«Рано утром по дороге в императорский дворец убит Окубо. Шестеро неизвестных, обнажив спрятанные мечи, умертвили форейтора, подрубили ноги лошадям и зарезали выскочившего из кареты министра. Охраны у министра не было. Про убийц пока ничего не известно, но очевидцы утверждают, что те переговаривались между собою на сацумском диалекте. Извольте срочно прибыть в посольство вместе с вице-консулом Фандориным». – Как это возможно? – вскричал титулярный советник. – Ведь заговорщики уничтожены! – Теперь ясно, что группа, на которую вы охотились, существовала для того, чтобы отвлечь силы и внимание властей. Или же людям сухорукого отвели вспомогательную роль, когда они попали в поле зрения полиции. Главная же группа терпеливо ждала своего часа. Едва Окубо вышел из укрытия и отказался от охраны, убийцы нанесли удар. Ах, Фандорин, боюсь, что это непоправимо. И главная беда впереди. Последствия для России будут печальны. Дрессировщика больше нет, клетка пуста, теперь японский тигр вырвется на свободу. В зверинце пусто, Зрители разбежались. Тигр на свободе. Аромат ирисов В кабинете российского посланника сидели шестеро мрачных господ: пятеро в черных сюртуках, один в флотском мундире, тоже черном. За окнами особняка сияло легкомысленное майское солнце, но путь его лучам преграждали плотные гардины, и в комнате было сумрачно, под стать общему настроению. Номинальным председателем совещания был сам посланник, действительный статский советник барон Кирилл Васильевич Корф, однако его превосходительство рта почти не раскрывал – хранил значительное молчание и лишь степенно кивал, когда слово брал сидевший по правую руку Бухарцев. По левую руку от полномочного представителя Российской империи расположились еще двое дипломатических сотрудников, первый секретарь и юный атташе, но те в разговоре не участвовали, а представляясь, прошелестели свои имена так тихо, что Эраст Петрович их не разобрал. Консул и вице-консул были посажены с другой стороны длинного стола, отчего возникало впечатление если не прямой конфронтации, то все же некоторого противостояния токийцев и йокогамцев. Сначала обсудили подробности покушения: у нападавших были револьверы, но стреляли они только в воздух, для острастки; несчастный Окубо закрывался от клинков голыми руками, отчего у него иссечены предплечья; смертельный удар расколол многоумную голову министра надвое; сразу с места убийства заговорщики отправились в полицию сдаваться и передали письменную декларацию, в которой диктатор объявляется узурпатором и врагом нации; все шестеро – бывшие сацумские самураи, земляки убитого. Пораженный, Фандорин спросил: – Они сдались? Не пытаясь покончить с собой? – Теперь незачем, – объяснил консул. – Они свое дело сделали. Будет суд, они выступят с красивыми речами, публика будет смотреть на них, как на героев. Про них напишут пьесы, нарисуют гравюры. Потом, конечно, оттяпают головы, но почетное место в японской истории они себе обеспечили. Далее приступили к главному – обсуждению политической ситуации и прогнозу грядущих перемен. Спорили двое, консул и морской агент, остальные слушали. – Теперь Япония неминуемо превратится из нашего союзника в соперника, а со временем и в заклятого врага, – угрюмо вещал Всеволод Витальевич. – Увы, таков закон политической физики. При Окубо, стороннике жесткого контроля над всеми сферами общественной жизни, Япония развивалась по нашему, российскому пути: твердая вертикаль власти, государственное управление основными отраслями промышленности, никаких игр в демократию. Отныне же настает час английской партии. Страна повернет на британский путь – с парламентом и политическими партиями, с возникновением крупного частного капитала. А что такое британская модель развития, господа? Это экстенсия, развитие вовне, газообразность, то есть стремление занять собою все доступное пространство. Такового вокруг предостаточно: слабая Корея, дряхлый Китай. Вот там-то мы с японским тигром и сойдемся. Капитан-лейтенанта Бухарцева перспектива, нарисованная йокогамским консулом, нисколько не напугала. – О каком тигре вы говорите, сударь? Право, смешно. Это не тигр, а кошка, причем драная и облезлая. Годовой бюджет Японии – одна десятая российского. Про военные силы и говорить нечего! У микадо армия мирного времени – тридцать пять тысяч человек. У его царского величества – почти миллион. Да и что у японцев за солдаты? Нашим молодцам едва по грудь. А флот! Я тут по роду службы посещал броненосец, недавно закупленный в Англии. Смех и слезы! Какие-то лилипуты, ползающие по Гулливеру. Как они намерены управляться с поворотным механизмом двенадцатидюймовых орудий? Подпрыгивать и виснуть на колесе впятером? Какая Корея, какой Китай, помилуйте, Всеволод Витальевич! Дай бог японцам остров Хоккайдо освоить! Речь Бухарцева посланнику явно понравилась – он заулыбался, закивал. Доронин же ни с того ни с сего вдруг спросил: – Скажите, Мстислав Николаевич, а у кого в домах чище – у наших крестьян или у японских? – При чем здесь это? – поморщился Бухарцев. – Японцы говорят: «Если в домах чисто, значит, правительство уважаемо и стабильно». У нас, господа соотечественники, в домах нечисто, и весьма-с. Грязь, пьянство, а чуть что – красного петуха под помещичью крышу. У нас, милостивые государи, бомбисты. Хорошим тоном у образованной молодежи считается фронда, а у японцев хороший тон – патриотизм и почтение к власти. Что же до разницы в телосложении, то это дело наживное. Мы говорим: в здоровом теле здоровый дух. Японцы уверены в обратном. И в этом я с ними, знаете ли, согласен. У нас с вами четыре пятых населения неграмотны, а у них принят закон о всеобщем обучении. Вы давеча поминали бюджет – мол, у нас в десять раз больше денег. Зато японцы треть государственного дохода отдают министерству просвещения. Скоро все дети здесь будут ходить в школу. Патриотизм, здоровый дух и образование – вот кулинарный рецепт корма, на котором из «драной кошки» очень быстро вырастает тигр. А еще не забудьте главное японское сокровище, в наших палестинах, увы, очень редкое. Называется «достоинство». Посланник был удивлен: – В каком, простите, смысле? – В самом что ни на есть прямом, ваше превосходительство. Япония – страна вежливости. Каждый, даже самый бедный, здесь держится с достоинством. Для японца нет ничего страшней, чем утратить уважение окружающих. Да, сегодня это нищая, отсталая страна, но она стоит на твердом фундаменте, а потому добьется всего, к чему стремится. И произойдет это гораздо быстрее, чем нам кажется. Бухарцев продолжать препирательство не стал – лишь с улыбкой взглянул на посланника и красноречиво развел руками. И тогда его превосходительство наконец произнес свое веское слово: – Всеволод Витальевич, я ценю вас как прекрасного знатока Японии, но мне также известно, что вы человек увлекающийся. Слишком длительное пребывание на одном месте имеет свои отрицательные стороны: начинаешь смотреть на ситуацию глазами туземцев. Иногда это полезно, но не увлекайтесь, не увлекайтесь. Покойник Окубо говорил, что его не убьют, пока он нужен своей стране. Фатализм этого сорта мне понятен, я придерживаюсь того же мнения и полагаю: раз Окубо больше нет, значит, он исчерпал свою полезность. Разумеется, вы правы, говоря, что теперь политический курс Японии переменится. Но прав и Мстислав Николаевич: у этой азиатской страны нет и не может быть потенциала великой державы. Возможно, она станет более влиятельной и активной силой Дальневосточной зоны, но полноценным игроком – никогда. Именно это я намерен изложить в моем докладе его светлости господину канцлеру. И главный вопрос отныне должен быть сформулирован так: под чью дудку будет плясать Япония – под российскую или под английскую. – Здесь барон Корф тяжко вздохнул. – Боюсь, в этом соперничестве нам придется нелегко. У британцев карты сильнее. А кроме того, мы еще и совершаем непростительные оплошности. – Голос его превосходительства, до сего момента нейтрально-размеренный, сделался строг и даже жесток. – Взять хотя бы историю с охотой на фальшивых убийц. Весь дипломатический корпус шепчется о том, что Окубо пал в результате русской интриги. Мол, мы нарочно подставили полиции каких-то оборванцев, в то время как настоящие убийцы беспрепятственно готовили свой удар. Сегодня на лаун-теннисе германский посланник с тонкой улыбкой обронил: «Окубо перестал вам быть полезен?» Я был потрясен. Говорю: «Ваше сиятельство, откуда у вас такие сведения?!» Оказывается, у него уже успел побывать Булкокс. Ох уж этот Булкокс! Ему мало того, что Британия избавилась от своего главного политического оппонента, Булкокс хочет еще и бросить тень на Россию. И его козням невольно помогаете вы, господа йокогамцы! Под конец своей речи посланник впал в нешуточное раздражение, причем, хоть и адресовался к «господам йокогамцам», но смотрел при этом не на консула, а на Эраста Петровича, самым немилостивым образом. А тут еще и Бухарцев подлил масла в огонь: – А я, ваше превосходительство, вам докладывал. С одной стороны, попустительство, с другой – безответственный авантюризм. Обе стороны – и попустительствующая (то есть Всеволод Витальевич), и безответственно-авантюрная (то есть Фандорин) – исподтишка переглянулись. Дело принимало скверный оборот. Барон пожевал сухими остзейскими губами, воздел к потолку водянистые глаза и насупился. Однако молния не сверкнула, обошлось раскатом грома: – Ну вот что, господа йокогамцы. Отныне извольте заниматься своими непосредственными консульскими обязанностями. В первую очередь, это касается господина вице-консула. Вам, Фандорин, работы хватит: снабжение и ремонт кораблей, помощь морякам и торговцам, составление коммерческих сводок. А в политику и стратегию не суйтесь, не вашего ума дела. Для того у нас есть человек военный, специалист. Что ж, могло закончиться и хуже. * * * Из дипломатического квартала с красивым названием Тигровые Ворота до вокзала Симбаси ехали в карете посланника – его превосходительство был человеком тактичным и обладал важным административным талантом: задать подчиненным взбучку, но при этом не нанести личной обиды. Экипаж с золоченым гербом на дверце был призван подсластить горькую пилюлю, которой барон попотчевал йокогамцев. Город Токио показался Эрасту Петровичу удивительно похожим на родную Москву. То есть, разумеется, архитектура была совсем другая, но чередование лачуг и дворцов, тесных улиц и пустырей было совершенно московским, а новомодная улица Гиндза с аккуратными кирпичными домами была точь-в-точь как чопорная Тверская, изо всех сил стремящаяся прикинуться Невским проспектом. Титулярный советник все выглядывал из окошка, рассматривая причудливое смешение японских и западных одежд, причесок, колясок. Доронин же устало смотрел в обитую бархатом стенку, речи консула были унылы. – Гибель России в ее правителях. Как сделать, чтоб правили те, у кого к этому талант и призвание, а не те, у кого амбиции и связи? А другая наша беда, Фандорин, в том, что Россия-матушка повернута лицом на Запад, а спиной на Восток. При этом Западу мы упираемся носом в задницу, потому что Западу на нас наплевать. А беззащитный деррьер подставляем Востоку, и рано или поздно в наши дряблые ягодицы непременно вопьются острые японские зубы. – Что же делать? – спросил Эраст Петрович, провожая взглядом двухэтажный омнибус, запряженный четверкой низкорослых лошадей. – Отворотиться от Запада к Востоку? Вряд ли это возможно. – Наш орел затем и двухглавый, чтобы одна его башка смотрела на Запад, а вторая на Восток. Нужно чтобы и столиц было две. Да вторая не в Москве, а во Владивостоке. Вот тогда мы с англичанами поспорили бы, кому править на Тихом океане. – Но я читал, что Владивосток – чудовищная д-дыра, просто деревня! – Что с того? Петербург и деревней-то не был, когда Петр простер руку и сказал: «Природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно». А тут и название соответствующее: Владей Востоком. Разговор принимал настолько важное направление, что Фандорин перестал глазеть в окошко и оборотился к консулу. – Всеволод Витальевич, а зачем владеть чужими землями, если и в своих собственных никак на можешь навести п-порядок? Доронин усмехнулся: – Правы, тысячу раз правы. Никакое завоевание не будет прочным, если собственный дом шаток. Только ведь это не одной России касается. У ее величества королевы Виктории дом тоже на курьих ножках стоит. Ни нам, ни британцам Земля принадлежать не будет. Потому что мы ее неправильно завоевываем – силой. А сила, Фандорин, самый слабый и недолговечный из инструментов. Побежденный ей, конечно, покорится, но будет лишь ждать момента, чтобы освободиться. Все европейские завоевания в Африке и Азии ненадолго. Через пятьдесят, много сто лет колоний не останется. Да и у японского тигра ни черта не выйдет – не у тех учителей учится. – А у кого же им следует учиться? – У китайцев. Ну, не у императрицы Цы Си, разумеется, а у китайской неторопливости и основательности. Жители Поднебесной не тронутся с места, пока не наведут у себя порядок, а это дело долгое, лет на двести. Зато потом, когда китайцам сделается тесно, они покажут миру, что такое настоящее завоевание. Они не будут греметь оружием и отправлять за границу экспедиционные корпуса. О нет! Они покажут другим странам, что жить по-китайски лучше и разумнее. И тогда другие народы сами пожелают жить по-китайски. И постепенно все станут китайцами, пускай на это уйдет еще несколько поколений. – А я думаю, что весь мир завоюют американцы, – сказал Эраст Петрович. – И произойдет это самое позднее через сто лет. В чем сила американцев? В том, что они принимают к себе всех. Кто з-захотел, тот и американец, даже если раньше был ирландцем, евреем или русским. Будут Соединенные Штаты Земли, вот увидите. – Вряд ли. Американцы, конечно, ведут себя умнее, чем европейские монархии, но им не хватит терпения. Они тоже западного корня, а на Западе люди слишком много значения придают времени. На самом же деле никакого времени не существует, нет никакого «завтра», есть только вечное «сейчас». Объединение мира – дело медленное, но куда, собственно, спешить? Никаких Соединенных Штатов Земли не получится, будет одна Поднебесная, и тогда наступит всеобщая гармония. Слава Богу, мы с вами этого земного рая не увидим. На этой меланхолической ноте разговор о будущем человечества прервался – карета остановилась у здания вокзала. * * * Назавтра с утра вице-консул Фандорин занялся рутинной работой: составлением реестра русских судов, долженствовавших прибыть в йокогамский порт в июне-июле 1878 года. Эраст Петрович кое-как накалякал заголовок скучного документа (все равно девица Благолепова потом перепечатает), но дальше дело не пошло. Из окна кабинетика, расположенного на втором этаже, открывался славный вид на консульский садик, на оживленный Банд, на рейд. Настроение у титулярного советника было кислое, мысли витали черт знает где. Фандорин подпер щеку кулаком, стал смотреть на прохожих, на катящие вдоль набережной экипажи. И досмотрелся. Мимо ворот проехала лаковая коляска Алджернона Булкокса, двигаясь в сторону Блаффа. На кожаном сиденье, будто два голубка, сидели коварный враг России и его сожительница, причем О-Юми держала англичанина под руку и что-то нашептывала ему на ухо – достопочтенный масляно улыбался. В сторону русского консульства безнравственная кокотка даже не взглянула. Несмотря на расстояние, Эраст Петрович разглядел острым взглядом, как шевелится прядка волос за ее ухом, а тут еще ветер занес из сада аромат цветущих ирисов…