– П-почему Альбертини, а не Твигс? Оживленная дискуссия по-японски, на сей раз безо всякого перевода. Голова в самом деле ужасно болела, и подташнивало, но вся эта таинственность Эрасту Петровичу начинала надоедать. Черт с ними, с докторами и консулом. Имелись дела поважнее. – Маса, Асагава-сан коко, хаяку![33] – приказал титулярный советник. Слуга захлопал глазами, испуганно покосился на Сироту. Тот предостерегающе кашлянул. Сердце забилось часто, с каждой секундой разгоняясь все быстрее и быстрее. Эраст Петрович рывком сел на кровати. Закусил губу, чтоб не вскрикнуть от боли. – Маса, одеваться! * * * В третьем часу пополудни Фандорин возвращался в консульство, оглушенный размерами случившейся катастрофы. Он, вероятно, был бы потрясен еще больше, если б не постоянное головокружение и спазмы, то и дело пронизывавшие череп от виска до виска. Из-за этого титулярного советника не оставляло ощущение нереальности происходящего, какого-то тягостного кошмара. Все было слишком, до неправдоподобия ужасно. Наяву так не бывает. Инспектор Асагава убит какими-то хулиганами. Если верить японской полиции, случайно, в бессмысленной пьяной потасовке. Сержант Локстон скончался у себя в кабинете от разрыва сердца. У доктора Твигса, как показало вскрытие, лопнул сосуд в мозгу. Все это можно было бы счесть очень маловероятным, но теоретически возможным совпадением случайностей – если бы не человек-невидимка, убивший свидетеля, и исчезновение всех трех улик. Из кабинета доктора пропала зашифрованная схема. При сержанте не обнаружили никаких клятв, писанных кровью. Про папку с донесениями, имевшуюся у инспектора, в японской полиции слышали впервые. Как только Фандорин пытался вникнуть в смысл этой чудовищной цепочки событий, головокружение усиливалось, сразу же накатывала тошнота. На то, чтобы осмыслить и выстроить версию «Дон Цурумаки», сил и вовсе не было. А мучительней всего больного вице-консула терзало исчезновение О-Юми. Где она? Вернется ли? Какая к черту горная трава? Бред, бред, бред. * * * Одновременно с Фандориным, только со стороны Мэйн-стрит, к консульству подъехала двухместная курума, из которой вышли Доронин и (принес же дьявол!) военно-морской агент Бухарцев. Заметили приближающегося вице-консула, хмуро уставились на него. – Вот он, герой, – громко обратился капитан-лейтенант к Всеволоду Витальевичу. – Вы сказали, он без сознания, чуть ли не при смерти, а он смотрите каким гоголем. Ежели бы знал – не ехал бы сюда, велел явиться в Токио. Начало не предвещало ничего хорошего, да и откуда, собственно, было взяться хорошему? Доронин всмотрелся в белое, будто напудренное лицо своего помощника. – Как вы себя чувствуете? Зачем вы поднялись? – Б-благодарю, со мной все в порядке. Фандорин поздоровался с консулом за руку; с Бухарцевым, который демонстративно спрятал ладонь за спину, лишь обменялся неприязненным взглядом. В конце концов, служили они по разным ведомствам, а в классе состояли одном и том же, девятом, так что для чинопочитания никакого урона от этого не проистекло. Но чин чином, а положение положением, и моряк сразу же продемонстрировал, кто здесь представляет государственную власть. В консульском кабинете, не спрашиваясь, уселся на хозяйское место, за письменный стол. Всеволоду Витальевичу пришлось примоститься на стуле, Фандорин остался стоять – не из робости, а потому что боялся: если сядет, то после не сможет подняться. Прислонился к стене, скрестил на груди руки. – Письмоводитель! Эй, как вас там… – крикнул в открытую дверь капитан-лейтенант. – Будьте неподалеку, можете понадобиться! – Слушаюсь, – донеслось из коридора. Доронин слегка поморщился, но промолчал. А Фандорин понял: сказано было для пущей грозности – мол, тут же, прямо сейчас, свершится суровый суд и будет вынесен приговор, останется только продиктовать. – От вашего начальника мы с его превосходительством ничего внятного не добились, – зло, напористо заговорил Бухарцев, сверля Эраста Петровича взглядом. – Всеволод Витальевич лишь твердит, что за все несет ответственность сам, а толком объяснить ничего не может. Вот мне и поручено произвести дознание. Считайте, Фандорин, что в моем лице вы держите ответ перед посланником. И даже более того – перед Российским государством. Титулярный советник, немного помедлив, слегка поклонился. Перед государством так перед государством. – Итак, первое, – прокурорским тоном продолжил капитан-лейтенант. – Йокогамская туземная полиция обнаружила у каких-то складов труп князя Онокодзи, человека из высшего общества, родственника многих влиятельных особ. «У складов?» – удивился Эраст Петрович и вспомнил многозначительную гримасу своего слуги. Стало быть, прежде чем унести с пирса потерявшего сознание хозяина, он сообразил перетащить в другое место труп. Ай да Маса. – При осмотре бумаг скоропостижно скончавшегося начальника иностранной полиции выяснилось, что вышеупомянутый князь Онокодзи содержался под арестом в муниципальной тюрьме. – Бухарцев повысил голос, чеканя каждое слово. – А заключен он туда был по настоянию российского вице-консула! Что это значит, Фандорин? Что за самовольный арест, да еще такой особы! Всю правду, без утайки! Лишь это может хоть в какой-то степени облегчить ожидающую вас кару! – Кары я не боюсь, – сухо произнес Эраст Петрович. – Известные мне факты сообщу, извольте. Однако прежде всего должен заявить, что действовал на собственный страх и риск, не оповещая г-господина консула. Агент недоверчиво усмехнулся, но перебивать не стал. Со всей возможной краткостью, однако не опуская ничего существенного, титулярный советник пересказал всю последовательность событий, объяснил резоны своих действий, а закончил перечислением ужасного итога, к которому эти действия привели. Не извинял своих ошибок, не оправдывался. Единственное послабление, которое дал самолюбию, – умолчал о ложном следе, что вел от интенданта Суги к Булкоксу. Консул тоже о достопочтенном промолчал, хотя версия о британских кознях была ему хорошо известна. – Слуга умнее вас, – язвительно обронил агент, дослушав. – Догадался отволочь труп князя подальше, не то японцы, чего доброго, заподозрили бы русского вице-консула в убийстве. Вас послушать, Фандорин, вы истинный патриот отечества, герой-партизан, прямо Денис Давыдов. Да только что ж вы об эскападе с Булкоксом умолчали? Знает, понял Фандорин. Ну да теперь все равно. – Да, это была моя ошибка. Я поддался на обман. Видите ли… Хотел рассказать про предсмертную ложь интенданта, но Бухарцев перебил: – «Ошибка»! «Поддался на обман!» Мальчишка! Какой устроил конфуз! Из-за юбки, то бишь кимоно! Картель от самого Булкокса, главного правительственного советника! Кошмар! Дипломатический скандал! Здесь титулярный советник решительно перестал что-либо понимать – только схватился за стреляющий висок. – Какой к-картель? О чем вы? – Мстислав Николаевич говорит о вызове, который нынче в восемь утра был доставлен от Булкокса, – пояснил Доронин. – В связи с тем, что вы были без чувств, картель пришлось принять мне. Документ составлен по всей форме, выбор оружия за вами, условие же одно: в живых останется лишь один из противников. Едва удалился секундант Булкокса, как явились из туземной полиции – по поводу князя Онокодзи… Я был вынужден немедленно отбыть в Токио, чтобы доложить его превосходительству. Фандорин кисло улыбнулся – вот лишнее подтверждение, что Булкокс никакой не заговорщик, не закулисный злодей, подсылающий убийц, а британский джентльмен, готовый в ответ на оскорбление подставить грудь под пулю или клинок. – Он еще улыбается! – взорвался Бухарцев. – Опозорил звание российского дипломата и смеется! Из-за кого? Из-за какой-то продажной… – Молчать! – крикнул на капитан-лейтенанта Фандорин. – Еще одно слово, и мы с вами тоже будем стреляться, до смертельного результата! – Да его не со службы гнать, его в сумасшедший дом нужно, в смирительную рубашку! – пробормотал Мстислав Николаевич, но уже без прежней величественности. Стреляться до результата ему явно не хотелось. – Господа, господа, – вмешался консул. – Мы делаем общее дело, нам нужно найти выход из крайне неприятной ситуации. Давайте не ссориться! Эраст Петрович, вы сказали, что перед смертью князь назвал главой заговора Дона Цурумаки? – Да. Но зачем предпринимателю, благотворителю, стороннику прогресса убивать министра? Не умещается в голове… Надо, однако, сказать, что голова титулярного советника сейчас вообще мало что могла вместить – так мяла и сжимала ее боль. – Отчего же, – медленно проговорил Всеволод Витальевич, потирая подбородок, – отчего же… Как раз довольно логично. Цурумаки – конституционалист, сторонник парламентаризма, который откроет перед таким человеком неограниченные возможности. Окубо же был классическим приверженцем просвещенного абсолютизма. С точки зрения господина Тучи, министр был препятствием на пути общественного и экономического прогресса – если уж вы заговорили о прогрессе. Тут не было ничего личного. Просто «новые японцы» вроде нашего с вами приятеля привыкли решать проблемы самым простым и эффективным путем. Куда уж эффектней: убрал с доски одну фигуру, и партия выиграна… А технических возможностей у Цурумаки было предостаточно. Во-первых, со времен гражданской войны у него сохранилась собственная гвардия – так называемые Черные Куртки, которые служат ему верой и правдой. – (Фандорин вспомнил невидимых слуг из усадьбы на Блаффе.) – Во-вторых, Дону, по сути дела, принадлежит вся теневая Йокогама, с ее притонами и злачными заведениями. А это означает тесную связь с преступным миром, с якудзой. – (Да-да: «Ракуэн», горбун, подумал Эраст Петрович.) Наконец, со времен все той же революции у Дона сохранились тесные отношения с сацумскими самураями, которые вместе с ним воевали против сегуна. Консул умолк, очевидно, исчерпав аргументацию, но под воздействием его слов мозг титулярного советника наконец зашевелился, хоть и вяловато. Про шпионство и ненадежность своего приживалы Цурумаки отлично знал. Из подзорной трубы, как известно, он мог наблюдать не только за звездами, но и за соседним домом, куда по ночам частенько наведывался Онокодзи. Был Дон знаком и с Сугой… Тут капитан-лейтенант нанес последний удар: – Хм. А известно ли вам, господа, что несколько дней назад покойный Суга выиграл у Цурумаки в карты превосходное поместье? Мне рассказывал об этом австрийский посланник – игра происходила у него на вилле. Эти сведения нам чем-нибудь помогут? Примечательно, что после упоминания о дуэли тон морского агента совершенно изменился. Теперь в нем преобладала не надменность, а государственная озабоченность интересами отечества. О да, новость, сообщенная Бухарцевым, значила очень многое. Эраст Петрович со стоном схватился за голову. Ведь Асагава собирался выяснить, кто именно «проиграл» интенданту усадьбу, но самозваные сыщики слишком увлеклись игрой в казаки-разбойники. А между тем, ларчик открывался совсем просто. Сколько совершено роковых, непростительных ошибок! Теперь не осталось ни одного доказательства. Все три улики уничтожены. Единственный свидетель, который многое знал и был готов говорить, убит. Интенданта Сугу похоронят с почестями. Его партия останется у власти.