Глава государственного телевидения Святополк Боголюбский (по прошлому паспорту саксонец Леопольд фон Браун) посторонился, впуская в сени министра славянской культуры Евпатия Медовухина, в прошлой жизни Бернгарда Штюрмера. Троекратно поцеловавшись с гостем, он кликнул слугу, одетого в вышитую рубаху, ситцевые штаны и лапти, молвив просвещённое слово: – Ох ты гой еси, ты лакеюшка, ты возьми-ка, орёл чернобровый мой, во свои рученьки во могучие рухлядь мягкую князя милостивого свет Медовухина, басурманами плащом прозываемую. Поклонюсь тебе в ножки белые, лобызну тебя в очи ясные. Камердинер, не выказав удивления, с поклоном принял одежду. – Лео, ты, случайно, не заболел после тяжёлой работы? – на чистом диалекте «заксен» шепнул Евпатий. – Что за древнерусский язык? Я даже половину не понял. – Bruder, alles in ordnung117, – тихо ответил Святополк. – Просто ты ж сам понимаешь – время такое, нам нужно показывать себя патриотами, для этого ты сюда и пришёл. А общение на подобном наречии с прислугой – поверь, отличнейшая практика. С тех пор как после присоединения Гельсингфорса к империи государь специальным указом обязал чиновников упрочить духовные скрепы и возродить культурные традиции России, в моду вошли, выражаясь на сленге приехавших в Москву вместе с государем дрезденских баронов, «обер-чаепития». Высшие сановники империи собирались в спешно отделанных с помощью персидских гастарбайтеров теремах «руссиш стиль» и всячески показывали свою любовь к России. Леопольд и Бернгард вальяжно прошли в гостиную. С полатей к ним навстречу поднялись куратор прессы императорского двора Сидор Вкусноколбасцев (барон Альфред фон Шмектвурст) и министр финансов Пантелеймон Рюрикович (Генрих Граф-Людинксгаузен). Славяне облобызались и закрестились на икону святого Владимира, перед которой хозяин загодя зажёг ароматную лампадку. – Попрошу, бояре, отвечерять чем Бог послал, – сказал хлебосольный Святополк. Гости чинно расселись за деревянным столом, покрытым белой скатертью с синими петушками: посередине испускал пар самовар чистого серебра из бутика «Тиффани», радовала глаз икра в хрустальной вазочке, нарочито небрежной грудой лежали баранки. Лакеи, радушно улыбаясь, расставили перед гостями фарфоровые тарелки с дымящимися щами, аккуратно положив рядом приборы – сплетённые вручную лапотки от Версаче. Подавая друзьям пример, Святополк ловко зачерпнул лаптем щи. Ему это было не впервой, и он влёгкую справился с поставленной задачей – сказывался многолетний опыт. Остальным добрым молодцам так не повезло. У Пантелеймона горячая жидкость сразу пролилась на кафтан, отчаянно зашипев жиром, Сидор уронил прибор в гущу, а Евпатий тщетно пытался выковырять кусок картошки, застрявший среди хитроумных сплетений дизайнерского лаптя. Впрочем, довольно скоро гости научились есть правильно – главное было набрать полный лапоть щей, побыстрее выпить содержимое, пока оно не вытекло (при этом постараться не обжечься), и тут же опрокинуть пустую ёмкость в рот, не упуская мясо и варёную капусту. Священнодейство довершалось двузубой вилочкой для очистки мыска лаптя, далее следовало зачёрпывать им щи вновь. Не сказать, чтобы процедура в принципе была так уж сложна, но для новичков всё-таки изрядно утомительна. Следует отдать должное дрезденским баронам – они очень старались, доказательство патриотизма делом ценилось при дворе. Справедливости ради отметим: прозападная оппозиция на private parties графа Арсения Карнавального столь же показательно вкушала санкционных устриц, и там, к стыду сказать, случалось всякое – включая скольжение барышень на деликатесе и падение кверху лапками, улетание раковин в сторону и поспешное запивание устричной плоти водкой; однако ж ели, нахваливая, ибо тем самым противодействовали отвратной политике царизма. Вслед за Святополком тарелку очистил Пантелеймон и, вплотную приблизив губы к уху хозяина дома, шепнул по-немецки: – Слушай, старик… у тебя скатерть цветов финского флага… не донёс бы кто… – Ох ты гой еси, детинушка… – пролепетал фон Браун на старославянском и сразу же перешёл на диалект «заксен»: – Спасибо, прямо сейчас лакеям скажу, чтоб убрали. Баранки вкушали уже на новой красной скатерти, слуг отослали в людскую, чтобы поговорить по-свойски. Под дружный хруст все пили чай с блюдец гжельского сервиза – разгрызая колотый сахар, как и положено истинно русским, вприкуску. – Тяжело, братья, патриотизм проявлять, – пожаловался Сидор Вкусноколбасцев. – Столько сложностей в этой России, и не всегда понимаешь, чего они хотят. Вот, например, пословица – «семь раз умер, один раз отрежь». Что она значит? Про зомби, который погибает только с седьмого раза? В Саксонии, уважаемые гешафтен, куда как проще. – Нет-нет, – поправил его патриот Евпатий Медовухин, написавший целый цикл популярных книг о русской культуре и читавший лекции о богатстве русского языка почти без акцента. – На самом деле «семь раз на отмели, один раз отрок». То есть следует так понимать – только долгая групповуха на берегу моря способна сделать тебя мужчиной. Ты лингвистику местную поизучай с моё – у тебя волосы дыбом встанут. Какой ещё народ в мире может сказать «надень шапку на хуй, а то уши замёрзнут»? Патриоты в благоговейном ужасе закрестились на икону. – Это далеко не всё, – продолжил Медовухин. – Даже мне до сих пор трудно разобраться в многозначительности определения слова «хули». В одном случае, как «хули нам», оно означает храбрость, в другом – агрессию, как «хули тебе надо?». И наконец, неопределённую грустную житейскую философию отрицания, вроде «хули толку». – Согласен, – кивнул Леопольд фон Браун. – Быть настоящим русским патриотом, носителем духовных скреп чрезвычайно сложно. Со щами я на удивление быстро освоился, но вот с водкой, конечно, жесть полнейшая. Занюхивать рукавом и портянками, как советуют древние новгородские летописи, почти невозможно. Особенно в случае портянок – в продаже не нашёл, пришлось у подлеца Черрути заказывать. А он что с православных, что с лютеран три шкуры, сукин сын, снимет. – Я мастер-класс по водке проходил, – грустно сознался Сидор Вкусноколбасцев. – У настоящего сэнсэя. Он две недели в сибирской тайге прожил, лама Тэнцзин Петрович Таши. Не помогло, со стакана валюсь. Да, так немцев и опознают, но ничего не поделать. И закуски тут, откровенно говоря, странные. Например, винегрет. Зачем делать салат с мёртвыми овощами? Сплошные солёности, и всё в красном, как в крови. Страшно. – Я сам не понимаю, – поддержал беседу Пантелеймон Рюрикович. – У них вообще в еде сплошное вампирство. Борщ, опять же, выглядит как обед Дракулы, если чеснок исключить. Мерзкий салат из свёклы. И эта постоянная любовь к солёному лососю… – Лосося нельзя упоминать, – быстро вставил Святополк. – А, я хотел сказать «рыбка», – моментально поправился Пантелеймон. – Но нормальному человеку, ступившему на стезю патриотизма, надо себя годами мучить, чтобы к такой пище привыкнуть. То ли дело славные пиво да сосиски с кислой капустой, ох ты гой еси. Бароны, как по команде, облизнулись. – Ладно, гешафтен, – произнёс исконно русский патриот Леопольд фон Браун. – Первый мастер-класс по щам я для вас провёл, второй пойдёт лучше. В дальнейшем приносите с собой гусли – в кауфцентре «Руссиш Райх» продают, будем разучивать былины. А то вдруг кайзер спросит, а вы Василису Микулишну от Забавы Путятишны не отличите… – У Забавы был фатер по имени Путята? – удивился Сидор Вкусноколбасцев. – А что? – Да так, ничего, – сконфузился Вкусноколбасцев и умолк. Леопольд назидательно погрозил коллеге указательным пальцем. – Крайне важно не только разучивать пословицы, но и понимать их смысл, – менторским тоном сообщил он. – Это столь же безумно, как впервые вприсядку сплясать, однако другого выхода нет. Если вы лишний раз щегольнёте перед кайзером нужной пословицей, он обязательно впоследствии оценит. Например, «каков поп, таков и приход» – вовсе не значит, что личностные качества русского священника обеспечивают разный уровень наркотического удовольствия. В Голландии логично такое говорить, здесь – нет. Или вот вообще полный кошмар: «В городе Казани пироги с глазами, их едят, а они глядят». – Боже мой! – затрясся Евпатий Медовухин. – Да это ж хоррор какой-то! – Как и вся жизнь в этом государстве, – пожал плечами Леопольд. – Посему вариантов у вас остаётся только два. Либо вы сойдёте с ума, либо привыкнете. Думаете, как остальные здесь живут? Я в первый раз щи увидел – от ужаса остолбенел. А сейчас вполне нормально. Отпустив челядь и лично оделив каждого чаевыми со словами «исполать тебе, добрый молодец», Леопольд собрал гостей в отдельной комнате с мягкими подушками и стенами, обитыми войлоком, – там постоянно работали электронные «заглушки», исключая возможность записи. Присутствующие с удовольствием возлегли на диваны, слегка путаясь в полах кафтанов. Боголюбский хозяйственно поднёс всем по стопочке. Выдохнули – и долго, морщась, жевали редьку, предаваясь мечтам о телячьих сосисках. – Гешафтен, – заговорил хозяин дома, – полагаю, мы все знаем, что случилось в Корнилове. Ну, то есть не знаем, однако у нас имеется опасная негативная информация. И не дай господь, она попадёт в уши кайзера. Конечно, его величество тщательно ограждают от плохих новостей, но сами понимаете… вдруг ему вздумается включить телевизор или Квасов, будучи под мухой, ляпнет лишнего… Хотя это не главное. Нужно подготовиться к тому, что телевидение Северо-Американских Соединённых Штатов либо Британского королевства получит от разведслужб спутниковые фотографии трупов, лежащих на улицах Корнилова. И тогда от нас потребуют объяснений для народа. – А что тут объяснять? – искренне удивился Медовухин. – ЦРУ, дальше и так ясно. – Что ЦРУ? – мягко переспросил Боголюбский. – Да всё ЦРУ, – спокойно сообщил Евпатий. – Чрезвычайно ведь удобное ведомство. Один раз я пришёл домой пьяный, с отпечатками помады на щеках и с запахом дамских духов. Когда жена начала скандал, я посадил её напротив себя и шесть часов рассказывал о роли североамериканцев в фальсификации компромата на сановников империи. Как создают особо стойкие духи в лабораториях, как незаметно вспрыскивают с помощью шпионских ручек на улице, как замаскированные финские агенты ставят на нас отпечатки помады, и что ей точно подсыпали психотропные препараты в чай, если она вообразила, будто от меня пахнет алкоголем. – Неужели помогло? – Ещё бы. Её в сумасшедший дом отправили, сейчас живу один, так удобно. – Ладно, – согласился Леопольд фон Браун. – ЦРУ берём на заметку, оно никогда не подводило. В остальном, господа, требуется покреативить. Можно, конечно, попросить сделать доллар по двести золотых, и тогда трудящимся империи станет не до событий в Корнилове. Но боюсь, вскорости начнутся погромы, и наши дома подожгут, а я только на прошлой неделе потолок себе в стиле Кустодиева самоварами да купчихами расписал. Главное, версия должна быть проимператорская, но на откуп новостным программам я её отдавать не хочу. Иначе они сделают репортаж о том, как население Корнилова скончалось от безумной любви к государю. Поверьте, они могут. В этом факте, разумеется, никто не сомневался. – Я бы предложил снять с эфира часть фильмов по причине «антимонархического содержания», – мягко заметил Сидор Вкусноколбасцев. – Конечно, за шестнадцать лет царствования его величества таковых практически не осталось, но если постараться, всегда можно найти. Скажем, «Zомбиленд» – если там вирус превратил людей в живых мертвецов, значит, и их царя тоже? В любом случае, когда утечку предотвратить не удастся, мы продемонстрируем жандармерии и министерству двора, что в суровое для России время не хуем груши околачивали, а, не жалея сил своих, денно и нощно стояли на страже интересов империи, отражая бездуховное влияние Запада. – Кстати, господа, – задумался Граф-Людинксгаузен, – а кто-нибудь пробовал реально хуем груши околачивать? Судя по смыслу сей пословицы, это представляется чрезвычайно лёгким занятием, хотя сезонная уборка фруктов с помощью эрегированного полового органа кажется довольно непривычной. Представляете себе группу ленивых крестьян, каковые, напевая весёлые песни, вместе, если так можно выразиться… гм… Вопрос, что называется, повис в воздухе. – Никто не пробовал, – быстро сказал Медовухин. – Да вот и я тоже… – побледнел Граф-Людинксгаузен. – Я просто, в сущности … – Стало быть, подготовим передачу о ЦРУ и запретим некоторое количество фильмов? – перебил коллегу-славянина Святополк Боголюбский. – Хорошо, но нужно ещё что-нибудь… шоу, например, развлекательное запустить, вроде «Голосище» или «Раздень Веру Холодную». Когда вся страна садится смотреть телевизор… или как это сейчас по-русски?.. гуляй-ящик, она больше ни на что не отвлекается. Можно весь мёд втихую выкачать, никто не заметит… что, собственно, и происходит. Мир для них перестаёт существовать… У меня внезапно родилась идея – «Господь-шоу»! Знаменитости, артисты и политики станут каяться в грехах в прямом эфире – у кого исповедь наберёт больше очков эсэмэс-голосованием зрителей, тот объявляется победителем. Проигравших ждёт падение в огромные люки, то есть символическое низвержение в геенну огненную. Что думаете? Гости замерли, преисполнившись благоговения. – Лео, ты супер! – первым восхитился Медовухин. – Конечно же, это всех отвлечёт, мозги вынесет в космос. Пора прямо сейчас начинать рекламу, а остальное по ходу дела уже забацаем. Будет не столь роскошно, как прежде, но это даже лучше: кризис ведь на дворе, нас определённо похвалят за экономию. Минуточку, сейчас позвоню режиссёру… Согласовав детали «Господь-шоу», новые славяне подкрепились освящёнными баранками и вновь предались изучению зубодробительных русских пословиц. Глава 8 Армия кошмаров (перелётъ изъ Москвы на Мальту) Алисе стоило нереального, просто титанического труда не завизжать, не затопать ногами и не убить Каледина на месте. Мешало огромное количество людей в VIP-зале аэродрома Шереметьево. Следственная группа прибыла сюда полтора часа назад рейсом из Архангельска и теперь, попивая лимонад «Поддубный», ожидала вылета в Валетту. Собственно, в случившемся Каледин был вообще ни при чём, но от привычки, что он виноват во всём и всегда, отступать тоже не следовало, дабы не расхолаживаться. Алиса сжала кулаки, врезав ногти в ладони, и сухо спросила стоявшую перед ней Варвару: – Дочь моя, объясни, какого игрушечного кролика ты делаешь в Шереметьеве? – Я взломала твой яблозвон, – радостно сказала Варвара, – и наблюдала презентацию. Жуть как интересно – расследование, мертвецы, исчезнувшие люди. Всё, как я люблю, – вроде сказок, которые фатер всегда на ночь рассказывал (убийственный взгляд Алисы в сторону Каледина). Поэтому я объяснила гувернантке, что в шкафу живут чудовища и сие обстоятельство не даёт мне возможности уснуть после обеда. Она полезла туда посмотреть, дабы доказать мне безосновательность моих страхов, и я закрыла её внутри. После ухода позвонила в Службу спасения и попросила извлечь фрау Кноблох из шкафа. Вызвала «Жёлтый фаэтон», доехала до аэродрома, оплатив заранее данными твоей карточки, сказала персоналу, что потерялась и ищу VIP-зал – ибо где ж ты ещё-то можешь быть. Мутер, я просто обожаю приключения! Скоро я пойду в гимназию, и у меня наступит скучная жизнь вплоть до замужества, когда я наконец-то смогу развлекаться, собачась с супругом круглосуточно, как ты с папой. Я лечу с вами! Ещё в середине этой речи Алиса всем сердцем и умом поняла зловещую героиню древнегреческого эпоса Медею, прикончившую своих детей. Крикам ярости по-прежнему мешало наличие Шварца и Майлова, с любопытством наблюдавших за сценой. – Тыыыыы… – сбиваясь на змеиное шипение, заговорила Алиса. – Ты сейчас же поедешь домоооооой… я позвоню в полицию, и тебя заберут под охраной… Варвара переложила мороженое в другую руку и цинично усмехнулась. Встав на цыпочки и дотянувшись поближе к лицу мамочки, она довольно-таки спокойно и доходчиво прошептала: – Я предлагаю договориться, мутер Трахтенберг. Боюсь, иначе мне придётся рассказать о снимке в твоём яблозвоне, селфи со свидания в ресторане «Бавария» с герцогом Гессен-Дармштадским на прошлой неделе. Вы там оба такие довольные… правда, не знаю, понравится ли это папе… ты же знаешь, он у нас отчаянный дуэлянт, о майн готт… Шварц не услышал ни единого слова – он лишь видел, как полыхнули огнём глаза Алисы. Стоит отметить, что Хайнц Модестович без повязки оказался стандартным саксонцем – с плоским лицом, невыразительным маленьким носом, сжатыми в ниточку губами и крайне жидкими, прилипшими к черепу светлыми волосами. На фоне громадного горбоносого Майлова и щёголя-блондина Каледина обер-медэксперт проигрывал зрительно, но его это не волновало. С оттенком уважения он посмотрел на Фёдора. – У вас такая умная дочь, – восхищённо заметил Хайнц Модестович. – Сколько ей лет? – Семь, хотя по жизненному опыту я легко дал бы и тридцать, – сказал Каледин. – Искренне не советую с ней связываться. Это человек, способный ради мороженого устроить государственный переворот. Она обожает приключения, мистику и фильмы ужасов. В три года, имея при себе запас сухарей, шоколада и воды, сбежала из детского сада с целью попасть на Гаити и остаться там в качестве жреца вуду. В пять лет уже читала на двух языках, отгадывала телевизионные викторины и взламывала пароли от домашнего компьютера. Мне страшно подумать, что с ней случится в двенадцать. – Возможно, она станет государыней, – любезно улыбнулся обер-медэксперт Шварц.