Эраст Петрович повел начальника филеров к пролому, стал спускаться по висящим рельсам. Мыльников, охая и крестясь, лез следом. – Г-глядите. Рука в серой перчатке показала на обугленную и расщепленную шпалу, на заплетенный серпантином рельс. – С минуты на минуту прибудут наши эксперты. Наверняка обнаружат частицы в-взрывчатки… Евстратий Павлович присвистнул, сдвинул котелок на затылок. Дознатели висели над черной водой, слегка раскачиваясь на импровизированной лестнице. – Так врет жандарм, что осматривал? Или того хуже – в сговоре? Арестовать? – Лоскутов – японский агент? Чушь. Тогда бы он сбежал, как колпинский т-телеграфист. Нет-нет, никакой мины на мосту не было. – Как же тогда? Мины не было, а взрыв был? – Выходит, что так. Надворный советник озабоченно насупился, полез по шпалам вверх. – Пойти начальству доложить… Ну, теперь начнется свистопляска. Махнул рукой филерам: – Эй, лодку мне! Однако в лодку не сел, передумал. Посмотрел вслед Фандорину (тот шел по направлению к курьерскому), почесал затылок и кинулся догонять. Оглянувшись на топот, инженер кивнул на стоящий поезд: – Неужто между составами была такая маленькая дистанция? – Нет, курьерский остановился дальше, на стоп-кране. Потом машинист дал задний ход. Проводники и некоторые из пассажиров помогали доставать из реки раненых. С этого берега до станции ближе, чем с того. Пригнали оттуда подвод, отвезли в больницу… Эраст Петрович властным жестом подозвал начальника бригады. Спросил: – Сколько пассажиров в поезде? – Все места распроданы, господин инженер. Стало быть, триста двенадцать человек. Я извиняюсь, когда можно дальше следовать? Двое из пассажиров находились неподалеку: армейский штабс-капитан и хорошенькая дама. Оба с головы до ног в грязи и тине. Офицер поливал своей спутнице на платок из чайника, та тщательно терла перепачканное личико. Оба с любопытством прислушивались к разговору. От моста рысцой приближался взвод железнодорожных жандармов. Командир подбежал первым, откозырял: – Господин инженер, прибыл в ваше распоряжение. Еще два взвода на том берегу. Эксперты приступили к работе. Какие будут приказания? – Оцепление с обеих сторон моста и вдоль берегов. К разлому никого не подпускать, хотя бы и генеральского чина. Иначе следствие слагает с себя всякую ответственность – так и говорите. Скажите Сигизмунду Львовичу, чтобы искал следы взрывчатки… Впрочем, не нужно, он сам увидит. Мне дайте писаря и четверых солдат, порасторопней. Да, вот еще: вокруг курьерского тоже оцепление. Ни пассажиров, ни поездных без моего разрешения не выпускать. – Господин инженер, – жалобно воскликнул начальник бригады, – ведь пятый час стоим! – И п-простоите еще долго. Мне нужно составить полный список пассажиров. Каждого будем допрашивать и проверять документы. Начнем с последнего вагона. А вы, Мыльников, занялись бы лучше пропавшим телеграфистом. Здесь я разберусь и без вас. – Оно конечно. Тут вам и карты в руки, – не стал спорить Евстратий Павлович и даже замахал руками – мол, удаляюсь и ни на что не претендую, однако уйти не ушел. – Господа пассажиры, – уныло обратился железнодорожник к офицеру и даме, – извольте вернуться на свои места. Слыхали? Будет проверка документов. * * * – Беда, Гликерия Романовна, – шепнул Рыбников. – Пропал я. Лидина вздыхала, разглядывая запачканную кровью кружевную манжетку, но тут вскинулась: – Почему? Что случилось? В немножко покрасневших, но все равно прекрасных глазах Василий Александрович прочел немедленную готовность к действию и вновь, уже в который раз за ночь, подивился непредсказуемости этой столичной штучки. Во время спасения тонущих и раненых Гликерия Романовна вела себя совершенно поразительно: не рыдала, истерик не закатывала, даже не плакала, лишь в особенно тягостные минуты закусывала нижнюю губку, так что к рассвету та совсем распухла. Рыбников только головой качал, глядя, как хрупкая дамочка тащит из воды контуженного солдата, как перевязывает оторванной от шелкового платья тряпицей кровоточащую рану. Раз, не выдержав, штабс-капитан даже пробормотал: – Некрасов какой-то, поэма «Русские женщины». – И быстро оглянулся, не слышал ли кто этого замечания, плохо вязавшегося с обликом серого, затертого офицеришки. После того, как Василий Александрович спас ее из лап чернявого неврастеника, а в особенности после нескольких часов совместной работы, Лидина стала держаться со штабс-капитаном запросто, как со старым приятелем – видно, и она переменила свое начальное мнение о соседе по купе. – Да что стряслось? Говорите же! – воскликнула она, смотря на Рыбникова испуганными глазами. – Со всех сторон пропал, – зашептал Василий Александрович, беря ее под руку и медленно ведя по направлению к поезду. – Я ведь в Питер самовольно ездил, втайне от начальства. Сестра у меня хворает. Теперь откроется – беда… – Гауптвахта, да? – расстроилась Лидина. – Что гауптвахта, это разве беда. Ужасно другое… Помните, вы спросили про тубус? Ну, перед самым взрывом? Я и в самом деле оставил его в туалетной. Всегдашняя моя растерянность. Гликерия Романовна спросила страшным шепотом, прикрыв рукой губки: – Секретные чертежи?! – Да. Очень важные. В самовольную отлучку ездил, и то ни на минуту из рук не выпускал. – И где ж они? Вы туда, ну, в туалетную, разве не заглядывали? – Пропали, – замогильным голосом сказал Василий Александрович и повесил голову. – Взял кто-то… Это уж не гауптвахта – трибунал. По законам военного времени. – Какой ужас! – У дамы округлились глаза. – Что же делать? – У меня к вам просьба. – Дойдя до последнего вагона, Рыбников остановился. – Я сейчас, пока никто не смотрит, под колеса нырну, а после, улучив момент, с насыпи – и в кусты. Нельзя мне под проверку попадать. Так вы уж не выдавайте, а? Скажите, знать не знаю, куда подевался. Ехали – не разговаривали, на что мне этот мужлан? А чемоданчик мой, что на полке, с собой прихватите, я за ним после в Москве к вам наведаюсь. Остоженка, вы сказали? – Да, дом Бомзе. Лидина оглянулась на важного петербургского начальника и жандармов, тоже двинувшихся в сторону состава. – Выручите, спасете? – Рыбников отступил в тень вагона. – Конечно! – На личике Гликерии Романовны появилось решительное, даже отчаянное выражение – как давеча, когда она кинулась к стоп-крану. – Я знаю, кто ваши чертежи украл! Тот противный субъект, который на меня бросился! Вот он отчего так торопился-то! И мост очень возможно, что он взорвал! – Как взорвал? – не поспевал за ее словами ошалевший Рыбников. – С чего вы взяли? Как он мог взорвать? – Откуда мне знать, я же не военный! Бомбу какую-нибудь из окна бросил! Я вас обязательно выручу! И под вагон лазить незачем! – крикнула уже на бегу – так порывисто бросилась навстречу жандармам, что штабс-капитан хотел удержать, да не успел. – Кто тут главный? Вы? – налетела Лидина на элегантного господина с седыми висками. – У меня важное известие! Тревожно прищурившись, Рыбников заглянул под вагон, но нырять туда было поздно – теперь в эту сторону было устремлено множество глаз. Штабс-капитан стиснул зубы, двинулся вслед за Лидиной. А та держала седоватого за рукав летнего пальто и с невообразимой быстротой стрекотала: – Я знаю, кто вам нужен! Тут был один человек, такой неприятный брюнет, безвкусно одетый, с алмазным перстнем – камень огромный, но нечистой воды. Ужасно подозрительный! Очень в Москву торопился! Все-все остались, и многие помогали людей из реки вынимать, а он подхватил свой саквояж и уехал! Хуже, чем просто уехал. Когда первая подвода со станции прибыла, за ранеными, он возницу подкупил. Дал ему деньги, много, и уехал. А раненого не взял! – А ведь правда, – подхватил начальник поезда. – Пассажир из второго вагона, шестое купе. Я видел, он мужику сотенную дал – за телегу-то! И укатил на станцию. – Ах, да помолчите вы, я еще не все рассказала! – сердито отмахнулась от него Лидина. – Я слышала, как он у того крестьянина спрашивал: «Паровоз маневровый на станции есть?» Это он и паровоз нанять хотел, чтоб поскорей сбежать! Я вам говорю – ужасно подозрительный! Рыбников слушал настороженно, ожидая, что сейчас она скажет и про якобы украденный тубус, но Гликерия Романовна, умница, про это подозрительнейшее обстоятельство умолчала, в очередной раз удивив штабс-капитана. – Интере-есный пассажир, – протянул господин с седыми висками и энергичным жестом подозвал жандармского офицера. – Поручик! Пошлите на ту сторону. Там, в инспекторском вагоне мой слуга-китаец, вы его знаете. Пусть б-бегом сюда. Я буду на станции. И быстро зашагал вдоль поезда. – А что с курьерским, господин Фандорин? – крикнул ему вслед поручик. – Отправляйте! – бросил заика, не останавливаясь. Тершийся неподалеку дядька с простоватой физиономией и вислыми усами щелкнул пальцами – к нему подлетели двое неприметных людишек, и все трое о чем-то зашептались.