На стуле висела одежда покойного. Эраст Петрович задумчиво посмотрел на вытертую спину кителя, на латаную рубашку с пристегнутым воротничком – самым что ни на есть дешевым, целлулоидным. И вдруг наклонился. – Удар не удар, но прикосновение было! – воскликнул он. – Смотрите, вот здесь, отпечатался след п-пальца. Хотя, может быть, это рука самого Благолепова, – тут же сник чиновник. – Пристегивал воротник, да и ухватился… – Ну, это нетрудно выяснить. – Доктор достал из кармана лупу, присел на корточки возле стула. – Угу. Большой палец правой руки. – Вы можете так определить на взгляд? – поразился Фандорин. – Да. Немножко интересовался. Видите ли, мой приятель доктор Генри Фолдс, работающий в одном токийском госпитале, сделал любопытное открытие. Исследуя отпечатки пальцев на древней японской керамике, он обнаружил, что узор на подушечках никогда не повторяется… – Твигс подошел к кровати, взял правую руку покойника, рассмотрел в лупу большой палец. – Нет, это совсем другой палец. Никаких сомнений… Так вот, мистер Фолдс выдвинул любопытную гипотезу, согласно которой… – Я читал про отпечатки пальцев, – нетерпеливо перебил Эраст Петрович, – но европейские авторитеты не находят этой идее практического применения. Лучше проверьте, совпадает ли место, где отпечатался палец, с покраснением, про которое вы говорили. Доктор бесцеремонно приподнял мертвую голову с отпиленной верхушкой, согнулся в три погибели. – Пожалуй, совпадает. Да только что с того? Прикосновение было, но удара-то не было. Откуда взялся ожог, непонятно, но, уверяю вас, от такой причины еще никто не умирал. – Ладно, зашивайте, – вздохнул Фандорин, сдаваясь. – Зря я вас обеспокоил. Пока доктор орудовал иглой, титулярный советник вышел в соседнюю комнату. Софья Диогеновна подалась ему навстречу с таким выражением лица, будто ожидала чудесного известия – мол, батюшка вовсе не умер, это только что научно установил доктор-англичанин. Покраснев, Фандорин сказал: – Нужно было м-медицински определить причину смерти. Так положено. Барышня кивнула, надежда на ее лице померкла. – И какая оказалась причина? – поинтересовался Сирота. Эраст Петрович смущенно закашлялся и пробормотал запомнившуюся абракадабру: – П-пролапс митрального клапана. Письмоводитель уважительно кивнул, а Софья Диогеновна тихо, безутешно заплакала, будто это известие ее окончательно подкосило. – А что мне-то теперь, господин вице-консул? – срывающимся голосом спросила она. – Боюсь я тут одна. Ну как Сэмуси нагрянет, за деньгами? Нельзя ли мне у вас в присутствии переночевать? Я бы как-нибудь на стульчиках, а? – Хорошо, идемте. Что-нибудь п-придумаем. – Я только вещи соберу. Барышня выбежала из комнаты. Наступила тишина. Лишь слышно было, как, насвистывая, работает доктор. Потом что-то шмякнуло об пол, и Твигс выругался: «Damned crown!», из чего Фандорин сдедуктировал, что англосакс уронил крышку черепа. Эраста Петровича замутило, и, чтоб не услышать еще какой-нибудь пакости, он затеял разговор – спросил, отчего Сирота назвал доктора «искренним человеком». Тот обрадовался вопросу – похоже, молчание его тоже томило – и с удовольствием принялся рассказывать: – Это очень красивая история, про нее даже хотели написать пьесу для театра Кабуки. Случилась она пять лет назад, когда Твигс-сэнсэй еще носил траур по своей уважаемой супруге, а его уважаемые дочери были маленькими девочками. В клубе «Юнайтед», играя в карточную игру бридж, сэнсэй поссорился с одним нехорошим человеком, билетером. Билетер приехал в Йокогаму недавно, стал всех обыгрывать в карты, а кто обижался – вызывал на поединок, и уже одного человека застрелил насмерть, а двоих тяжело ранил. Билетеру за это ничего не было, потому что это называется «дуэль». – А, бретер! – догадался Фандорин, поначалу введенный в заблуждение непредсказуемым чередованием «р» и «л» в речи письмоводителя, во всем прочем абсолютно правильной. – Ну да, билетер, – повторил Сирота. – И вот этот плохой человек вызвал сэнсэя стреляться. Положение у доктора было ужасное. Стрелять он не умел совсем, и билетер наверняка бы его убил, и тогда дочери остались бы круглыми сиротами. Но если бы сэнсэй отказался от дуэли, все от него отвернулись бы, и дочерям было бы стыдно за такого отца. А он очень не хотел, чтобы девочки его стыдились. И тогда мистер Твигс сказал, что принимает вызов, но что ему нужно пять дней отсрочки, чтобы подготовиться к смерти, как подобает джентльмену и христианину. А еще он потребовал от секундантов, чтобы они назначили самую большую дистанцию, какую только разрешает дуэльный кодекс, – целых тридцать шагов. Билетер с презрением согласился, но взамен потребовал, чтобы число выстрелов было не ограничено и чтобы дуэль продолжалась «до результата». Он сказал, что не позволит превращать поединок чести в комедию. Пять дней сэнсэя никто не видел. Стали говорить, что он тайком уплыл на корабле и даже бросил своих дочерей. Но в назначенный день и час он пришел к месту дуэли. Кто был там, говорили, что он был немножко бледный, но очень сосредоточенный. Противников поставили в тридцати шагах друг от друга. Доктор снял сюртук, заткнул уши ватой. А когда секундант махнул платком, он поднял пистолет, тщательно прицелился и попал билетеру точно в середину лба. – Да что вы! – воскликнул Эраст Петрович. – Вот это удача! Поистине Твигса Всевышний пожалел! – Все в Сеттльменте тоже так думали. Но вскоре открылось, в чем дело. Управляющий стрелковым клубом рассказал, что мистер Твигс все пять дней провел в тире. Вместо того чтобы молиться и писать завещание, он учился стрелять из дуэльного пистолета, причем именно с расстояния в тридцать шагов. Сэнсэй немножко оглох, но научился без промаха попадать в середину мишени. Еще бы, ведь он израсходовал несколько тысяч зарядов. Всякий на его месте добился бы того же. – Ах, какой молодец! – Некоторые говорили, как вы. Но другие возмущались и ругали доктора за то, что это была unfair play.[9] Один молокосос, лейтенант французской морской пехоты, напился пьяный и стал при всех издеваться над доктором за трусость. Сэнсэй тяжело вздохнул и сказал: «Вы очень молодой и еще не понимаете, что такое ответственность. Но если вы считаете меня трусом, я согласен с вами стреляться на тех же условиях» – и при этом так внимательно посмотрел морокососу в середину лба, что тот сразу стал совсем трезвый и извинился. Вот какой человек доктор Твигс! – с восхищением закончил Сирота. – Искренний человек! – Как Пушкин и фельдмаршал Сайго? – невольно улыбнулся Эраст Петрович. Письмоводитель торжественно кивнул. Да, признаться, и Фандорин взглянул на вышедшего из спальни доктора иными глазами. Отметил в его внешности некоторые черты, не бросающиеся в глаза при поверхностном взгляде: твердую линию подбородка, неколебимую массивность лба. Очень интересный экземпляр. – Зашит, заштопан, в наилучшем виде, – объявил доктор. – С вас, мистер Фандорин, гинея и два шиллинга. И еще шесть пенсов за место в морге. Лед в Йокогаме дорог. Когда Сирота отправился за тележкой для перевозки тела, Твигс взял Эраста Петровича двумя пальцами за пуговицу и с загадочным видом произнес: – Я тут думал об отпечатке пальца и красном пятнышке… Скажите, господин вице-консул, случалось ли вам слышать об искусстве дим-мак? – П-простите? – Не случалось, – констатировал доктор. – И это неудивительно. О дим-мак мало что известно. Возможно, это вообще выдумки… – Да что это такое – «дим-мак»? – Китайское искусство Отсроченного Убийства. Эраст Петрович вздрогнул и посмотрел на Твигса в упор – не шутит ли. – Как это? – Подробности мне неизвестны, но я читал, что есть люди, умеющие убивать и врачевать одним прикосновением. Вроде бы они умеют концентрировать некую энергию, собирать ее в пучок и воздействовать этим пучком на определенные точки тела. Про иглоукалывание-то вы слышали? – Да, слышал. – Судя по всему, дим-мак оперирует теми же анатомическими знаниями, но использует не иглу, а обычное прикосновение. Я читал, что владеющий этим таинственным искусством способен вызвать острый приступ боли, или, наоборот, сделать человека совершенно нечувствительным к боли, или временно парализовать его, или усыпить, или убить… Причем не обязательно в момент прикосновения, а с отсрочкой. – Я вас не понимаю! – воскликнул Фандорин, слушавший доктора с все возрастающим недоумением. – Я сам не понимаю. Это похоже на сказку… Но мне вспомнилась прочитанная история: как мастер дим-мак нанес сам себе удар в некую точку и упал замертво. Не дышал, сердце не билось. Враги бросили его на съедение псам, а он через некоторое время очнулся живой и здоровый. Читал я и другую историю – про то, как одного китайского правителя поцеловал в ногу нищий. Через некоторое время на месте поцелуя появилось розовое пятно, а еще через несколько часов царь вдруг упал мертвым… Черт! – смутился доктор. – Я уподобляюсь болванам-журналистам, которые выдумывают про Восток всякие небылицы. Просто, пока я зашивал нашего приятеля, все думал про след на шее, вот и вспомнил… Трудно было представить, чтобы такой солидный и положительный человек, как доктор Твигс, вздумал дурачить собеседника, но и поверить в Отсроченное Убийство убежденному рационалисту, каковым считал себя Эраст Петрович, было трудно. – М-да, – вымолвил в конце концов титулярный советник. – На Востоке, конечно, много всяких явлений, не изученных европейской наукой… На этом вежливом замечании мистический разговор и закончился. * * * С Твигсом распрощались на улице. Доктор сел на рикшу, приподнял шляпу и укатил. Двое туземцев укладывали на тележку тело бедного капитана, завернутое в простыню. Эраст Петрович, Сирота и всхлипывающая Софья Диогеновна отправились в консульство пешком, потому что «ездить на живом человеке» Фандорин снова отказался, а письмоводитель и барышня тоже не пожелали барствовать, раз уж титулярный советник шествует на своих двоих. У первого же фонаря вице-консула ждал сюрприз. Из темноты возник круглолицый якудза, про которого Эраст Петрович уже и думать забыл. Прижал руки к бокам, застыл в низком поклоне. Потом выпрямился и уставился на своего благодетеля суровым, немигающим взглядом. – Я докатился до самой речки, – перевел Сирота, глядя на разбойника с явным одобрением. – Какие еще будут приказания, господин? – До чего же он мне надоел! – пожаловался Фандорин. – Лучше бы ему тавро на лоб поставили! Послушайте, Сирота, мне теперь никогда от него не отвязаться? Письмоводитель внимательно посмотрел упрямцу в глаза и покачал головой: – Это человек слова. Единственный способ – приказать ему покончить с собой. – Господь с вами! Ладно. Пусть по крайней мере скажет, как его з-зовут. Сирота перевел чиновнику ответ бывшего солдата банды Тебэй-гуми: – Его зовут Масахиро Сибата, но вы можете называть его просто Маса. Эраст Петрович оглянулся на скрип колес и снял цилиндр – возчики катили мимо тележку, на которой «совершенно здоровый покойник» отправился следом за доктором, в мертвецкую. В изголовье лежали ботинки и аккуратно сложенная одежда. Вокруг суета, Один лишь он спокоен, Ушедший к Будде.