Ух! Что за день! Я только что вернулся и страшно рад, что дома никого. Беатриса ушла на работу и не вернется до семи. Что сказать? Для начала стоит описать, что я почувствовал, оказавшись в лицее. Но это быстро: ничего. К великому разочарованию Арно, обшарпанные школьные корпуса ничего во мне не пробудили. Как и грязные белые стены, как и серые колонны, подпирающие крышу над крыльцом, как и огромные ворота (тоже серого цвета), как и черный асфальт, укрывающий землю, как и окошко консьержа, перетянутое прутьями, будто в тюрьме (надо ему рассказать про графа Монте-Кристо), как и выкрашенные в серо-синий цвет бетонные стены вестибюля (видимо, для гармонии)… Как и всё вокруг. Я чувствовал себя туристом на экскурсии по королевству депрессии. Мое возвращение происходило при довольно странных обстоятельствах, поэтому первым делом мы отправились в кабинет директора – месье Амона. – Ну, как дела у раненого солдатика? – доброжелательно обратился он ко мне. – Все хорошо, спасибо, – тихо ответил я. Я находился под впечатлением. Подсознание буквально кричало о том, что я не был завсегдатаем в кабинете директора. – Дела шли бы еще лучше, если бы он не потерял память, – поправил меня Арно с горечью в голосе. – Конечно-конечно, – согласился месье Амон, – но он молод, все еще вернется. – Надеюсь, – продолжил Арно, – а еще я надеюсь, вы сможете объяснить, что случилось. Того, что вы сказали по телефону, нам недостаточно, вы о многом умолчали. Представьте, в какой ужас мы пришли, узнав, что сына нашли в коридоре без сознания! Директор бессильно развел руками. – Боюсь, мне больше нечего вам сообщить. Свидетелей того, как упал Ромен, не было, да и камеры, чтобы следить за учениками, пока еще не догадались установить! Сам Ромен был не в состоянии рассказать, что произошло, а коллектив педагогов пришел к заключению, что он просто поскользнулся и потерял сознание, ударившись об пол. Это просто несчастный случай! Нам очень жаль, но поймите, мы не можем пристально наблюдать за каждым из учеников. – Конечно, только все слишком уж гладко получается: никто ничего не видел, никто ничего не слышал, тем временем нашего сына нашли без сознания, а кто-то воспользовался случаем и стащил у него телефон! Я начинаю сомневаться в безопасности вашего заведения для учеников и теперь подумываю подать жалобу! Угрожающий тон Арно пришелся явно не по душе директору. Вежливость сменилась строгостью. Выпрямившись в кресле и сведя кончики пальцев, он снисходительно отчеканил: – Послушайте, месье Валинцки, наше заведение отличается безупречной репутацией, и подобное происшествие случается у нас впервые. Вы утверждаете, что ваш сын потерял память. Но почему вы так уверены, что он не потерял и телефон вместе с ней? Или сломал? Или одолжил? Поэтому вместо того, чтобы приходить ко мне в кабинет с угрозами, предлагаю вам явиться на родительское собрание! И тут я понял, что началась вой на. Щеки Арно залились краской. Я даже подумал, что он сейчас взорвется, как Везувий над Помпеями. – Мне не нравятся ваши намеки, – прошипел он, – и, представьте, сегодня вечером… меня ждут дела поважнее! – Важнее, чем сложившаяся в школе ситуация с вашим сыном? Открыв рот, Арно повернулся ко мне, метнул взгляд, переполненный яростью и бессилием, и на конец заявил: – Я не обязан перед вами отчитываться. И прекрасно знаю, как должен поступить. – Я тоже, месье. Короче, в итоге они немного успокоились, и Арно ушел. Директор тут же отвел меня в класс. Едва он постучал в дверь, мне стало нечем дышать, потому что только в тот момент я понял, через что мне придется пройти в ближайшее время: тридцать четыре пары любопытных глаз вовсю пялились на меня. И я подумал, что не переживу этого. Едва подавив желание взять ноги в руки и бежать, я последовал за месье Амоном внутрь, как только женский голос произнес роковое: «Войдите!» В то мгновение все произошло так, как я и ожидал, только еще хуже! Я не был готов к тому, что мне самому придется столкнуться с тридцатью четырьмя учениками, которых я не знал – точнее, которых не узнавал. Представь, это как снова стать новеньким, однако остальные-то уже познакомились с тобой девять месяцев назад. Хуже не придумаешь. Я ощутил, что мне не хватает воздуха и кружится голова. Пришлось глубоко вдыхать и выдыхать через силу. Я настолько зациклился на своем дыхании, что совершенно не слышал директора. Его слова и невольные восклицания одноклассников доносились будто из тумана, а учительнице французского, мадам Бувье, пришлось дважды окликнуть, прежде чем я пришел в себя, когда директор уже вышел. – Э-э-э… Да? (К счастью, здесь не было Беатрисы, чтобы отчитать меня.) – Я сказала, ты можешь сесть за свою парту. Не переживай, мы приложим все усилия, чтобы все пришло в норму, не так ли? – обратилась она к классу. Ей ответил невнятный гул. Думаю, это значило «да». – Ему круто повезло, – заговорил чей-то голос, пока я садился на место, – обзавелся железным алиби, чтобы баклуши бить! Когда я говорю, что забыл написать сочинение, вы меня ругаете! Все вокруг расхохотались, и мадам Бувье призвала класс к порядку: – Хватит, Элиас, нельзя пользоваться такой ситуацией, чтобы отличиться. – Я пошутил, мадам, – нагло ответил он. Как и все в классе, он наблюдал за мной, и наши взгляды пересеклись. Его черные блестящие глаза, переполненные иронией, следили за мной, пока я не сел на свободное место у стены рядом с коридором. Он такой же яркий блондин, как я брюнет. Однако на этом наши отличия не заканчиваются: от Элиаса прямо веет уверенностью в себе, пусть он и не выглядит шибко умным. За словом в карман он не полезет, и если его остроумие никак не влияло на мадам Бувье, то за день я насмотрелся на преподавателей, которые терялись при его наглости. И в то же время Элиас довольно ловок: ни за что не догадаешься, как именно нужно понимать его колкости. Он издевается над некоторыми с такой «невинностью», а те даже не знают, что ответить. Признаюсь, я бы хотел хоть чуточку походить на Элиаса. И не затем, чтобы поддевать учителей, а для того, чтобы просто чувствовать себя уверенней, когда приходится разговаривать с кем-то, кто производит на меня впечатление. С кем-то вроде Морганы Йохансон, например. Беатриса не солгала. Блондинка Моргана была маленького роста, но очень красивой. Прямо о-о-очень красивой. Я узнал, как ее зовут, когда мадам Бувье вызвала Моргану к доске, и подумал, что был действительно в замешательстве, раз не заметил ее, войдя в класс. В свою защиту могу сказать, что Моргана сидела во втором ряду, спрятавшись за девочкой по имени Аделина, которая вдвое крупнее нее и по росту, и по весу. Моргана – самое подходящее для нее имя. Она и вправду как фея, достойная упоминания в легенде о короле Артуре. Ее волосы до пояса блестят, словно золото. Конечно, немного сопливо так выражаться, но это самая правдивая правда. Утром, когда она отвечала, в окно ворвался луч солнца и заиграл в ее гриве золотистыми отблесками. Не помню, о чем именно говорила Моргана, но представляю ее отчетливо. А самым захватывающим был момент, когда взгляд ее зеленых глаз упал на меня. Нет, «упал» – слишком сильное слово. Нет, он просто скользнул по мне, пока Моргана говорила. Но этого было достаточно, чтобы я подпрыгнул на месте. Как удар током. И не просто потому, что глаза у нее – отпад. Нет, не поэтому. Мне в первый раз показалось, что я прикоснулся к своей прошлой жизни. И я утонул в ее глазах. Ощущение было едва уловимое, но сильное. Мне захотелось встать, пройти через весь класс и спросить ее, кто я такой. Кем я был для нее, кто я вообще сам по себе. Конечно же, я ничего не сделал. Меня зовут не Элиас. Я даже не подошел к ней на перемене и после уроков. За Морганой везде таскались тенью две девчонки. Хотя и без них я бы не решился обратиться к ней. Момент был упущен. К тому же червяк не может достать до звезды. Как жаба не может дотянуться до белой голубки. Ладно, я немного преувеличиваю. Да и неважно. Нелегко решиться и заговорить с девчонкой вроде нее. Но я чувствовал, что именно она – ключ к моей утерянной памяти. Она первая пробила брешь в окружающих меня стенах. Эх, был бы я другим, тут же подошел бы и небрежно спросил что-то вроде: «Привет, красотка. Всё норм? Не хочешь выпить со мной кока-колы? И кстати, хотел тебя спросить: ты случаем не запала на меня перед тем, как я ударился головой?» Ладно, не слишком элегантно вышло. Можно придумать менее дурацкий вариант, если потрудиться… Только сейчас я понял, что написал абсолютно идиотские вещи. Что значит «был бы я другим», когда я сам понятия не имею, кто я такой? Единственные сведения о себе я узнал от родителей и директора. Но кто я такой на самом деле? К тому же эта странная связь с Морганой. Я ЗНАЮ, между нами произошло что-то сильное. Наверняка я где-то крупно облажался, поскольку она не обращает на меня никакого внимания, но если мне удалось возбудить ее интерес хоть на несколько секунд, то я не так плох! Может, немного поработав над собой, я смогу даже стать очаровательным? Разве Эдмон Дантес не стал графом Монте-Кристо, сбежав из тюрьмы? Его прошлое не имело ничего общего с его будущим. Почему у меня так не получится? В конце концов, у каждого свой замок Иф! 21 час 10 минут Ужин с Беатрисой и Арно лег грузом на плечи тяжелее любой кольчуги. Как и цельнозерновая пшеница в желудке. Овсяный пудинг на растительном молоке должен был облегчить мою участь, но не тут-то было: наоборот, казалось, он обволакивает пшеницу, как цемент. К счастью, я не собирался в бассейн, а то сразу утонул бы. Конечно, ничего против цельнозерновой пшеницы и овса я не имею. Думаю, это от стресса мне даже жевать тяжело. Арно похож на ядерный реактор, готовый вот-вот взорваться, и Беатриса общается с ним так осторожно, будто перед ней бомба. Должен признать, она очень сильная. Ладно, хватит болтовни, нужно подготовиться к французскому на завтра и прочесть первые сцены из «Антигоны». Среда, 26 мая 16 часов 15 минут Сегодня утром, когда я пришел в лицей, со мной никто не поздоровался. Перед дверью в класс ученики маленькими группками ждали урока, полностью меня игнорируя – я урвал, может, пару быстрых взглядов. Должно быть, они так ведут себя с начала года, а может, боятся моей особой ситуации – не могу сказать. Забавно, что люди начинают тебя избегать, если ты – другой. Можно подумать, они боятся заразиться твоими проблемами. На мгновение мне даже захотелось крикнуть: «Эй! Эй! Амнезия не заразна, вы в курсе?» Но я не осмелился. Может, завтра, когда разузнаю, чем питается Элиас, чтобы обзавестись такой смелостью (готов поспорить, он-то не ест один тофу!). Потому что Элиас может что угодно! Он ни на секунду не запнулся, пока рассказывал мадам Бувье, что не подготовил пересказ «Антигоны», поскольку история оказалась такой печальной, что он прорыдал всю ночь. Весь класс заржал, кроме мадам Бувье (но и она улыбку сдержала с трудом). – Бедный Элиас, придется еще поплакать, – ответила она в итоге. – Почему? Остальные сцены такие же грустные? – Отчасти да, но еще потому, что в среду ты останешься после уроков на два часа. – Ну нет, мадам, это несправедливо! Но он мог сколько угодно умолять, мадам Бувье была непреклонна, как Антигона. Все это показалось мне забавным. В обеденный перерыв в столовой я чувствовал себя таким же одиноким, как и утром. Ужасное чувство: покинуть очередь с подносом в руках и не знать, куда податься. Краем глаза я тут же заприметил светлый хвостик Морганы Йохансон: он блестел, словно солнце, в этой унылой обстановке. Но ему уже составили компанию другие члены трио: темный хвостик Матильды и рыжая копна Алисии. Стоит ли говорить, что я туда не сунулся. Я бродил по проходам столовой, когда наконец заметил Аделину, которая сидела в одиночестве за столиком на четверых. Я подошел к ней и спросил: – Можно? Она не оторвала глаз от какой-то книжки в руках.