– Да… совсем не похоже. – Лгать ей не было смысла. – Мы считали, что вы выращиваете детей в упрощенной версии механической мастерской, в которой вы обитаете. – В самом начале дело обстояло более или менее так. – Тон Галианы едва заметно изменился. – Знаешь, почему шимпанзе не обладают разумом, в отличие от людей? Клавэйн моргнул, не сразу уловив, к чему она ведет. – Понятия не имею. Может, у них мозг меньше? – Да, но мозг дельфина больше человеческого, а дельфины едва ли смышленее собак. Галиана остановилась у ближайшего свободного пня. Клавэйн не заметил, чтобы она что-то сделала, но на срезе пня возникло изображение мозга млекопитающего, и Галиана принялась водить по нему пальцем, указывая на нужные участки. – Важен не столько общий объем мозга, сколько процесс его развития. Разница в массе мозга новорожденного шимпанзе и взрослой особи составляет лишь около двадцати процентов. К тому времени, как шимпанзе появляется на свет и начинает получать информацию из внешнего мира, его мозг практически теряет пластичность. Точно так же дельфины рождаются с почти полным набором моделей взрослого поведения. Человеческий мозг, напротив, продолжает расти в течение всех лет обучения. Мы обратили эти сведения себе на пользу. Если для формирования интеллекта так важны данные, полученные до рождения, мы предположили, что нам удастся повысить его уровень путем вмешательства на ранних стадиях развития мозга. – В утробе матери? – Да. Теперь на пне появилось изображение человеческого эмбриона – от начала цикла деления клеток до формирования едва заметных складок рудиментарного спинного нерва и утолщения на нем – крошечного мозга. В мозгу кишели мириады внутриклеточных машин, заполняя зарождающуюся нервную систему. Затем развитие эмбриона резко рвануло вперед, и вот уже Клавэйн смотрит на нерожденное человеческое дитя. – Что произошло? – Мы совершили ужасную ошибку, – ответила Галиана. – Вместо того чтобы ускорить нормальное развитие нервной системы, мы причинили ему сильный ущерб. Все кончилось тем, что дети выросли умственно отсталыми, но обладали некими сверхъестественными способностями. Клавэйн огляделся: – И тогда вы позволили остальным детям развиваться нормально? – Более или менее. Разумеется, у нас нет семей, но опять же существует множество человеческих обществ и обществ приматов, в которых коллектив играет большую роль в развитии ребенка, чем семья. Пока мы не обнаружили никаких патологий. Клавэйн наблюдал, как одного из старших детей уводят из комнаты-лужайки через дверь в небе. Ребенок остановился, упираясь, хотя взрослый мягко увлекал его за собой. Ребенок на миг оглянулся, затем последовал за спутником. – Куда идет этот малыш? – На следующую стадию развития. Клавэйн подумал, позволят ли ему увидеть, как ребенок переходит на новую ступень. Вряд ли, решил он, если не существует программы ускоренного обучения максимального количества детей. Пока он раздумывал об этом, Галиана провела его в другую часть детской. Хотя эта комната была меньше по размеру и с убранством построже, все же здесь было больше красок, чем в любом другом месте Гнезда, где он побывал до зеленой комнаты. Стены украшены тесно переплетающимися мозаичными орнаментами, среди них кишат движущиеся изображения и быстро мелькающий текст. Клавэйн заметил стадо зебр, скачущих через ядро нейтронной звезды. В другом месте осьминог выпускал струю чернил в лицо какому-то диктатору двадцатого века. Экраны росли из пола, словно японские бумажные ширмы, и были переполнены информацией. Дети одиннадцати-двенадцати лет небольшими группами сидели у экранов на мягких черных сиденьях в виде поганок и что-то обсуждали. Вокруг были разбросаны музыкальные инструменты – голографические клавесины, воздушные гитары. Некоторые дети с серыми повязками на глазах тыкали пальцами в какие-то абстрактные структуры, исследуя глубины математического пространства, населенные драконами. Клавэйн увидел, чем они манипулируют на плоских экранах, и у него сжалось сердце. – Машины еще не внутри их мозга, но скоро проникнут туда. Когда это произойдет? – Скоро, очень скоро. – Ты спешишь, верно? Пытаешься сделать сочленителями как можно больше детей. Что у тебя на уме? – Кое-что… произошло, вот и все. Ты прибыл или вовремя, или очень некстати, это зависит от вашей точки зрения. И прежде чем он успел спросить, что это значит, Галиана добавила: – Клавэйн, я хочу, чтобы ты кое с кем познакомился. – С кем? – Этот человек очень дорог нам. Она провела его через ряд дверей, защищенных от детей, и наконец они оказались в маленькой круглой комнате. Стены были серыми, с прожилками; комната выглядела спокойной по сравнению с тем, что ему довелось увидеть только что. В центре комнаты на полу, скрестив ноги, сидел ребенок. Клавэйн оценил возраст девочки в десять стандартных лет, может быть, чуть больше. Но она словно не заметила появления Клавэйна – взрослый человек, даже нормальный ребенок проявил бы какую-то реакцию. Она просто продолжала делать то, то делала, когда они вошли, словно их и не было вовсе. Чем она занималась – было неясно. Она медленно, сосредоточенно двигала руками перед собой, как будто играла на голографическом клавесине или вела призрачный кукольный спектакль. Время от времени девочка поворачивалась в другую сторону и продолжала выполнять те же движения. – Ее зовут Фелка, – сказала Галиана. – Здравствуй, Фелка… – Он подождал, но ответа не было. – Вижу, с ней что-то не в порядке. – Это одна из тех умственно неполноценных детей. Фелка развивалась с машинами в голове. Как раз после ее рождения мы поняли свою ошибку. Что-то во внешности Фелки встревожило Клавэйна. Возможно, то, что она продолжала свое занятие, которому, видимо, придавала величайшее значение, но которое явно не имело никакого смысла для разумного человека. – Кажется, она нас не замечает. – Она сильно отличается от всех нас, – пояснила Галиана. – Ее не интересуют другие человеческие существа. У нее агнозия на ли́ца – не может отличить одного человека от другого. Мы все кажемся ей одинаковыми. Вы можете представить себе нечто более странное? Он попытался, но безуспешно. Жизнь, с точки зрения Фелки, была, наверное, каким-то кошмаром – ее окружали одинаковые клоны, чью внутреннюю жизнь она не могла постичь. Неудивительно, что она так увлеклась своей игрой. – А почему эта девочка так важна для вас? – спросил Клавэйн, не слишком желая получить ответ. – Она спасает нас от гибели. Разумеется, он спросил Галиану, что она имеет в виду. Но в ответ услышал лишь, что он еще не готов понять ответ. – А что именно требуется от меня для того, чтобы понять? – Простая процедура. О да, это-то он понял сразу. Нужно всего лишь согласиться на установку нескольких имплантатов в определенные части мозга и тогда он постигнет истину. Вежливо, изо всех сил стараясь скрыть неприязнь, Клавэйн отказался. К счастью, Галиана не настаивала, так как наступило время встречи, которую ему обещали и ради которой он прибыл на Марс. Он наблюдал, как группа обитателей Гнезда цепочкой входит в конференц-зал. Галиана была их лидером постольку, поскольку она основала здесь лабораторию, в которой начался эксперимент, и ей оказывали уважение как старшей. Она также явно лучше всех подходила, чтобы представлять их интересы. Все эти люди имели специальные знания, которые нельзя было с легкостью распространить на всех членов сообщества сочленителей; это сильно отличалось от компании похожих друг на друга клонов с коллективным разумом, которая фигурировала в пропаганде Коалиции. Если Гнездо в чем-то и походило на колонию муравьев, то это была колония, в которой каждый муравей играл особую роль, предназначенную только ему. Конечно, отдельному человеку нельзя было неограниченно вверять умение, важное для Гнезда, – это была бы опасная крайность, – но тем не менее отдельные личности не полностью сливались с коллективным сознанием. Должно быть, конференц-зал был построен в те дни, когда Гнездо было исследовательской станцией, или даже раньше, в начале двадцать второго века, когда здесь располагалось нечто вроде базы горняков. Он был слишком велик для этой непреклонной горстки сочленителей, которые собрались вокруг главного стола. На экранах вокруг стола мелькали тактические данные о наращивании ударных сил вокруг зоны строгого режима на Марсе, возможные места высадки и маршруты движения наземных войск. – Невил Клавэйн, – представила гостя Галиана, когда все заняли свои места. – Мне жаль, что с нами нет Сандры Вой. Мы все скорбим о ней. Но, возможно, после этого ужасного несчастья мы сможем найти общий язык. Невил, прежде чем прилететь сюда, ты сообщил нам, что у вас имеется проект мирного разрешения кризиса. – Действительно, хотелось бы его услышать, – отчетливо пробормотал один из присутствующих. У Клавэйна пересохло в глотке. С точки зрения дипломатии он очутился среди зыбучих песков. – Мое предложение касается Фобоса… – Продолжай. – Я получил там ранения, – сказал он. – Очень серьезные. Наша попытка очистить его от червей провалилась, и я потерял нескольких друзей. Поэтому у меня имеется личный счет к червям. Но я принял бы любую помощь, чтобы справиться с ними. Прежде чем ответить, Галиана быстро оглядела соратников: – Ты предлагаешь совместную операцию? – Это может сработать. – Да… – Похоже, на мгновение Галиана растерялась. – Думаю, что это может быть выходом из тупика. Мы тоже потерпели неудачу в борьбе с червями, а заграждение помешало нам попытаться еще раз. – И снова она впала в задумчивость. – Но кто получит реальную выгоду от очистки Фобоса? Мы по-прежнему будем заперты здесь. Клавэйн наклонился вперед: – Я думаю, что именно совместные боевые действия могут привести к ослаблению заградительных мер. Но для меня это не главное. Подумайте об угрозе со стороны червей. – Угрозе? Клавэйн кивнул: – Возможно, вы этого не заметили. – Он снова наклонился, положил локти на стол. – Мы озабочены присутствием на Фобосе червей. Они начали изменять орбиту спутника. В настоящее время сдвиг едва заметен, но он достаточно велик, чтобы понять: это не случайность. Галиана на миг отвела глаза, словно взвешивая за и против, затем произнесла: – Нам это известно, но мы считали, что вы не можете этого знать. Благодарность? Он полагал, что деятельность червей не ускользнет от внимания Галианы. – Мы наблюдали странное поведение и в других колониях червей по всей системе – вещи, которые выглядят как проявления рассудка, но ничего целенаправленного. Должно быть, у этой партии имеется какая-то подпрограмма, о существовании которой мы не догадывались. У вас есть предположения насчет того, что они затевают? И снова последовало короткое молчание, словно она обсуждала с соратниками правильный ответ. Затем Галиана кивнула в сторону мужчины, сидящего напротив нее. Клавэйн подумал, что жест предназначался исключительно для удобства гостя. У мужчины были волнистые черные волосы, гладкое безмятежное лицо, как и у Галианы, симметричными чертами он походил на нее. – Это Ремонтуар, – сказала Галиана. – Наш специалист по ситуации на Фобосе. Ремонтуар вежливо кивнул: – На ваш вопрос могу ответить, что у нас в настоящее время нет четкой версии. Но мы знаем одно: они увеличивают апоцентр орбиты спутника. Клавэйн знал, что апоцентром называется марсианский эквивалент апогея для объекта, вращающегося вокруг Земли, – наиболее удаленная точка эллиптической орбиты. Ремонтуар продолжал неестественно спокойным голосом, словно отец, читающий книгу ребенку. – На самом деле нормальная орбита Фобоса находится внутри предела Роша[3] для гравитационно связанного спутника. Фобос порождает на Марсе приливные силы[4], но из-за трения эти приливы немного отстают от Фобоса. Поэтому Фобос медленно приближается к Марсу по спирали со скоростью примерно два метра в сто лет. Через несколько десятков миллионов лет то, что останется от спутника, врежется в Марс.