Мозг Лидии, до того временно приостановивший работу, теперь справился с потрясением и снова начал соображать – но ворочался медленно, словно ил на дне реки. Она по-прежнему сидела на тротуаре. Следователь стоял рядом, загородив собой машину, в которой сидел ее сын. – Вы видели стрелявшего? – спросил мужчина. – Стрелявших, множественное число. Думаю, их было трое. Хорошо бы следователь чуть отошел в сторону, чтобы ей было видно Луку. Тот находился всего шагах в десяти от нее. – Вы их видели? – Нет, но мы их слышали. Мы прятались в душевой. Один из них пришел и помочился в наш туалет, пока мы были рядом. На кране должны быть отпечатки его пальцев. Он мыл там руки. Представляете? – Лидия громко хлопнула в ладоши, словно пытаясь отогнать это воспоминание. – Мы слышали еще как минимум два голоса снаружи. – Они сказали или сделали что-либо, что могло бы помочь нам установить их личности? Лидия покачала головой: – Один ел нашу курицу. Следователь записал в блокнот слово pollo[9]. – А другой спросил: «Видишь его?» – продолжила Лидия. – Конкретная цель? Они сказали, о ком речь? Назвали его по имени? – Им не нужно было его называть, я и так знаю. Это мой муж. Следователь оторвался от своего блокнота и в ожидании посмотрел на Лидию: – А ваш муж?.. – Себастьян Перес Дельгадо. – Репортер? Лидия кивнула, и следователь громко присвистнул сквозь зубы. – Он там? Она снова кивнула: – На террасе. С лопаткой. Со знаком. – Сожалею, сеньора. Я так понимаю, вашему мужу часто угрожали? – Да, но в последнее время было тихо. – И в чем конкретно заключались эти угрозы? – Они требовали, чтобы он прекратил писать про картели. – Или?.. – Или они убьют всю его семью, – глухо отозвалась Лидия. Следователь глубоко вздохнул и посмотрел на женщину с выражением, походившим на сочувствие. – Когда ему угрожали в последний раз? – спросил он. Лидия снова покачала головой: – Не знаю. Давно. Этого не должно было случиться. Не должно было случиться. Мужчина замолчал, сжав губы в тонкую линию. – Они меня убьют, – выдохнула Лидия и, только когда прозвучали эти слова, осознала, что так, скорее всего, и будет. Следователь не пытался ей возражать. В отличие от многих своих коллег – он точно не знал, кого именно, да это и неважно – он не работал на картели. Он никому не доверял. На месте преступления сейчас трудились около двадцати пяти полицейских и медработников – отмечали места, где упали гильзы, изучали следы, анализировали пятна крови, фотографировали, проверяли пульс, составляли схемы расположения тел, – и семеро из них регулярно получали деньги от местного картеля. Сумма незаконных платежей в три раза превышала государственную зарплату. И кстати, кто-то уже написал главарю – хефе – сообщение о том, что Лидия и Лука выжили. Остальные не делали ничего, потому что именно за это им и платили: за то, чтобы они носили форму и создавали иллюзию охраны порядка. Кого-то из них мучили угрызения совести, других – нет. Но ни у кого не было выбора, поэтому их чувства по большому счету не имели никакого значения. Количество нераскрытых преступлений в Мексике было гораздо выше девяноста процентов. Костюмированное представление под названием la policia создавало необходимое людям обманчивое впечатление, скрывая абсолютную неприкосновенность картелей. Лидия это знала. Все это знали. Она решила, что пока главное – поскорее отсюда убраться. Поднявшись с тротуара, она поразилась, что ее еще держат ноги. Следователь отступил в сторону, чтобы освободить ей место. – Когда он узнает, что я выжила, они вернутся. На Лидию обрушилось недавнее воспоминание: один из голосов во дворе спрашивает: «А ребенок?» Суставы у нее стали текучими, словно вода. – Он убьет моего сына. – Он? – переспросил следователь. – А вы точно знаете, кто это сделал? – Да вы что, смеетесь? Только один человек в Акапулько был способен организовать кровавую бойню такого масштаба, и все знали, как его зовут. Хавьер Креспо Фуэнтес. Ее друг. Зачем ей произносить это имя вслух? Следователь либо прикидывался, либо хотел ее проверить. Теперь он снова стал писать в блокноте. «Ла-Лечуса?» Потом: «Лос-Хардинерос?» Затем показал записи Лидии. – Я не могу сейчас этим заниматься, – отрезала женщина и, оттолкнув следователя, зашагала прочь. – Пожалуйста, еще несколько вопросов. – Нет. Больше никаких вопросов. Никаких. На заднем дворе лежали шестнадцать мертвых тел – почти все близкие Лидии. И все же пока она только заглядывала в пропасть, еще не осознав случившееся. Она понимала, что таковы факты, потому что слышала, как эти люди умирали, видела их бездыханные тела. Она касалась еще теплой ладони матери, искала и не нашла пульс в запястье мужа. Но разум Лидии по-прежнему пытался перемотать случившееся назад, отменить его. Потому что этого не могло быть. Это было слишком чудовищно. Лидия ждала, что ее вот-вот охватит паника, но паники не было. – Лука, пойдем. Она протянула руку, и мальчик выпрыгнул из фургона судмедэксперта и пошел навстречу матери. На заднем бампере осталась нетронутая банка газировки. Лидия схватила сына за руку, и вместе они направились в конец улицы – туда, где Себастьян припарковал их машину. Следователь пошел за ними, по-прежнему пытаясь задавать ей вопросы. Он никак не мог смириться с тем, что разговор окончен. Хотя что тут непонятного? Вдруг Лидия остановилась – настолько резко, что следователь едва не врезался ей в спину. Чтобы избежать столкновения, ему пришлось впиться мысками в землю. Она крутанулась на пол-оборота. – Мне нужны ключи, – сказала Лидия. – Какие ключи? – Ключи моего мужа. От машины. Следователь снова о чем-то заговорил, но Лидия вновь оттолкнула его в сторону и направилась обратно к дому, волоча за собой Луку. Толкнув калитку, Лидия велела сыну ждать в палисаднике, но потом решила, что лучше взять его с собой в дом. Она усадила Луку на золотистый вельветовый диван в гостиной и наказала не двигаться. – Пожалуйста, побудьте с ним, хорошо? Следователь молча кивнул. Дойдя до задней двери, Лидия на мгновение замялась, но потом расправила плечи, потянула за ручку и решительно шагнула за порог. В тенистой прохладе дворика витали сладкие запахи лайма и соуса для барбекю. Вдохнув, Лидия поняла, что больше никогда не будет есть жареное мясо. Некоторых членов ее семьи уже накрыли простынями; повсюду торчали маленькие желтые таблички с черными буквами и номерами – с их помощью полицейские отмечали расположение улик, которые никогда не будут использованы против обвиняемых. Самое страшное – эти самые таблички. Если есть таблички, значит, все по-настоящему. Впервые в жизни Лидия ощутила в своей груди тяжесть легких, сырых и рыхлых. Она подошла ближе к Себастьяну. Тот лежал все в той же позе, неловко подогнув под себя руку; из-под его бедра торчала погнутая металлическая лопатка. Его распластанная фигура напомнила Лидии о том, как выглядело его тело, когда он в шутку боролся с Лукой в гостиной после ужина. Они визжали. Рычали. Сшибали на своем пути мебель. А Лидия набирала мыльную воду в кухонной раковине и неодобрительно закатывала глаза. Но теперь жизнь улетучилась. Под кожей Себастьяна стучала тишина. Лидии хотелось поговорить с ним прежде, чем поблекнет цвет. Хотелось рассказать обо всем, что случилось, – торопливо, безутешно. Какая-то маниакальная часть ее сознания верила, что, если рассказать все как следует, получится уговорить мужа не умирать. Получится убедить его в том, что он нужен ей и еще сильнее нужен Луке. Ее горло сжалось, словно охваченное параличом. Кто-то уже убрал картонную табличку, которую преступники оставили на груди Себастьяна, придавив обыкновенным камнем. На ней зеленым маркером было написано: «Toda mi familia está muerta por mi culpa»[10]. Лидия присела на корточки в ногах мужа, но не стала к нему прикасаться – не хотела почувствовать, как под пальцами остывает его мертвенно-бледная кожа. Доказательство. Она ухватилась за мысок его ботинка и закрыла глаза. Себастьян остался цел, и за это Лидия была благодарна. Она знала, что картонную табличку могли бы приколоть к его груди лезвием мачете. И понимала, что относительную опрятность его убийства можно считать извращенным проявлением милосердия. Лидии доводилось видеть кошмарные картины: тела, которые уже не были телами, расчлененные, mutilados. Когда картель решает совершить убийство, он делает это для острастки живых – чтобы в театральной, гротескной манере показать, на что он способен. Как-то утром, когда Лидия шла на работу в магазин, ниже по улице она увидела знакомого мальчика. Тот стоял на коленях, пытаясь отпереть решетку отцовской обувной лавки ключом, висящим на шнурке у него на шее. Мальчику было шестнадцать лет. Когда рядом остановилась машина, он не сумел убежать, потому что ключ застрял в замочной скважине. Sicarios подняли решетку и вздернули парня за шею на его собственном шнурке, а потом избили до бесчувствия. В то утро Лидия поспешила спрятаться в магазине и заперла за собой дверь, поэтому не видела, как убийцы стянули с мальчика штаны и разукрасили его тело. Но позже до нее дошли слухи. Как и до всех остальных. И все владельцы магазинов в том районе знали, что отец мальчика отказался платить картелю дань. Да, Лидия действительно была благодарна за то, что шестнадцать самых дорогих ей людей погибли под быстрыми, точными выстрелами. Полицейские старались не встречаться с ней глазами – она была благодарна и за это тоже. Фотограф-криминалист положил камеру на праздничный стол, рядом с бокалом Лидии, на краях которого по-прежнему виднелся след от ее матовой помады. Кубики льда внутри бокала уже растаяли, а на салфетке у его основания все еще виднелось влажное пятно. Невероятно, думала Лидия: для того чтобы полностью разрушить чью-то жизнь, требуется меньше времени, чем для испарения в атмосферу крошечного кольца воды. Вдруг она заметила, что во дворе воцарилось почтительное молчание. Тогда Лидия, не вставая, начала подбираться к груди мужа. Она ползла по каменным плитам на четвереньках и вдруг остановилась, обратив внимание на вытянутую руку Себастьяна – на бугорки костяшек и полулуния ногтевых пластин. Его пальцы не шевелились. На одном из них тяжелело обручальное кольцо. Глаза были закрыты. В приступе абсурдного любопытства Лидия задумалась: может, Себастьян сделал это нарочно, чтобы в последний раз проявить нежность? Может, он закрыл глаза для того, чтобы ей не пришлось потом увидеть в них пустоту? Лидия резко зажала рукой рот, побоявшись, что оттуда вывалится жизненно важная часть ее естества. Сглотнув это чувство, она вложила руку в безразличную ладонь мужа и позволила себе легонько прильнуть к его груди. Он был уже холодный. Совсем холодный. От него осталась лишь любимая, такая любимая фигура. Бездыханная. Лидия провела рукой по его челюсти и подбородку. Сжав губы, положила ладонь на его прохладный лоб. Когда она впервые увидела своего будущего мужа, он сидел за столом в библиотеке Мехико, с ручкой в руке, уткнувшись в блокнот на пружине. Изгиб его плеч, полнота его губ. На нем была фиолетовая футболка с изображением какой-то группы. Теперь Лидия понимала, что ее завораживала не его внешность, а его манера наполнять свое тело жизнью. Она шептала над ним молитвы, а каменные плитки впивались в ее колени. Время от времени из нее спазмами вырывался плач. Под покореженной лопаткой темнела лужица запекшейся крови, а на кромке виднелись разводы от сырого мяса. Сглотнув комок тошноты, Лидия засунула руку в карман мужа и достала ключи. Сколько раз на протяжении их совместной жизни она лазила в его карман? Не думай об этом, не думай об этом, не думай. Снять обручальное кольцо оказалось не так-то просто. Ободок цеплялся за кожу на его костяшках, поэтому Лидии пришлось одной рукой распрямить его палец, а другой выкручивать кольцо на себя. Наконец она сняла кольцо, то самое, которое надела на его палец в Катедраль де Нуэстра Сеньора де Соледад больше десяти лет назад. Лидия просунула в кольцо свой большой палец, уперлась обеими руками в грудную клетку Себастьяна, поднялась на ноги и бросилась прочь, боясь, что кто-нибудь попытается отобрать у нее мужнины вещи. Ей почти хотелось, чтобы кто-то подошел и сказал, что она не имеет права трогать улики, или какую-нибудь подобную ерунду. Пусть на мгновение, но она бы испытала невероятное удовлетворение, если бы смогла выплеснуть на кого-то весь свой гнев. Но никто не осмелился к ней приблизиться. Лидия остановилась и поникла плечами. Ее мать. Лидия направилась к ее телу, покрытому черным куском пластика, но полицейский неожиданно преградил ей дорогу. – Сеньора, прошу вас, – сказал он. В бешенстве Лидия вытаращила на него глаза: – Мне нужно попрощаться с матерью. В ответ полицейский лишь легонько мотнул головой. – Поверьте мне, – мягко проговорил он, – это не ваша мать. Стоя неподвижно, Лидия моргнула, сжимая в руке ключи от машины мужа. Полицейский прав. Конечно, она могла бы и дальше стоять посреди этой кровавой сцены, но зачем? Здесь никого больше нет. Вовсе не такими хотела их запомнить Лидия. Поэтому она развернулась и, оставив позади шестнадцать лежащих фигур, шумно ступая зашла через заднюю дверь обратно на кухню. Полицейские во дворе продолжили заниматься своими делами. Лидия открыла шкаф в комнате матери и достала оттуда один-единственный предмет – маленький красный саквояж. Расстегнув молнию, она обнаружила внутри целую гору сумочек поменьше. Вывалив их все на кровать, Лидия занялась тумбочкой: достав оттуда четки и крошечный молитвенник, закинула их в саквояж вместе с ключами Себастьяна. Затем опустилась на колени и просунула руку под матрас. Пошарив ладонью из стороны в сторону, нащупала бумажный сверток. Внутри оказалось почти пятнадцать тысяч песо – их Лидия тоже взяла с собой. Побросав маленькие сумочки обратно в шкаф, она отнесла саквояж в ванную, раскрыла шкафчик и сгребла оттуда все, что попалось под руку: расческу, зубную щетку, пасту, увлажняющий крем, бальзам для губ и щипчики. Все это тоже отправилось в саквояж. Лидия действовала на автомате, совершенно не думая о том, какая вещь пригодится, а какая нет. Она собиралась просто потому, что не знала, что еще делать. У них с матерью был одинаковый размер ноги – повезло. В шкафу нашлась только одна пара удобной обуви – золотистые стеганые кроссовки на молнии, в которых abuela обычно работала в саду. Потом Лидия совершила набег на кухню и украдкой сунула в саквояж пачку печенья, банку арахиса и два пакета чипсов. На кухонной двери на крючке висела сумочка бабушки, а рядом – фартук и ее любимый свитер цвета морской волны. Сняв сумочку, Лидия заглянула внутрь. Ей показалось, будто она смотрит матери в рот. Слишком личное. Тогда женщина сложила мягкую сумочку из коричневой кожи вдвое, затолкала во внутренний карман саквояжа и застегнула молнию. Когда она вернулась в гостиную, следователь сидел на диване рядом с Лукой, но никаких вопросов задавать не стал. Его ручка и блокнот покоились рядом, на журнальном столике. – Нам нужно идти, – сказала Лидия. Лука вскочил с места, не дожидаясь разрешения. За ним поднялся и следователь. – Сеньора, должен вас предупредить: возвращаться домой вам сейчас не стоит. Там небезопасно. Если вы подождете здесь, возможно, кто-то из моих людей вас подвезет. Мы могли бы подыскать для вас с сыном надежное укрытие. В ответ Лидия улыбнулась и на мгновение опешила – оказывается, ее лицо еще может принимать такие выражения. Короткий смешок.