– Не нужно. В ресторане вы никого уже не застанете. А пансионом я займусь сам. * * * Летя в экипаже вдоль ночных бульваров, Фандорин думал о страшной опасности, нависшей над древним городом – нет, над всем тысячелетним государством. Черные толпы, вооруженные японскими (или какими там) винтовками, стянут переулки удавкой баррикад. С окраин к центру поползет бесформенное кровавое пятно. Начнется затяжная, лютая резня, в которой победителей не будет, лишь мертвецы и проигравшие. Главный враг всей жизни Эраста Петровича, бессмысленный и дикий Хаос пялился на инженера бельмастыми глазами темных окон, скалился гнилой пастью подворотен. Разумная, цивилизованная жизнь сжалась в ломкую проволочку фонарей, беззащитно мерцающих вдоль тротуара. Маса поджидал возле решетки. – Я не знаю, что происходит, – быстро заговорил он, ведя Фандорина вдоль пруда. – Смотрите сами. Плохой человек Мырников и с ним еще пятеро прокрались в дом вон через то крыльцо. Это было… двенадцать минут назад. – Он с удовольствием взглянул на золотые часы, в свое время подаренные ему Эрастом Петровичем к 50-летию микадо. – Я тут же вам позвонил. – Ах, как скверно! – с тоской воскликнул инженер. – Этот шакал разнюхал и опять все испортил! Камердинер философски заметил: – Все равно теперь ничего не поделаешь. Давайте смотреть, что будет дальше. И они стали смотреть. Слева и справа от входа было по окну. Свет в них не горел. – Странно, – прошептал Эраст Петрович. – Что они там делают во мраке? Ни выстрелов, ни криков… И в ту же секунду крик раздался – негромкий, но полный такого звериного ужаса, что Фандорин и его слуга, не сговариваясь, выскочили из своего укрытия и побежали к дому. На крыльцо выполз человек, проворно перебирая локтями и коленками. – Банзай! Банзай! – вопил он без остановки. – Пойдем! – оглянулся инженер на остановившегося Масу. – Что же ты? Слуга стоял, скрестив руки на груди, немое воплощение обиды. – Вы обманули меня, господин. Этот человек японец. Уговаривать его было некогда. Да и совестно. – Он не японец, – сказал Фандорин. – Но ты прав: тебе лучше уйти. Нейтралитет так нейтралитет. Инженер вздохнул и двинулся дальше. Камердинер тоже вздохнул и побрел прочь. Из-за угла пансиона один за другим вылетели три тени – люди в одинаковых пальто и котелках. – Евстратий Павлович! – галдели они, подхватив ползущего и ставя его на ноги. – Что с вами? Тот выл, рвался из рук. – Я Фандорин, – сказал Эраст Петрович, приблизившись. Филеры переглянулись, но ничего не сказали – очевидно, в дальнейших представлениях нужды не было. – Мозга с мозги съехала, – вздохнул один, постарше остальных. – Евстратий Павлович давно не в себе, наши примечали. А тут совсем с резьбы сошел… – Японский бог… Банзай… Изыди, бес… – все дергался припадочный. Чтоб не мешал, Фандорин сжал ему артерию, и надворный советник успокоился. Опустил голову, всхрапнул, повис на руках у своих помощников. – Пусть полежит, ничего с ним не случится. Ну-ка, за мной! – приказал инженер. Быстро прошелся по комнатам, всюду зажигая электричество. В квартире было пусто, безжизненно. Лишь в спальне билась и трепетала занавеска на распахнутом окне. Фандорин кинулся к подоконнику. Снаружи был двор, за ним пустырь, сумрачные силуэты домов. – Ушел! Почему никого не поставили под окном? Это непохоже на Мыльникова! – Да стоял я, вон там, – принялся оправдываться один из филеров. – Как услышал, что Евстратьпалыч кричит, – побежал. Думал, выручать надо… – Где наши-то? – изумленно вертел головой старший. – Мандрыкин, Лепиньш, Саплюкин, Кутько и этот, как его, ушастый. Вдогонку что ль припустили, в окно? Так свистели бы… Эраст Петрович приступил к более внимательному осмотру квартиры. В комнате, что находилась слева от прихожей, обнаружил на ковре несколько капель крови. Потрогал – свежая. Повел взглядом вокруг, уверенно направился к серванту, распахнул приоткрытую дверцу. Там, зажатый в столярных тисках, торчал небольшой арбалет. Разряженный. – Так-так, знакомые фокусы, – пробормотал инженер и стал прощупывать пол в том месте, где кровь. – Ага, вот и п-пружина. Под паркетиной спрятал… Где же тело? Повернул полову вправо, влево. Направился к зеркалу, висевшему на противоположной от окна стене. Пощупал раму, не нашел механизма и просто двинул кулаком по блестящей поверхности. Филеры, тупо наблюдавшие за действиями «Чернобурого», ахнули – зеркало со звоном провалилось в черную нишу. – Вот она где, – удовлетворенно промурлыкал инженер, щелкнув кнопкой. В обоях открылась дверца. За фальшивым зеркалом оказался чуланчик. С другой стороны в нем имелось окошко, откуда отлично просматривалось соседнее помещение, спальня. Половину тайника занимал фотографический аппарат на треноге, но не он заинтересовал Фандорина. – Говорите, ушастый? – спросил инженер, нагибаясь и рассматривая что-то на полу. – Не этот? Выволок под мышки безжизненное тело с торчащей из груди стрелой, короткой и толстой. Филеры сгрудились над мертвым товарищем, а инженер уже спешил в комнату напротив. – Тот же фокус, – объявил он старшему из агентов, когда тот вошел следом. – Тайная пружина под паркетом. В шкафу спрятан арбалет. Смерть мгновенная, острие смазано ядом. А труп вон там. – Он показал на зеркало. – Можете убедиться. Но в этом тайнике, точь-в-точь похожем на предыдущий, тел оказалось целых три. – Лепиньш, – вздохнул филер, вытаскивая верхнего. – Саплюкин. А внизу Кутько… Пятый труп нашелся в спальне, в щели за платяным шкафом. – Не знаю, как ему удалось расправиться с ними поодиночке… Скорее всего, дело было так, – принялся восстанавливать картину Фандорин. – Те, что вошли в боковые комнаты, погибли первыми, от стрел, и были спрятаны в з-зазеркалье. Этот, в спальне, убит голой рукой – во всяком случае, видимых повреждений нет. У Саплюкина и этого, как его, Лепиньша, переломлены шейные позвонки. Судя по разинутому рту Лепиньша, он успел увидеть убийцу. Но не более… Акробат умертвил этих двоих в прихожей и оттащил в правую комнату, бросил поверх Кутько. Я одного не пойму: как это Мыльников уцелел? Должно быть, развеселил японца своими воплями «банзай!»… Ну все, довольно лирики. Главное дело у нас впереди. Вы, – ткнул он пальцем в одного из филеров, – берите своего скорбного разумом начальника и везите его на Канатчикову дачу. А вы двое – со мной. – Куда, господин Фандорин? – спросил тот, что постарше. – На Москву-реку. Черт, уже половина первого, а нам еще искать иголку в стоге сена! * * * Поди-ка отыщи на Москве-реке неведомо какой склад. Грузового порта в Первопрестольной не имеется, товарные пристани начинаются от Краснохолмского моста и тянутся с перерывами вниз по течению на несколько верст, до самого Кожухова. Начали прямо от Таганки, с пристани «Общества пароходства и торговли Волжского бассейна». Потом был дебаркадер «Торгового дома братьев Каменских», склады нижегородской пароходной компании г-жи Кашиной, пакгаузы Москворецкого товарищества и прочая, и прочая. Искали так: ехали вдоль берега на извозчике, вглядываясь в темноту и прислушиваясь – не донесется ли шум. Кто станет работать в этот глухой час кроме людей, которым есть что скрывать? Временами спускались к реке, слушали воду – большинство причалов располагалось на левом берегу, но изредка попадались и на правом. Возвращались к коляске, ехали дальше. С каждой минутой Эраст Петрович делался все мрачнее. Поиски затягивались – брегет в кармане звякнул дважды. Словно в ответ пробили два раза часы на колокольне Новоспасского монастыря, и мысли инженера повернули в сторону божественности. Самодержавная монархия может держаться лишь на вере народа в ее мистическое, сверхъестественное происхождение, думал хмурый Фандорин. Если эта вера подорвана, с Россией будет, как с Мыльниковым. Народ наблюдает за ходом этой несчастной войны и с каждым днем убеждается, что японский бог то ли сильнее русского, то ли любит своего помазанника больше, чем Наш любит царя Николая. Конституция – вот единственное спасение, размышлял инженер, несмотря на зрелый возраст все еще не изживший склонности к идеализму. Монархии нужно перенести точку опоры с религиозности на разум. Чтоб народ исполнял волю власти не из богобоязненности, а потому что с этой волей согласен. Но если сейчас начнется вооруженный бунт, всему конец. И уж неважно, сумеет монархия залить восстание кровью или не сумеет. Джинн вырвется из бутылки, и трон все равно рухнет – не сейчас, так через несколько лет, при следующем сотрясении… В темноте тускло заблестели пузатые железные цистерны – нефтяные резервуары общества «Нобель». В этом месте река делала изгиб.