– Хорошо сложены, – одобрил Суга. – Только живот слишком впалый. Хара у мужчины должна быть поплотнее. Теперь повернитесь спиной и поднимите руки. – Чтоб вы прострелили мне затылок? Ну уж нет. – Ладно. Одежду под мышку. В другую руку штиблеты. Как открою дверь, медленно выходите. Хитрая дверь отпрыгнула. Открылся проем. – Живьем, – одними губами прошелестел Эраст Петрович, проходя мимо Асагавы. В кабинете горел яркий, слегка подрагивающий свет. Суга стоял на том самом стуле, который давеча приставил к стене вице-консул. В руке у интенданта чернел большой револьвер (кажется, шведский «хагстрем»), фандоринский «герсталь» лежал на столе. «ГОЛЫЙ ВИЦЕ-КОНСУЛ ЗАСТРЕЛЕН В КАБИНЕТЕ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ», мелькнуло в голове дипломата. Ерунда, стрелять он не станет. Здесь не герметическое помещение, где стены гасят звук. Услышат дежурные, прибегут. Зачем ему? Но живым отсюда, конечно, выпускать не собирается. Не останавливаясь, лишь коротко взглянув на интенданта, Фандорин прямиком направился к выходу. – Куда это вы? – удивился Суга, спрыгивая на пол. – Так и пойдете голышом по управлению? Оденьтесь. И потом, вас не выпустят. Я провожу. Револьвер начальник полиции спрятал, показал пустые ладони. Мол, слово свое держу. Собственно, в намерения титулярного советника и не входило разгуливать по коридорам в чем мать родила. Смысл маневра заключался в ином: увести интенданта подальше от тайника, а главное – вынудить повернуться к нему спиной. Сработало! Суга смотрел, как вице-консул натягивает свой мефистофельский наряд, а между тем из дверцы бесшумно вынырнул Асагава и взял генерала на мушку. «Как же этот ловкач собирается меня убивать? – гадал Эраст Петрович, надевая гимнастическую туфлю. – Нужно ведь, чтобы на паркете не осталось крови». – Интересный вы человек, мистер Фандорин, – рокотал Суга, добродушно посмеиваясь в подкрученные усы. – Вы мне даже нравитесь. Мне кажется, у нас немало общего. Оба любим нарушать правила. Как знать, может быть когда-нибудь судьба сведет нас вновь, и необязательно в качестве оппонентов. Сейчас у России и Японии, вероятно, начнется период охлаждения отношений, но лет эдак через пятнадцать-двадцать все переменится. Мы станем великой державой, ваше правительство поймет, что нами невозможно манипулировать, с нами нужно дружить. И тогда… Забалтывает, понял Фандорин, приметив, что интендант как бы ненароком приближается к нему. Руки небрежно согнуты в локтях, ладони выставлены вперед – как бы для жестикуляции. Вон оно что. Убьет без всякой крови. С помощью дзюдзюцу или какого-нибудь иного дзюцу. Спокойно глядя в лицо противнику, титулярный советник принял оборонительную позицию, которой его научил Маса: одно полусогнутое колено выдвинул вперед, руки выставил перед собой. В глазах Суги блеснула веселая искорка. – С вами приятно иметь дело, – усмехнулся он и уже не прячась изготовился к схватке. Левая ладонь повернута кверху, правая рука, согнутая в локте, отведена за спину, одна ступня оторвана от пола – просто танцующий Шива. «Это что еще за дзюцу на мою голову?» – вздохнул вице-консул. – Посмотрим, каковы вы в единоборстве, – уютно промурлыкал полицейский генерал. Но до единоборства, слава Богу, не дошло. Выбрав момент, Асагава в два прыжка подлетел к интенданту и стукнул его рукояткой по шее. Наблюдать за спорой, виртуозной работой потомственного ерики было одно удовольствие. Упасть обмякшему телу он не дал – подволок к креслу, усадил. Одним движением вытянул обмотанную вокруг пояса веревку, быстро привязал запястья Суги к подлокотникам, щиколотки к ножкам, в рот засунул мундштук – знакомый Фандорину хами. Не прошло и двадцати секунд, а супостат уже был спеленут по всей японской полицейской науке. Пока интендант хлопал глазами, приходя в чувство, победители совещались, как быть дальше. Звать дежурного офицера или лучше дождаться дня, когда в здании будет много чиновников. Вдруг дежурный – человек Суги? Дискуссию прервало мычание, донесшееся из кресла. Генерал очнулся и мотал головой, явно хотел что-то сказать. – Ну, хами я вынимать не стану, – сказал Асагава. – Лучше сделаем вот как. – Правую руку пленника прикрутил за локоть, зато развязал запястье. Сунул интенданту листок бумаги, обмакнул в чернильницу ручку. – Пишите. Суга, скрипя пером и разбрызгивая черные капли, размашисто накалякал что-то сверху вниз. – «Дайте умереть», – перевел инспектор. – Еще чего. Подлый предатель! Ты хлебнешь позора сполна, и твоя отрубленная голова будет торчать на шесте. Эраст Петрович был настроен миролюбивей, хоть и ненамного. – Схема, – напомнил он. – Пусть скажет, кто там обозначен главным кружком, и тогда умирает себе на здоровье, если ему охота. Захочет – убьет себя и в тюрьме, вы не сможете ему помешать. Разобьет голову об стенку, как Сухорукий, либо при первом же допросе откусит себе язык, как Горбун. Засопев, Асагава нехотя отправился за схемой. Вернулся, сунул интенданту под нос загадочный листок. – Скажешь, кто был во главе заговора, – позволю умереть. Прямо сейчас. Согласен? Не сразу, далеко не сразу Суга кивнул. – Это схема заговора? Пауза. Кивок. – Пиши имена. И он написал. По-английски: – «Just one name». При этом посмотрел на Фандорина – уговор получался тот же, лишь роли переменились. Чувствуя, что, если нажимать дальше, сделка может сорваться, Эраст Петрович сказал: – Ладно. Но самое главное. На несколько секунд интендант закрыл глаза – видно, готовился. То ли к предательству, то ли к смерти. А верней всего, и к тому, и к другому. Решительно сжал ручку, обмакнул в поднесенную чернильницу и стал медленно выводить букву за буквой – на сей раз не иероглифами и не латиницей, а катаканой, слоговой азбукой, которую Фандорин уже умел разбирать. «Бу», прочел он. Потом «ру», «ко», «ку», «су». Бу-ру-ко-ку-су? Булкокс! Ну конечно! Все сразу встало на свои места, с глаз титулярного советника словно упала пелена. Ты правда хочешь, Чтоб однажды пелена Упала с глаз? Слово есть слово В Йокогаму возвращались первым, семичасовым поездом. Про конспирацию особенно не думали, сидели рядом, но не разговаривали. Впрочем, в вагоне кроме вице-консула и инспектора никого не было. Вагоны второго и третьего класса, те были битком набиты клерками и приказчиками, ехавшими в Йокогаму на службу, а для пассажиров первого класса час был слишком ранний. Асагава немного поклевал носом и – вот стальные нервы! – вскоре уснул глубоким, сладким сном, даже губами причмокивал. Фандорину же спать не хотелось. Можно было подумать, его организм решил вовсе отказаться от этого тривиального времяпрепровождения. Но что-то подсказывало титулярному советнику: бессонницы больше не будет. Лекарство, которое излечит больного от мучительного недуга, называлось «Булкокс». Не то чтоб Эраст Петрович думал сейчас о пытке бессонных ночей, он размышлял совсем о другом, но в то же время некий закулисный голос нашептывал измотанному телу: «Скоро, скоро отдохнешь». Рассудок титулярного советника существовал вне зависимости от каких-то там голосов и был занят очень важным делом – Выстраиванием Логической Цепочки. Цепочка образовывалась стройнее не бывает. Итак, во главе заговора, жертвой которого пал японский Наполеон, стоит достопочтенный Алджернон Булкокс, агент правительства ее величества императрицы Индийской и королевы Британской Виктории. Мотивации интриги очевидны. Избавиться от правителя, стремившегося сохранить баланс между двумя великими державами, которые жаждут прибрать к рукам Тихий океан, – Англией и Россией. Это раз. Привести к власти экспансионистскую партию, которая будет нуждаться в мощном флоте. Кто поможет в этом грядущим завоевателям Кореи? Разумеется, владычица морей Британия. Это два. Булкокс может рассчитывать на великую награду. Еще бы! В результате проведенной им операции Япония, а вслед за нею и весь Дальний Восток, попадают в зону британского влияния. Это три. С человеческой точки зрения тоже выходило, что Булкокс вполне способен на столь грязное, циничное предприятие. Занимается шпионажем и не слишком это скрывает. Это раз. По словам О-Юми (а кому знать этого мерзавца, как не ей, кольнул себя в самое сердце Фандорин), способен на любую гнусность, даже может подослать убийц к счастливому сопернику или расправиться с женщиной, которая его бросила. Это два.