– Все, дальше в этих скафандрах нам не пройти. – Чайлд указал на дверь впереди. – Придется разоблачаться. Хирц, конечно, пролезет, но, боюсь, только она одна. – Что с воздухом? – осведомился я. – Дышать можно – ответил Форкерей. – Думаю, на короткий срок это безопасно. Но не советую затягивать, если, конечно, обстоятельства не вынудят. – Вынудят? – повторила Селестина удивленно. – По-вашему, двери и дальше будут ужиматься? – Не знаю. Но разве вам не кажется, что это место прямо заставляет нас обнажаться, требует полной уязвимости? Полагаю, это еще не предел. – Он помолчал, наблюдая, как умный скафандр раскрывается. – И веселого тут мало. Я его понимал. Он пострадал от Шпиля первым и пока единственным. Под скафандрами ультранавтов на нас были надеты другие, максимально облегченные версии, плотные, в облипочку, комбинезоны достаточно современного образца, впрочем по сравнению со снаряжением ультра казавшиеся музейными экспонатами. Довеском шли компактные шлемы. Поскольку дыхательные аппараты к комбинезонам не прилагались, все прихватили с собой внешние ранцы с патрубками. Вопреки моим опасениям, Шпиль не возмутился этаким мошенничеством, хотя, надо признать, мы до сих пор толком не поняли правил, по которым ведется игра. Понадобилось три или четыре минуты, чтобы избавиться от громоздких скафандров и остаться в комбинезонах. Большая часть времени ушла на проверку показаний датчиков, и всем, кроме Хирц, пару минут пришлось дышать внутренним воздухом Шпиля. У меня защипало в носу. Теплый, как человеческая кровь, и сырой на вкус, этот воздух слабо отдавал машинным маслом. Стало несказанным облегчением вдохнуть холодный и безвкусный воздух из ранца. – Эй! – окликнула нас Хирц, так и не снявшая скафандр ультра. Она стояла на коленях на полу. – Ну-ка, попробуйте. Я тоже опустился на колени и приложил руку в тонкой перчатке к поверхности пола. Он вибрировал куда чаще, чем раньше, словно Шпиль возбудился, когда мы скинули прочное снаряжение. – С этой хренью вот-вот оргазм случится, – проворчала Хирц. – Идем дальше, – сказал Чайлд. – Защита у нас есть, пусть и менее надежная. Если проявим сообразительность, она и не пригодится. – Гладко стелешь, осталось только поумнеть. Будь мы такими умными, как ты уверяешь, никто бы из нас и отлить у этой хреновины не присел. – Так зачем ты с нами пошла, Хирц? – спросила Селестина. – Жадная я, потому и дура. В новом облачении мы успешно преодолели одиннадцать помещений подряд. То и дело попадались витражные, если угодно, окна, открывавшие вид на поверхность Голгофы далеко внизу. По оценке Форкерея, мы поднялись от входа в Шпиль метров на сорок, если мерить строго по вертикали. Предстояло покорить еще двести (немало, скажем честно), но лично мне впервые подумалось, что наша затея может выгореть. Конечно, в своих домыслах я делал сразу несколько допущений. Во-первых, что головоломки, неуклонно продолжавшие усложняться, останутся разрешимыми. Во-вторых, что двери прекратят уменьшаться, раз уж мы сбросили громоздкие скафандры. Второе допущение не подтвердилось. Как и раньше, сужение дверных проемов от комнаты к комнате было едва заметным, но к пятому или шестому помещению оно уже бросалось в глаза. Пожалуй, через десять или пятнадцать комнат снова придется протискиваться кое-как. А что ждет дальше? – Мы не дойдем, – озвучил я свои страхи. – Просто не пролезем, даже голыми. – Друг мой, вы торопитесь с выводами, – укорил Тринтиньян. – Есть идеи, доктор? – спросил Чайлд, рассчитывая на практичные советы. – О, я лишь предлагаю слегка изменить базовые очертания человеческого тела. Ровно настолько, чтобы мы могли проникать в отверстия, непроходимые в нашем… э-э… нынешнем облике. Он хищно обозрел мои руки и ноги. – Забудьте, – отрезал я. – Если получу увечье, я, конечно, прибегну к вашей помощи, но чтобы в здравом уме согласиться на нечто большее… Боюсь, доктор, вы тешите себя иллюзиями. – Аминь, – подытожила Хирц. – Знаешь, Свифт, а я ведь уже подумала было, что это местечко лишило тебя мозгов. – Ни в малейшей степени, – сказал я. – Кроме того, мы пытаемся мыслить на много комнат вперед, а сами знать не знаем, пройдем ли ближайшую. – Верно, – поддержал меня Чайлд. – Будем действовать по обстановке. Доктор, прошу повременить с такими буйными фантазиями. – Считайте, что я брежу наяву, – любезно предложил Тринтиньян. Мы пошли дальше. Теперь, когда мы преодолели столько комнат, стало понятно, что задачки Шпиля формируются, так сказать, волнообразно, например, он подкидывает череду задач из теории простых чисел, а потом задает группу других, уже на свойства сложных геометрических тел. Несколько помещений подряд мы были вынуждены разбираться с каскадами фигур, с мозаиками, а следующая последовательность тестов погрузила нас в теорию клеточных автоматов: дверные косяки выглядели наипричудливейшими сочетаниями образов, которые комбинировались по вроде бы элементарным правилам, но формировали чрезвычайно комплексные структуры. Всякий раз самой трудной становилась финальная задача последовательности, именно при ее решении появлялся реальный шанс допустить ошибку. Мы были морально готовы потратить три-четыре часа на одну дверь, если придется, чтобы отыскать – прежде всего стараниями Селестины – правильный, по нашему мнению, ответ. Шунты Чайлда исправно воевали с накапливавшейся усталостью, а модификаторы позволяли мыслить с прежде невообразимой четкостью, но после успешного решения очередной финальной задачи всех охватывало временное изнеможение. Обычно это проходило спустя несколько десятков минут, однако мы не спешили продолжать путь, дожидались, пока вернутся силы. В минуты передышки мы разговаривали между собой, обсуждали все, что случилось до этого, и прикидывали, какие угрозы таятся впереди. – Опять ты отличилась, – сказал я Селестине по частному каналу. – В чем? – спросила она резко (иного я и не ждал). – Какое-то время все мы поспевали за тобой. Даже Хирц. Хотя бы могли понять логику твоих рассуждений. Но теперь ты снова отрываешься от остальных. Обучение у жонглеров, да? Она помолчала, прежде чем ответить: – У всех нас есть устройства Чайлда. – Конечно. Вот только они работают с базовой нейронной топологией, подавляя одни функции и разгоняя другие, никак не видоизменяют структуру мышления. Вдобавок это устройства общего назначения, никто не удосужился адаптировать их под каждого из нас конкретно. Селестина поглядела на единственного члена группы в скафандре ультра: – Хирц точно поумнела. – Повезло, наверное. Но посуди сама: она не видит очертаний так, как видишь их ты, и никакие модификаторы не помогают. Селестина задумчиво тронула шунт на запястье, проступавший под плотной тканью комбинезона: – У меня тоже модификатор. – Сомневаюсь, что он как-то улучшил твои способности. – Как знать… – Она помолчала. – Чего ты добиваешься, Ричард? – Ничего. – Вопрос меня обидел. – Я просто… – Решил поболтать? – Ты против? – Уж прости, но я не в настроении для светской беседы. Место не слишком подходящее, да и как-то не хочется общаться с человеком, стершим меня из памяти. – Ты поверишь, если я скажу, что мне и вправду жаль? По ее тону нетрудно было догадаться, что эта фраза застала Селестину врасплох, что она ожидала каких-то иных слов. – Так теперь ты сожалеешь, да? Удобно, обстоятельства располагают. А когда стирал, не сожалел? Я замялся, подбирая ответ, который не был бы чересчур далек от истины. – Можешь не верить, но я подавил воспоминания потому, что продолжал тебя любить. Других причин не было. – Удобно, – повторила она. – Не находишь, что это выглядит нелепо? – Нелепо – не обязательно ложь. В чем я виноват, Селестина? Мы любили друг друга, этого ты отрицать, надеюсь, не будешь. Из-за того что встало между нами… – Внезапно у меня с языка сорвался вопрос, который я мысленно задавал себе все эти дни. – Почему ты не связалась со мной снова, когда стало ясно, что ты не летишь на Ресургем? – Потому что мы прервали отношения, Ричард. – Но ведь мы расставались по-дружески. Если бы не ресургемская экспедиция, нам вообще не пришлось бы расставаться! Селестина тяжко вздохнула: – Ну, раз ты спрашиваешь… На самом деле я пыталась связаться с тобой. – Правда? – Пыталась, и вдруг узнала, что ты удалил меня из своей памяти. Как по-твоему, Ричард, что я должна была почувствовать? Ты стер меня, как какую-то мелкую, незначительную подробность, бесполезный пустячок, милый, но ненужный… Ты сам бы не обиделся? – Дело вовсе не в этом. Я просто не рассчитывал увидеть тебя снова. Она фыркнула: – И не увидел бы, наверное, если бы не вмешался заботливый старина Роланд Чайлд. Я постарался подавить эмоции: