Иляна. “Я люблю Иляну”. Месель рассмеялся: – Да неужели? Правда, что ли? Кто это такой умник? – Иляна намекала на это в интервью. – Спасибо латыни, можно всунуть amo. Хороший язык – мертвый язык, сказал бы генерал Шеридан. Ладно, если серьезно, я понятия не имею, почему так поступил. Я не склонен к самоубийству. Хотя я бы с радостью себя убил, тем более что будет поздно потом. Клеманс ахнула и, что-то лихорадочно поискав на планшете, с торжествующим видом показала Виктору строчку из “Аномалии”: – Ты сейчас процитировал Виктøра Меселя. Она произносит “Виктёр” с раскатистым “р” и демонстративно тянет “ø”. – Моими бы устами да медок пить. Издательница улыбнулась плохому каламбуру. Она открыла сумку, протянула Виктору конверт: – Держи. Это то, что было при тебе, когда ты прыгнул. Виктор вскрыл его. Там его мобильник, ключи и красный кирпичик “Лего”. Он порылся в кармане, вытащил его брата-близнеца и положил их рядом. Заинтригованно посмотрел на них, вставил один в другой. Память идеально встраивается в воспоминание. * * * Среда, 30 июня 2021 года. Париж, отель “Лютеция” Клеманс Бальмер созвала пресс-конференцию, тему которой обозначила следующим образом: “ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ ВИКТØРА МЕСЕЛЯ”, выбрав в качестве эпиграфа фразу из “Аномалии”: “Боюсь возлагать слишком большие надежды на неосведомленность моего будущего биографа”. Собралась толпа народу. Чтобы не смешиваться с ней, Виктор сидел в маленькой комнатке за сценой, вместе с командой издательства “Оранже”. Уж больно тут устрашающая декорация: высокая эстрада, стол, два кресла – для него и Клеманс, напротив сотня стульев и ни одного свободного. В глубине зала его дожидается дюжина камер. – Тут вся международная пресса, – сказала Клеманс. – Твой роман выйдет на следующей неделе почти во всех странах… Переводы делались впопыхах… Иногда они оставляют желать лучшего. – Ну, я все же не Джордж Клуни. – Ты гораздо лучше. Ты где-то на полпути между Роменом Гари и Иисусом. Самоубийство и воскрешение. Виктор пожал плечами. Клеманс заботливо стряхнула пылинки с его серого пиджака. Приоткрыв дверь, он наблюдал за полным залом журналистов. – А моя дорогая Иляна не пришла, что ли? Моя вдова, должно быть, бьется дома. – То есть? – хмурится Клеманс. – Нет, ничего, не обращай внимания. Издательница смотрит на часы. Уже шесть. – Нам пора. Мы запаздываем из-за контроля на входе. Многие каналы хотят открыть тобой вечерний выпуск новостей. – Это камлание еще существует? Их еще кто-то смотрит, несмотря на BFM[39] и интернет? – У них десятимиллионная аудитория. Пошли. Для полтаблетки лексомила ты как-то подозрительно расслабился. Даже слишком. Не придуривайся, умоляю тебя. – Есть. Виктор выходит из-за кулис, под треск вспышек поднимается на эстраду, занимает свое место, подавляет зевок. Он и правда расслабился. – Здравствуйте все. – Клеманс Бальмер берет микрофон. – Не буду утомлять вас долгими разговорами, полагаю, у вас накопилось много вопросов… Виктор не узнаёт ни одного из сотни присутствующих здесь журналистов. Вряд ли речь пойдет о литературе, газеты прислали репортеров, а не критиков. Если кто-нибудь из них и прочел “Аномалию”, то по долгу службы. Когда Клеманс заканчивает, все руки тянутся вверх. Невозмутимо дирижируя этим хаосом, она дает слово высокому парню в первом ряду. – Жан Ригаль, “Монд”. Месье Месель, с тех пор как вы уехали из Парижа в марте, для вас прошла всего неделя. Но за эти четыре месяца столько воды утекло, особенно в вашем случае, вы написали книгу, и случилось то, что следует назвать вашей смертью. Как вы справляетесь с этой невероятной ситуацией? – Как могу. Я прочитал “свою” книгу, а также некрологи в разных газетах. Чтобы увидеть все это, и умереть не жалко. – Вы считаете, что “Аномалия” – ваша книга? – Что значит “ваша”, поясните. Виктор догадывается, что Клеманс на пределе, и берет себя в руки. – Простите мне эти выкрутасы. Я определенно узнаю себя в каких-то высказываниях. Но это еще не значит, что эту книгу написал я, тот я, который с вами сейчас разговаривает. Впрочем, я получаю авторские, это главное. “Говорила же, не придуривайся”, – красноречиво вздыхает Клеманс, сто раз пожалев, что посоветовала ему принять лексомил. – Как вы полагаете, в этой книге кроется ключ к инциденту с вашим самолетом? – Тысячи людей ищут его. Если такой ключ и существует, они найдут его раньше меня. Тем более, как вы знаете, держащий в руке молоток везде видит гвозди. – Вы считаете, что мы все находимся в некой симуляции? – Не знаю. Перефразируя Вуди Аллена, я бы сказал, что если это так, то я надеюсь, что у программиста есть хорошее оправдание. Потому что мир, который они создали, это ужас что такое. Хотя, насколько я понял, мы как раз сами его и создаем. – Месье Месель, как вы, несомненно, знаете, почти все пассажиры вашего рейса скрывают свою личность. Почему вы согласились жить открыто? – Не думаю, что мне что-то угрожает. В любом случае я нахожусь под охраной полиции. Мне предоставляется психологическая помощь. Все под контролем. – Как вам кажется, вы почувствовали тот конкретный момент, как многие говорят теперь, “расхождения” или даже иногда “аномалии”? – Конечно, как и все остальные. Турбулентность прекратилась, и солнце осветило салон самолета. Эта фраза может послужить также идеальным описанием действия прозака. Зал смеется, Виктор тоже, он немного поплыл, и Клеманс в ужасе от его клоунады. – Вы не знаете, почему ваш “двойник” покончил жизнь самоубийством? – Наверное, он хотел умереть. Это основная причина самоубийств. – Какие отношения вас связывают с Иляной Лесковой? – На данный момент никакие. В лучшем случае предсмертные, скажем так. Виктор сияет, прямо ходячая реклама бромазепама. – Анн Вассер, “Таймс литерари сапплемент”. Вы работаете над новой книгой, месье Месель? Виктор вглядывается в последний ряд, откуда доносится женский голос с легкой хрипотцой. Его лицо озаряется. Это та самая девушка, которая на переводческом коллоквиуме в Арле интересовалась юмором у Гончарова. – Да. Я сейчас пишу книгу. Клеманс смотрит на него в изумлении. – Классический сюжет, – продолжает Месель. – Женщина вновь появляется в жизни мужчины, когда он думает, что она исчезла навсегда. Роман будет называться “Аскот, или Возвращение английского крема”. – Потрясающее название, – улыбается молодая женщина. – Последний вопрос, – объявляет Клеманс Бальмер, понимая, что Месель сейчас думает о чем угодно, кроме пресс-конференции. – Андреа Хильфингер, “Франкфуртер альгемайне”. Как бы вы определили то, что случилось вчера вечером в Соединенных Штатах? – Как бы я это определил? Я думаю, Соединенные Штаты Америки уже просто наименование. Всегда существовало две Америки, и теперь между ними нет взаимопонимания. Поскольку я ассоциирую себя скорее с одной из них, то тоже не понимаю другую.