— Ты ревнуешь. Это гадко: мы все-таки свободные цивилизованные люди. Я не скрываю от тебя ничего. — Он сделал театральный жест. — Это Анна. Я трогал ее, ласкал ее губы. И мне это нравилось. Карина угрожающе зашипела. Пистолет дрогнул в руках, щелкнул затвор. Анна не верила своим ушам: зачем он это говорит? Зачем он это говорит так? В голове неприятным, липким роем носились воспоминания о чужих касаниях, чужих губах. Те самые, которые появились после сеанса гипноза. Неужели… Неужели что-то было? Девушка брезгливо поморщилась, пытаясь разгадать в непроницаемо-прекрасном лице тень шутки. Андрис лениво продолжал: — Ее губы, Карина, они молодые, мягкие, — он не сводил взгляд с супруги, с наслаждением подмечая, как изменяется выражение ее лица, — нежные, словно спелая малина. Я ласкал ее грудь. Она у нее высокая и упругая. Прекрасная. Когда-то твоя была так же хороша, — он мечтательно облизнул губы. — Но сейчас ты стара и уже никуда не годишься. Аня не выдержала, закричала: — Что вы делаете? Вы ее дразните! — Молниеносная догадка расставила мысли по местам. Плечи женщины опустились, она беспомощно скривилась, заскулила побитой собакой. Направленный на Анну пистолет со взведенным курком дрогнул в руках. Девушка запаниковала: — Прекратите! Она сейчас выстрелит! Андрис сделал ловкий выпад, схватил ее за руку и притянул к себе. Прикрылся ею… Горячо прошептал на ухо: — Представь иронию, я именно этого и добиваюсь. Тонкой змейкой по спине пробежал знакомый холодок, в груди больно сжалось сердце. — Но зачем? — она не понимала. Карина мстительно прищурилась, прошептала: — Отойди от нее. Не то выстрелю. Андрис тихо хохотнул — Карина не могла этого расслышать. Зато Анна прекрасно чувствовала его руку на своем животе, чувствовала горячее дыхание на обнаженной шее. Он захватил губами мочку Аниного уха, больно прижал зубами. Дождавшись, когда девушка вскрикнет, пригладил ранку кончиком языка. — Мне она надоела, — прошептал интимно. — Но беда в том, что она владелица моей клиники. И в случае развода я останусь ни с чем. Представь, как мне этого не хочется. У Анны похолодело внутри. Ладони вспотели. Она рывком высвободила правую руку, почувствовала при этом, как свело сухожилия на левой, которую Андрис сдавил еще сильнее. — Но я-то, я-то здесь при чем?! — боль в левой руке стала невыносимой, перекрывая жжение в плечах и суставах. Доктор Страуме ухмыльнулся: — Ты очень кстати подвернулась. Молоденькая, одинокая, испуганная… Мне, правда, очень жаль. Я бы предпочел ласкать тебя не здесь и не так… — Урод! — Анна с силой лягнула его. Мимо! Дернулась в сторону, едва не упала. Мужчина подхватил ее за локти, грубо вернул к себе. Боль опалила кожу, словно огнем. Анна взвыла, на мгновение ослепнув. — Большая удача, что Карина притащилась в эту богом забытую дыру. А по вашим законам, убийца, совершивший преступление на территории России, отбывает наказание в ваших тюрьмах, — он хохотнул и, кивнув на замершую Карину, добавил: — Прикинь, ей здесь светит пожизненное! «Убийца», «светит пожизненное» — этого было достаточно, чтобы догадаться: Андрис все подстраивал, умышленно провоцируя жену на убийство. — Нет-нет, все не так, — она судорожно вспоминала то, что недавно рассказывала ей мать. Она слушала тогда вполуха. Черт, дура, как бы сейчас пригодилось! Ляпнула наобум: — Пожизненное только за предумышленное убийство. А здесь она в состоянии аффекта, на почве бытовой ссоры и ревности! Пятнадцать лет — максимум. Она вас все равно разорит. Карина! Не надо, он все специально подстраивает! Он вас специально злит! — Заткнись! Я выстрелю. — В темных глазах — слепая ненависть. Андрис фыркнул, больно перехватил запястья девушки, придавил к себе. Анна почувствовала, что будто тонет. Удушье, тошнотворный запах гари и боль смешались в одно мутно-сизое облако, сквозь которое прорывался шум ветра и вкрадчиво-ласковый голос Андриса. — Да уж скорее бы, верно, моя Спящая красавица? — Андрис демонстративно целовал девушку в шею, чуть выше так заворожившей его татуировки. — Эта идиотка тебе в карте дозировку транквилизаторов поменяла. Я очень удачно оставил медкарту на столе и позволил этой чокнутой в нее залезть. Утром, не сбеги ты этой ночью, тебе бы вкололи слоновью дозу транквилизатора. Ты стала бы овощем в лучшем случае, моя детка. А в худшем сдохла бы. Анна видела, как черная, наполненная дождем туча стремительно приблизилась к берегу, застыла мутной завесой, будто укрыла от посторонних глаз. В белесой дымке явственно проступили очертания приближающихся средневековых воинов, жуткие силуэты, мутные взгляды и холодные голодные прикосновения. — Да вы оба ненормальные! Пусти! — Анна что было сил дернулась в сторону, руки уперлись в острые камни, соскользнули по пропитанной дождем траве. 12 Ветер стих на мгновение и, будто набрав полные легкие, взвыл. Грозовой фронт укрыл линию горизонта, в иссиня-черном небе тонкой сеткой полыхали молнии. Капитан первого ранга Самойлов едва успел выровнять курс «Малахита» и приготовиться к маневру. Юркие катера погранслужбы уже лавировали за пределами накрывшего группу кораблей фронта. Рыбаченко неловко разворачивался на высокой волне, едва успев забрать дайверов на борт и задраить люки. Надрывно гудела сигнализация. Смяв извилистую береговую линию, порывистый ветер опрокинул зажатые в тиски суденышки, дыхнул зло, враждебно, придавил людей на склоне к мокрым камням. На мгновение Анне удалось освободиться, но в следующее Андрис беспощадно вцепился в волосы, потянул на себя, грубо намотав хвост на руку. Анна закричала. Сквозь вой ветра она отчетливо слышала сотни чужих голосов, шелест шагов совсем рядом. Оглянувшись, заметила силуэты уже знакомых стражников: они стремительно приближались со стороны моря, на ходу вынимая из ножен мечи. Анна вскинула руку предостерегающе: — Стойте! Все прочь! — В ее груди разрасталось странное ощущение силы, как накануне, во время шуточного спарринга с Тимофеем. Будто она стала кем-то другим. Тогда это напугало. Сейчас казалось спасением. Страуме оглянулся в пустоту. — Сумасшедшая, — зло прорычал над головой. Невидимые ему стражники переглянулись, но замерли. Для Анны время сомкнулось дугой, ворвалось в сознание горячей болью от открывающихся ран. Глубокий вдох, попытка совладать с собой, подчинить ломоту в суставах. И вместе с тем — будто крылья за спиной распустились, будто рыбой в горько-соленую родную волну. Рывок вперед и в сторону. Андриса взвыл, схватился за нос, выпустив девушку. Локтем в корпус, разворот и — коротким выверенным ударом — ребром ладони чуть выше кадыка. Андрис безвольно осел и сложился пополам. В помутневших глазах — удивление и непонимание. Движение справа, шелест осыпающихся мокрых камней и короткий, как щелчок хлыста, выстрел. Одновременно с ним — пронзительный визг: — Берегись! Анна отпрыгнула: Карина и цветастый клубок из ситца и денима рухнули ей под ноги, покатились по склону. Анна только успела ухватить за шиворот брыкающееся тело. Светка Торопова — с малиновыми пятнами на щеках и шее и кровоподтеком на щеке — пыхтела, вырываясь. — Сволочь! Гадина! — верещала она. — Ань, она в спину стреляла, слышишь? — Она изловчилась, оглянулась на Аню, потребовала: — Пусти! Карина копошилась в траве, в паре метров от мужа, шипела ядовитой змеей. Аня отбросила носком черное тело пистолета, удобнее перехватила Торопову за талию, поволокла вверх по склону. Не успела. — Ненавижу! — Звериный рык за спиной, железная хватка на щиколотках. Карина Страуме бешеной кошкой бросилась на нее. Аня не удержалась, завалилась на бок, едва успев оттолкнуть от себя перепуганную Светку, уперлась в камни и лягнула озверевшую женщину. — Да отвали ты! — рявкнула. Один прыжок, и руки Карины сомкнулись на шее Скраббл, придавили к земле. Светка взвизгнула и протяжно закричала: — Помоги-ите! Острые камни упирались в лопатки, ноги цеплялись за мягкую траву, скользили, не находя опоры. Анна тяжело дышала, пытаясь ослабить хватку сумасшедшей, сбросить ее с себя. Боль от проявившихся стигматов ослепляла, выворачивала внутренности мутной дурнотой. Лицо Карины будто мелькало в кадрах кинохроники, рассыпалось и собиралось в образ светловолосой женщины из видений Анны. Это ее хлыст опустился на плечи, сбив с ног. Это ее страшный шепот преследовал. «Ведьма, умри». Светка взвизгнула совсем рядом, возвращая в реальность. Торопова вцепилась в Карину со спины, неловко потянула назад с силой разъяренного зверька, брыкалась и лягалась. Из-за деревьев, где недавно стояла Карина, выбежал Скворцов, бледный, испуганный, он, видимо, бежал на крик от самого перекрестка и сейчас едва мог дышать. — Аня! Дочь заметила его, отшвырнула, наконец, от себя Карину. Перехватив Светку, подтолкнула к отцу: — Забери ее! Отец засуетился, притянул к себе подростка, прижал — краешком сознания Анна отметила, как дрожали его руки. — Аня! Лови! От Торопова. В воздухе бронзовой птицей мелькнул брошенный предмет, тяжело упал на открытую девичью ладонь. Стало жарко, горячая испарина опалила лицо, плечи, лизнула оголенные руки. Ветер стих. Туман застыл над обрывом, оседая тихим, как слезы, дождем. Сквозь шум волн до Анны донесся тошнотворный запах прогорклого масла, смолы и горячего воска. Стало кисло. Аня растерянно дотронулась до губ: запекшаяся кровь. Мысли обрывались, странно путаясь чужой, незнакомой, речью. Яркие образы врывались в сознание: меч, сраженье, пустая изба, заваленный травами дубовый стол. Крохотное мутное оконце. Запах меда и топленого молока. Врывались, замещая сцену бара в далекой заснеженной Москве, теплую материнскую ладонь, серые глаза и полынный запах того, кто показал черно-смолистое море с тонкой лунной дорожкой. Девушка сжала в руке небольшой медный ключ с круглым витым ушком и отломанным зубцом. Самый нужный. Самый важный. Тысячу лет пролежавший там, у врат ее царства, на входе в преисподнюю. Символ ее боли, предательства. В нескольких метрах от Ани хрипела Карина, испуганно озиралась по сторонам: двое стражников заблокировали ее, отделив собой от Анны. Черные мечи упирались в камни, преграждая путь. Скраббл обернулась на Андриса: тяжелый взгляд исподлобья, кривая ухмылка скользила по губам, ветер трепал волосы, путал их. За ним, положив тяжелую ладонь на его плечо, застыл Наяда — главный из стражников. Теперь не важно. С каждым порывом ветра, словно страницы давно забытой книги, открывались воспоминания, они соединялись в одну картину, образы смешивались и переплетались древней вязью, как узор наложенного тысячу лет назад проклятия.