Мне же и так было весело, но я промолчал. Если они хотят предложить что-то поинтереснее, почему бы и нет? Однако Моргана скривилась: – Я… я, наверное, пойду… На что Элиас ответил: – Нет, никуда ты не пойдешь. Будешь сидеть тут до конца. – Но ты же говорил… – Я передумал. Моргана побледнела. Их разговор показался мне странным: Элиас отвечал сухо. Я не понимал, какие отношения их связывают, но в голове и так было полно вопросов, поэтому я не придал этому значения. В глубине души я радовался, что Элиас настоял на присутствии Морганы. Без нее покер не казался таким интересным. – Будем играть в покер на раздевание, – заявил Элиас с улыбкой. Его слова медленно просочились в мое размякшее от мохито сознание, и по спине побежали мурашки. Я не сразу понял, о чем говорил Элиас, однако он опередил мои вопросы и продолжил объяснения. Мне пришлось сосредоточиться изо всех сил, чтобы понять новые правила. Однако они не сильно изменились. Единственная разница состояла в том, что играли мы больше не на жетоны, а на одежду и аксессуары, надетые на каждом из игроков. Несмотря на затуманенный разум, я оценил риск. Однако правила для всех одинаковы, а до сих пор я выигрывал. Так что я согласился. И мы снова принялись за игру. Только в этот раз карта не шла. Не знаю, что именно провернул Элиас, но у него выпадали одни каре, стрит-флеши, фулы, а один раз даже роял-флеш. Когда не выигрывал Элиас, выигрывали остальные. Мне не удавалось собрать ни одной комбинации даже тогда, когда я думал, что повезло с раздачей. Жетоны кончились очень быстро. После очередной партии пришлось снять кроссовок. Моргане тоже пришлось нелегко, но когда я увидел, как она вынимает заколку-невидимку из волос, то понял, что она может долго раздеваться в отличие от нас. Наверняка у нее еще с десяток таких невидимок припрятано в волосах. Натан довольно скоро расстался с футболкой. Но я подозревал, что он только этого и ждал: какая чудесная возможность похвастаться накачанным торсом! Он даже позволил себе грязную шуточку в адрес Морганы, но та послала его куда подальше. Я заметил, что ей было совсем не весело: она нервничала, будто хотела в чем-то признаться. Тогда я не понял, мне показалось, она подавала сигналы, мольбы о помощи, хотя со всеми заколками и украшениями Моргана меньше остальных рисковала оказаться в неловкой ситуации. Тогда я не понял – а она не о себе беспокоилась. Короче. Я уже сидел в штанах, с голыми ступнями, без рубашки, сверкая гораздо менее интересным торсом, чем Натан. К счастью, дистрофичная голая грудь Ясера выглядела не так завидно. И я снова проиграл. В голове все спуталось: я уже представлял себя в одних трусах перед ребятами, перед Морганой. – Давай! Снимай штаны! – замычал Натан. – Я… нет, мне не хочется… Думаю, с меня хватит покера. – Ну уж нет, слишком просто! Сразу скажи, что сдрейфил! Мне никогда не нравилось, как выражается Натан, и если бы там были только мы вдвоем, я бы трижды наплевал на его мнение. Но на суждения Морганы я не мог плюнуть. Вмешался Элиас: – В нашей банде так не делается. Если вписался, иди до конца. Нам слабаки не нужны. Если взялся за что-то, будь готов к последствиям. Я тебе доверился, привел в нашу компанию. А сейчас ты меня разочаровываешь, Ромен… И Моргану разочаровываешь. Она сидела опустив голову. Так как ответа не последовало, Элиас повторил: – Да, Моргана, разочаровывает? Она кивнула и тихо произнесла: – Да, разочаровывает. – Давай, Ромен, не закисай! – настаивал Элиас. – Ты же не хочешь стать скучным малышом Валинцки, которого никто не замечает? Все на меня пялились, кроме Морганы, которая разглядывала свои колени. Мне хотелось уйти, но это было выше моих сил. Я пытался убедить себя, что остаться в трусах – все равно что остаться в плавках, и даже вспомнил, что нижнее белье на мне было черное с серебряным логотипом. Надо отдать должное Беатрисе, которая покупает только брендовую одежду. На автомате я снял джинсы под шумное одобрение Натана и Элиаса. Ясер воспользовался моментом и снова уткнулся в смартфон. И тут все полетело к чертям. Стоило мне снять штаны, как Натан вскочил, выхватил джинсы у меня из рук, начал крутить их над головой, как лассо, и по-ковбойски кричать. Остальные заржали, кроме Морганы, которая по-прежнему сидела с опущенной головой. Я завопил: – Хватит, Натан! Это не смешно! И попытался забрать штаны, но он оказался выше и сильнее. Словно баскетболист, пытающийся обойти двухметрового гиганта, я поднимал руки вверх, думая только об одном – вернуть джинсы. Поэтому, не отдавая себе отчета, последовал за верзилой, когда он направился к балкону. Но стоило мне ступить на порог, как тошнота вернулась в десятикратном размере. Нет – тысячекратном. Натан помахал джинсами над улицей, корчась от смеха: – Ой, блин, вот-вот упадут! Затем вытянул руку и проделал трюк со штанами снова. Я хотел подойти, но голова закружилась, будто я оказался в гигантском гироскопе. Давление было настолько сильным, что я подумал, голова взорвется. Желудок резко сжался, и тошнота будто толкнула сердце к губам. Один вид этого балкона был мне невыносим, как и эта дверь, эта улица, эта ночь. Меня бросило в холодный пот, а пронзительный свист отдавался в голове все громче и громче. Казалось, черепная коробка разорвется на тысячи кусочков. Казалось, я лечу в бездну. Я зажал ладонями уши и закрыл глаза. Но, несмотря на это, невыносимый голос Натана терзал мои барабанные перепонки: – Хочешь штанишки обратно? Подойди да забери! Даже с закрытыми глазами я видел его, видел, как он машет моими джинсами далеко, чтобы я не добрался. – Хочешь? Хочешь? Тогда лови! И он бросил штаны с балкона. Потом все произошло очень быстро. Напрасно протягивая руки, я подбежал к балюстраде. Натан воспользовался моментом, чтобы вернуться в гостиную, но по пути стянул с меня трусы. Мне хотелось кричать, но я не мог издать ни звука. Я был парализован. Стоило мне обернуться, и я увидел, что Ясер снимает все на телефон. И тут одна мысль ясно сверкнула в голове: я понял, что не двигался ни на шаг, стоя в метре от балконной двери. Как я мог видеть все с закрытыми глазами, слышать все с заткнутыми ушами? Все встало на свои места. Моя память воспроизвела эпизод из прошлого – ужасающий флешбэк. Я уже был в этой ситуации. Я уже стоял в одних трусах на пороге балконной двери. В окружении этих людей. Мозг всеми силами пытался меня предупредить, чтобы я был осторожен. Я открыл глаза. Натан играл моими джинсами, как йо-йо, пытаясь заманить меня на балкон. Но в этот раз я не попаду в его ловушку. Прислушиваясь к инстинкту самосохранения, я схватил красно-бежевую диванную подушку на кресле справа и бросил в лицо Натану. Он замер, а я отобрал у него джинсы, одним движением схватил рубашку, которая висела на спинке стула, и бросился к выходу. Не помню, как одевался на лестничной площадке, но все остальное я вспомнил отчетливо. И не только эту ужасную сцену на балконе, но всё – вообще всё. Возвращение воспоминаний подобно цунами: пятнадцать лет жизни, разом хлынувшие в голову, могут причинить боль. Особенно если эта жизнь – моя. Меня охватила невыразимая тоска. Словно приснился любимый человек, но с пробуждением осознаешь, что его больше нет в живых. Я плакал. О, как я плакал. И плевать, что стыдно так рыдать. Все равно об этом я расскажу только тебе. Я оплакивал украденное детство. Упорный труд в тиранической дисциплине. Глупо, но сначала мне нравилось играть на скрипке. Однако Арно этого было мало. К своему несчастью, я оказался способным. Способным, но хрупким, застенчивым и даже трусливым. А разве могло быть иначе? С Беатрисой всегда нужно общаться осторожно. А Арно признавал только совершенство. К тому же я ими восхищался. Нет, я их любил. Я хотел, чтобы они были счастливы, чтобы гордились мной. Я хотел подарить Арно то, чего он никогда бы не достиг сам: славу, признание, известность. Чтобы он смог прожить все это через меня. Если честно, я тоже был в выигрыше: приятно получать особые комплименты от жюри, восхищение публики, преподавателей – все это мне нравилось. Вибрация скрипки тоже, если совсем начистоту. Иногда, помню – да, я помню, – время замирало и ничего больше не существовало: ни Арно, ни людей. Оставались одни только звуки, безупречные ноты, целиком отзывающиеся в моей душе. Такие моменты называют волшебными, но это слово далеко от реальности. Я бы сказал, это похоже на ощущения космонавта, когда он достигает невесомости в космосе. Кажется, будто ты легче перышка, будто ты оказался там, где все парит, где царит только дух. Да, это было прекрасно: играть музыку ради самой музыки, а не ради соревнований и побед. Давление конкурсов и прослушиваний постепенно все уничтожило. Стресс был невыносимым. Если я опозорюсь, Арно не вынесет. Он видел во мне последний шанс, свою вторую жизнь. Беатриса тоже постоянно тряслась над скрипкой, призывая меня к порядку, когда Арно не было дома, хотя она ничегошеньки не понимала в музыке и, уверен, плевала с высокой колокольни на мой диплом музыкалки. Я понимал, что, если бы Арно увлекся бегом, она заставляла бы меня тренироваться с таким же рвением. Давление, давление, давление. Я задыхался, а поделиться было не с кем. Люди говорили, что мне повезло с родителями, готовыми всем пожертвовать ради меня. Преподаватели скрипки замирали при одном только виде Арно, который в конце года снимал все мои выступления. А редкие товарищи, которыми я обзавелся за годы в школе, завидовали, что у меня такие участливые родители. Идеальные родители. Разве мог я требовать чего-то еще? Поэтому я продолжал заниматься: быстрее, выше, сильнее. В скором времени в моей жизни осталась одна только скрипка. С подобным расписанием времени на друзей не оставалось: нельзя терять ни минуты. И тем не менее, не отдавая себе отчета, я был почти счастлив. В колледже я блистал на уроках без всяких усилий. И меня не трогали. А затем я поступил в лицей и попал в класс к Элиасу. Я… черт, будильник. Уже полседьмого утра. Голова вот-вот взорвется. И дело тут не в одном похмелье. Не хочу идти в лицей. Не могу. 12 часов 49 минут Только что проснулся. Все-таки прогулял уроки. Солгал. Сказал Беатрисе, что мне нездоровится. Что не совсем ложь. Мохито, которые я с такой легкостью выпил, дали о себе знать этим утром. Мигрень и сухость во рту я списал на проблемы с пищеварением. Вот это была ложь. Однако Беатриса не стала настаивать и ушла на работу, облегчив совесть просьбой звонить ей в любой момент, если мне станет хуже. Думаю, она меня боится, словно пришельца, который ввалился в ее безупречно прибранное существование. Как только дверь за ней захлопнулась, я рухнул на кровать и уснул как убитый. Мою жизнь можно назвать какой угодно, но уж точно не упорядоченной. Я даже спрашиваю себя, есть ли у меня вообще эта жизнь после всех вернувшихся воспоминаний? Оценивая ситуацию со стороны, я понял, что был потрясающей целью для травли и что мне повезло не столкнуться с кем-то вроде Элиаса раньше. Помню, первого сентября я был измучен. Накануне весь день ушел на дорогу с мастер-класса в Германии, Арно был разочарован. Он решил, что преподаватели уделили мало внимания моей технике и слишком увлеклись тонкостями интерпретации. Я плохо спал. Волновался за первый день в лицее, пусть это была и последняя из забот Арно, который все время бредил конкурсом юных талантов. Беатриса одна бегала по магазинам, покупая мне школьные принадлежности для «идеального ученика», которые я ненавидел всей душой. Я вырос, но для родителей оставался прежним десятилетним мальчишкой. Все время тихий, одинокий, я ненавидел перемены. В первый день в лицее я волновался и решил сразу пойти в туалет. Элиас уже что-то замышлял в уборной вместе с Натаном. Ухмыляясь, они внимательно осмотрели меня с ног до головы, едва я показался на пороге. Моя одежда примерного ученика вызвала у них смех. Я решил не обращать внимания и направился к кабинке. Тут они расхохотались. И вышли, поскольку прозвенел звонок. Несколько минут спустя я последовал их примеру, но кто-то запер дверь. Я целый час барабанил, пока меня не услышал дежурный. В класс я ввалился весь потный, учитель, который рассказывал о планах на год, наорал на меня, сказав, что я плохо начал, однако я не посмел возразить. Когда я увидел, что Элиас с Натаном сидят в моем классе со мной и самодовольно ухмыляются, то понял: год предстоит не из легких. Я пытался стать невидимкой, но это не помогло. Стало только хуже. Теперь я понимаю, что надо было действовать сразу, пожаловаться. Но тогда я думал, что со временем они отстанут от меня. Получилось ровно наоборот. Они начали толкаться на лестницах, таскать мои вещи, обзывать «лицейской бородавкой», «ошибкой природы», «оскорблением человечеству» – и это еще не самые ужасные варианты. Я плохо спал. Жизнь с давлением дома и травлей в лицее превратилась в сущий ад: ни минуты покоя, ни минуты. Я был все время настороже, но тем не менее не знал, когда разразится следующая атака. Я больше ничего не слушал на уроках, пытаясь придумать, как не остаться наедине с Элиасом, Натаном и Ясером, который довольно быстро присоединился к их паре. Во время занятий музыкой я был рассеянным и чем больше делал ошибок, тем больше Арно заставлял меня заниматься. К пасхальным каникулам я с трудом держался на ногах. Засыпа́л, надеясь, что не проснусь, и просыпался, надеясь заболеть достаточно серьезно, чтобы попасть в больницу. Вокруг было полно людей, но одиночество душило меня. А потом вдруг забрезжил свет по имени Моргана. Я заметил ее с самого первого дня в лицее, как и все. Разве можно избежать солнечных лучей летом? Но простым смертным не дано заговорить с солнцем и не обжечься. Однажды солнце решило сблизиться со мной. Я тогда болел (не настолько серьезно, как хотелось бы, просто безобидный грипп). Не стану описывать удивление, когда я узнал, что Моргана заходила и оставила домашние задания. Я был бы так же шокирован, если бы Беатриса сказала, что в гости заходила Рианна[18] и оставила мне последние задачки по математике. Помню, ужасно сердился на Беатрису за то, что не разбудила меня от болезненного сна, чтобы я смог увидеть Моргану здесь, в моей семейной вселенной.