– Батюшка, – убитым голосом произнес купец. – Ей-богу, я даром раздам – выйду на улицу и скажу: православные, бери, что хошь. Скидка «Царская». Только езжай отсюдова, ладно? Принесла ж тебя, отец, нелегкая именно в наш супермаркет. Других рядом полно, с живой осетриной и раками на вес золота, так нет – тебе именно к нам надо заглянуть. Чем я Господа прогневил, милостивец? Только на той неделе свечки в храме пудами жег. Сандов и Шкуро оттерли купца в сторону, тот упал на руки свиты. – Охренел от счастья, – объяснил императору граф Шкуро. – Шарики за ролики заехали. Конечно, такая реклама им – соседи обзавидуются. Неподалеку послышались шум, грохот и крики радости. Охрана с трудом сдерживала натиск груженного покупками человека среднего роста, с коротко стриженной бородой и горящими от восторга глазами. Он воздел руки вверх, падая на колени, – рядом шмякнулись пакеты с молоком. Государь в испуге вздрогнул – это был известный монархист Леонтий Михайлов, ведущий телепрограммы «Одна ты», посвященной империи. – Кисуля венценосная, сокол наш ясный, – белугой ревел Михайлов, подползая к царским сандалиям. – Ручечку, дай ручечку поцелую тебе… Корреспонденты возбужденно защелками фотокамерами. – Хватит, братец, – поморщился август. – Поднимись, неудобно. Тут пресса. – Пресса? – страдал Михайлов, поднимая брызги молочных луж. – Пущай снимают, масоны, мать их так… осени ж мя десницею, милостивеееец… Август нехотя произвел рукой жест благословления. Царские охранники, подняв, утащили Михайлова за полки с кондитерскими изделиями – уборщица по знаку Шкуро молниеносно подтерла с пола разлитое молоко. – Уфф, – произнес император. – Да что ж это такое? Куда ни зайдешь, везде одно и то же. Приятно, разумеется, что народ так любит монархию. Но как-то они в выражении любви слишком экспансивны. И все чего-то просят. Квартиру, гражданство, на елку в Кремле приехать… будто у них свои елки нигде не растут. Дай волю – скоро червонец начнут до получки одалживать. Шкуро дипломатично промолчал. По его мнению, август сам перегнул палку, часто разыгрывая всеобщего батюшку. «Вот, скажем, бунт мастеровых против купцов в Пикалево, – думал Шкуро. – Перекрыли дороги, орут – “Царя сюды!” Делов-то, в сущности, на копейку – вызвать ОКОН (отряд казаков особого назначения. – Авт.), чтоб постегали нагайками. А он чего делает? Ввел систему deux ex machina61, или “царь из вертолета”. Садится в вертушку, летит туда и показушно треплет купцов за ухо». После разборки в Пикалеве дороги стали перекрывать и в Москве – например, если не пришел сантехник. Пару раз августу под телекамерами пришлось ехать с разводным ключом на Домодедовскую закручивать вентиль и менять в кране прокладки. «Внешне выглядит шикарно, – соглашался Шкуро. – Имидж поправляет, спору нет. Но сколько проблем… Ведь что такое император? Ему лучше показываться народу через парадное крыльцо, чтоб держали под руки бояре, блюли византийское великолепие. А когда царь лезет на прилавок со свининой в супермаркете… это сцена из Comedy Club. Тьфу ты, блядь». …Государь грозно приблизился к витрине с сырами – главного купца «Перекрестья» в это время отливали водой. Высочайше попробовав сыр, император посетовал на дороговизну и ушел в направлении печенья. Печенье тоже оказалось не по карману – август качал головой, хмурился, доставал калькулятор и что-то считал. Далее царь приценился к стейкам из семги, но остался недоволен их ценой. Купец предстал пред его светлые очи. С бороды скатывались прозрачные капли, мокрые веки дергались. – Озверел совсем, – укоризненно заметил государь. – Что ж я вижу? Фуа-гра у вас по пятьсот золотых за баночку, белое вино «шато-икем» 68-го года – две тыщи золотых, омары в аквариумах – и вовсе не подступись. Как народу-то завтракать? Ему ж с такими ценами каждую копеечку придется беречь. – Чего? – неживым голосом переспросил купец. – Народ это не ест. – Неужели? – растерялся император. – В народе не любят омаров? Купец вновь лишился сознания – он упал столбом не разгибаясь. Август в глубокой задумчивости вышел из супермаркета. Свита молчала, пытаясь угадать его настроение, прохожие фотографировали царя на мобильники. У метро, невзирая на поздний час, торговала укропом бабушка. – Почем? – спросил государь, вертя в руках пучок. – Пять золотых, милок, – угодливо ответила старуха. – А че так дорого? – сказал император. – Какая у тебя торговая наценка? Небось 200 процентов? Сейчас свою памятку из Интернета посмотрю. Бабушка сумрачно забрала пучок обратно, плюнула, заковыляла назад. Государь жутко смутился и обратил взор на кавказца с мешком абрикосов. – Сколько стоит? – буркнул царь, тыкая пальцем в плоды. – Вааааааааааа, – неопределенно ответил кавказец. – Харощий такой абрыкос, да. Ты из полиция? Я бэсплатно раздаю… у мэня рэгистрация есть, слющий. Август, разумеется, ни черта не понял из его сумбурной речи. – Сколько стоит? – повторил он вопрос. – Сорак копэек, – наобум назвал цену кавказец. – Пачти дарам. – Дорого, – гордо ответил император. – Наценка – просто огромная. К остановке у метро подъехал автобус. Войдя внутрь вместе с охраной, царь спросил о стоимости билета. Узнав ее – возмутился дороговизной. Пассажиры стали просить автограф, а шофер, стукнувшись головой о руль, не замедлил упасть в обморок. Торговцы с остановки принялись разбегаться, хозяева киосков отползали в кусты, стараясь раствориться в темноте. Проститутки заперлись в машинах, дрожа от страха. Залы игровых автоматов выключили рекламу, обменники захлопнули двери. Улица в момент вымерла. – Это беда, – тихо сказал Шкуро пресс-секретарю. – Вот понесло. Сейчас в метро спустится и будет интересоваться, какие наценки на поездку. Шаурму полезет пробовать… кошмар просто. Придумай что-нибудь, я тебя умоляю… – Чего я сделаю? – шепотом огрызнулся Сандов. – Его теперь не остановишь. …Ситуацию спас звонок, сотрясший мобильный телефон императора: «грессо» с двуглавым орлом и одной кнопкой. Царь поднес к уху аппарат, и сейчас же его лоб под золотым венцом сжался недовольными морщинами. – Что-то срочное, Антипов? – спросил он. – Я тут со свининой… – Боюсь, что да, ваше величество, – сказал жандарм. – Только что из усыпальницы в Соборе Инвалидов похищен прах Наполеона Бонапарта… Глава десятая «Онегин II» (Офисъ купца Чичмаркова, улица Тверская) Через пять минут пребывания в офисе Чичмаркова Алиса фон Трахтенберг бесповоротно осознала: ее роскошное вечернее платье (то самое, что куплено в кредит) выглядит на общем фоне сарафаном крестьянки, вернувшейся из коровника. Офис отдавал гламуром так сильно, что просто закладывало уши. Одну стену, как ранее указал Каледин, разрисовывал Дольче (дольки лимонов и зайчики), другую – Габбана (звездочки и клубнички), остальные – гастарбайтеры из Персии. В середине ремонта бизнес Чичмаркова порвало кризисом. Купец не сдавался, демонстрируя остатки былого величия, – на первой «персидской» стене висел Дюрер, на другой бушевал морем Айвазовский. Под хрустальным полом лениво проплывали золотые рыбки. От невыразимой сладости дольче-габбановского искусства Алиса испытывала вязкую тошноту – как будто объелась пряников. – Ооооо, – протянула она, оценивая сверкание люстры муранского стекла. – Живут же люди. А говорят, паренек-то из крестьян. Какие деньги можно сделать, если смешать мужицкую смекалку с талантом рекламщика! Каледин сделал вид, что занят: он углубился в отчет из полицейской лаборатории, хрустя бумажными листами. Федору было известно, что обычно следует за подобной тирадой, и развивать дискуссию не хотелось. – Почему дворяне в XXI веке столь удручающе бедны? – не унималась Алиса. – И кучу языков знаем, и высшее образование есть, и в литературе подкованы… Однако скатились, не живем, а существуем – «от жалованья до жалованья». Всего через год, как я имела глупость выйти за тебя замуж, лавочник подал на нас в суд – забираем товары в кредит и не платим. Только твоя угроза дуэлирования спасла нас от низкой процедуры. Что сказал бы Лермонтов, узнав о вызове на дуэль с целью спастись от оплаты за колбасу! Каледин закрыл отчет. На скандал идти ему по-прежнему не хотелось, увязать в споре тоже. Однако терпеть монолог Алисы дальше он не мог. – Беседовать с женщиной – наслаждение для души и сердца, – покрутил головой Федор. – В жизни вас волнует только одно – сколько у кого бабла и кто одет в какие шмотки. Помнится, пригласили нас с тобой на бал дворянского собрания в Кремле – на мне и бароне фон Фогеле оказались одинаковые рубашки. Рассмеялись да выкурили по сигаре. У тебя же совпал красный цвет платья с графиней Ладыженской – весь вечер я танцевал вальс один, а ты рыдала в туалете, обещая самоубийство. Да-да, понятно, что после подобной фразы в фантастическом фильме мы сейчас должны меняться телами. И я в ужасе от своего свинства познал бы кошмар критических дней, а ты изрезала щеки, пытаясь побриться… но, к несчастью, мы не в Голливуде. Алиса топнула по хрустальному полу. Рыбки всполошились. – Женоненавистник, – она собрала в интонации пару вагонов жесткого презрения. – Я так и знала. Мужикам всегда легче перевести тему на женский материализм, нежели логично объяснить, почему у них отсутствует бабло. – Допустим, – покорно согласился Каледин. – И правда, у дворян по большей части нет в карманах денег – это в крови, можно сказать, генеалогия. Считается, что истинный дворянин питает презрение к баблу. Мой папа служил в Гусарском эскадроне имени Шаляпина, то бишь церемониальной охране Кремля. У них там был поручик Мурмызов, так он, святое дело – обязательно каждый день купал лошадь в шампанском, соответствуя гусарской лихости. Бывало, недоедает, весь в долгу, мундир в прорехах, а все равно и купает, и купает как проклятый – иначе какой же он гусар? Когда за ним разом пришли кредиторы из полусотни банков, Мурмызов застрелился. Лошадь через три дня сдохла: она настолько привыкла к шампанскому, что обходиться без ванн из него уже не могла. В этом, моя дорогая, техническая несправедливость жизни. Кто от природы своей способен тратить деньги с лихостью и шиком, тот совсем не умеет их делать. Алиса не нашлась, что ответить. Прикусив губу, она тупо уставилась на стену от Дольче. Ее воображение уже транспортировало эту стену в свою квартиру, задрапировало китайским шелком и украсило россыпью страз от Сваровски. Достаточно безвкусно, но зато пугающе дорого, а это главное. Половина подруг помрет от зависти сразу, остальные – немного погодя. – Все верно, – прозвучало со стороны приемной. – А вот крестьянам всегда приходилось полагаться только на себя, поэтому и появились хитрые купцы со слоганом: «Не обманешь, не продашь». Простите за задержку, господа. Степан Чичмарков, сложив руки на груди, упирался плечом в дверной косяк. Мускулы купца первой гильдии облегал зеленый халат, разрисованный полумесяцами, длинные каштановые волосы стягивала сеточка для сна. Бородка «по-мексикански» (без бороды в империи не могли обойтись даже вполне современные купцы) удивляла модной стрижкой, три из пяти пальцев каждой руки украшали золотые перстни. Глаза у Чичмаркова и то оказались эксклюзивными, разного цвета: левый – темно-карий, а правый – светло-золотистый. Участки мозга Алисы, отвечающие за материальное обеспечение, приятно вздрогнули. «Потрясающий мачо, 25 лет, и с таким баблом, – молнией пронеслось в ее голове. – Завидный жених, но… все бесполезно. Стоит начать совращение, подлец Каледин заколет его на дуэли, аки козу. Наследство достанется папе с мамой. Ох, как мне скучно жить!» Каледин встретил Чичмаркова с настроем, далеким от дружелюбия. – У меня полно работы, а я рассиживаюсь в твоем кабинете. Будь уверен – в следующий раз приеду к тебе в офис, если только сам император позвонит. – А он и позвонит, – равнодушно сказал Чичмарков. – Ты не сомневайся. Федор поднялся с дивана. – Это ведь ты, – поинтересовался он, – тот самый купчина с вагоном понтов, что на собрании акционеров бросил знаменитую на всю страну фразу: «У кого сейчас нет миллиарда, тот может идти в жопу»? – Я, – охотно подтвердил Чичмарков, подтянув пояс халата. – Вот и отлично, – улыбнулся Каледин. – У тебя из-за кризиса его тоже нет. Специально в Инете сайт «Форбс»62 посмотрел – 994 «лимона» твое состояние. Сам дойдешь, или требуется придать правильный маршрут? Чичмарков отклеил себя от косяка. От купеческой невозмутимости не осталось и следа. Было заметно, слова Каледина достучались до его сердца. – Федя, – всполошилась Алиса. – Пожалуйста, здесь НЕ НАДО. – Почему? – спросил Каледин, не поворачивая головы. – Стены будут в крови, – пискнула Алиса. – Это же Дольче и Габбана! Чичмарков внезапно расхохотался. Он смеялся столь искренне, широко открыв рот, что Каледин невольно разжал руку, сведенную в кулак. – Извини, ваше благородие, – захлебывался смехом Чичмарков, утирая слезы. – Пресвятая Богородица, какие дворяне нервные! Ни за что не угадаешь, как на встрече с вами себя следует подать. На иных богатство и сибаритский вид зажравшегося нувориша классно действует – попадаешь, миль пардон, в нужную психологическую струю, и можно из человечка веревки-с вить. – Я по статусу – высокоблагородие63, – поправил его Каледин. – Советую запомнить. Пока же, господин с Габбаной, я бы на твоем месте переоделся. Дама в вечернем платье, вся утонченная – а ты в халате, как фрекен Бок. …Купец внял совету. Уже через десять минут все трое чинно восседали на небольших диванчиках у круглого столика (в тон полу он был сделан из горного хрусталя) и пили шампанское. Млея от вкуса вина, Алиса разглядывала золотистый потолок с крылышками ангелов и тихо восхищалась огромными буквами D& G. Чичмарков, переодевшийся в костюм, чувствовал себя неудобно – он то и дело разглаживал складки. Официант-кореец, кланяясь, разнес канапе с копченой форелью. Слуга выглядел злым и сонным – толкнув бокал Алисы, он даже не извинился. – На всем приходится экономить, – сокрушенно вздохнул Чичмарков. – Неделю назад работал японец. Обнаглел, потребовал повысить жалованье. Уволил, заменил азиатом подешевле… отличия никакого, те же зенки узкие, хотя качество обслуги, конечно, хромает. Зачем я вас пригласил? Да-с, ты попал в самую точку, твое высокоблагородие. Нет у меня никакого миллиарда. Боюсь, и миллиона скоро не останется. Потребление по всему миру падает, магазины разоряются – реклама не работает, даже провокационная… снимешься голым – и то не будет всплеска продаж. Когда стоит вопрос: пожрать или пылесос, человек выбирает сугубо в смысле пожрать. Но даже в такое время людям нравится считать себя культурными. Я не скрою: аренда могилы Пушкина – мой запасной «аэродром» в кризис. По плану там собираются возвести казино «Пиковая дама», отель «Руслан и Людмила», сауну «Капитанская дочка»… Под носом у Святогорского монастыря возникнет новый Лас-Вегас, но с литературным уклоном. Контракты на строительство заключены, подрядчики собирались приступить к работам со дня на день… И тут нате – такая засада. Теперь я банкрот.