Всаднику понравился такой ответ, но он медлил спрятать саблю в ножны. — А что здесь делает чужеземец? — Я ищу Свою Стезю. Но тебе не понять, что это такое. Всадник вложил саблю в ножны. Сокол у него на плече издал пронзительный крик. Напряжение, владевшее Сантьяго, стало ослабевать. — Я хотел испытать твою отвагу. Ничего нет важнее для тех, кто ищет Язык Мира. Юноша удивился. Всадник рассуждал о вещах, в которых мало кто смыслил. — Кроме того, нельзя расслабляться ни на миг, даже когда одолел долгий путь, — продолжал тот. — И нужно любить пустыню, доверять же ей полностью нельзя. Ибо пустыня — это испытание для человека: стоит отвлечься хоть на миг — и ты погиб. Его слова напомнили Сантьяго старого Мелхиседека. — Если к тому времени, когда придут воины, голова у тебя ещё останется на плечах, разыщи меня, — сказал всадник. В руке, которая совсем недавно сжимала рукоять сабли, теперь появилась плеть. Конь рванулся, снова взметнув тучу пыли из-под копыт. — Где ты живёшь? — крикнул Сантьяго вслед. Всадник на скаку ткнул плетью в сторону юга. Так юноша повстречал Алхимика. * * * На следующее утро под финиковыми пальмами оазиса Эль-Фаюм стояли две тысячи вооружённых людей. Солнце было ещё низко, когда на горизонте показались пятьсот воинов. Всадники проникли в оазис с севера, делая вид, что пришли с миром, и пряча оружие под белыми бурнусами. Лишь когда они подошли вплотную к большому шатру вождей, в руках у них оказались ружья и кривые сабли. Но шатёр был пуст. Жители оазиса окружили всадников пустыни, и через полчаса на песке лежали четыреста девяносто девять трупов. Детей увели в пальмовую рощу, и они ничего не видели, как и женщины, которые оставались в шатрах, молясь за своих мужей. Если бы не распростёртые тела погибших, оазис выглядел бы таким же, как всегда. Уцелел только тот, кто командовал конницей, налетевшей на Эль-Фаюм. Его привели к вождям племён, и те спросили, почему он дерзнул нарушить Обычай. Он отвечал, что его воины, измучась многодневными боями, голодом и жаждой, решили захватить оазис и потом вновь начать войну. Вождь сказал, что как ни сочувствует он воинам, но нарушать Обычай не вправе никто. В пустыне меняется под воздействием ветра только облик песчаных барханов, всё же прочее пребывает неизменным. Военачальника приговорили к позорной смерти: не удостоив ни пули, ни удара сабли, его повесили на засохшей финиковой пальме, и ветер из пустыни долго раскачивал его труп. Вождь позвал чужестранца и вручил ему пятьдесят золотых монет. Потом снова рассказал историю Иосифа и попросил юношу стать своим Главным Советником. * * * Когда зашло солнце и на небе тускло (потому что было полнолуние) засветились первые звёзды, Сантьяго пошёл на юг. Там стоял только один шатёр, и встречные говорили ему, что место это излюблено джиннами. Однако он уселся возле шатра и стал ждать. Алхимик появился нескоро — луна была уже высоко. С плеча у него свисали два мёртвых ястреба. — Я здесь, — сказал Сантьяго. — И напрасно. Разве ко мне ведёт твоя Стезя? — Идёт война. Мне не пересечь пустыню. Алхимик спешился и знаком пригласил Сантьяго войти в шатёр, — точно такой же, как и у всех жителей оазиса, если не считать убранного со сказочной роскошью шатра вождей. Сантьяго искал взглядом тигли и горн, стеклянные алхимические реторты, однако ничего не нашёл, кроме нескольких растрёпанных книг и покрывавших ковёр листов с какими-то таинственными рисунками. — Садись, я приготовлю чаю, — сказал Алхимик. — Поужинаем этими ястребами. Юноша подумал, что это те самые птицы, которых он накануне видел в небе, но вслух не сказал ни слова. Алхимик растопил очаг, и вскоре шатёр заполнился ароматом жареной дичи. Он был вкуснее дыма наргиле. — Зачем ты хотел меня видеть? — Всё дело в знаках. Ветер рассказал мне, что ты придёшь и что тебе потребуется моя помощь. — Нет, это не я, это другой путник — англичанин. Это он искал тебя. Прежде чем он меня найдёт, ему предстоит много других встреч. Однако он на верном пути. Он смотрит уже не только в книги. — А я? — Если ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твоё сбылось, — повторил Алхимик слова старого Мелхиседека, и юноша понял, что повстречал ещё одного человека, который поможет ему следовать Своей Стезёй. — Ты будешь меня учить? — спросил он. — Нет. Ты уже знаешь всё, что нужно. Я лишь сделаю так, чтобы ты добрался до цели и дошёл до своих сокровищ. — Но в пустыне идёт война, — повторил Сантьяго. — Я знаю пустыню. — Я уже нашёл своё сокровище. У меня есть верблюд, деньги, которые я заработал, торгуя хрусталём, и ещё полсотни золотых. Теперь на родине я стану богачом. — Однако всё это ни на шаг не приближает тебя к пирамидам, — напомнил Алхимик. — У меня есть Фатима. Это сокровище стоит всего остального. — От неё до пирамид тоже далеко. Они замолчали и принялись за еду. Алхимик откупорил бутылку и налил в стакан Сантьяго какой-то красной жидкости. Это оказалось вино, равного которому юноша в жизни своей не пробовал. Однако Закон запрещает пить вино. — Зло не в том, что входит в уста человека, а в том, что выходит из них, — сказал Алхимик. От вина Сантьяго повеселел. Но хозяин по-прежнему внушал ему страх. Они сидели рядом у входа в шатёр и глядели, как меркнут звёзды при свете полной луны. — Выпей ещё — это отвлечёт тебя, — сказал Алхимик, который заметил, как подействовало вино на юношу. — Наберись сил, как подобает воину перед битвой. Но не забывай, что сердце твоё там, где сокровища. А их надо найти, ибо только так всё, что ты понял и прочувствовал на пути к ним, обретёт смысл. Завтра продай своего верблюда и купи коня. У верблюдов коварный нрав: они шагают и шагают без устали. А потом вдруг опускаются на колени и умирают. Конь же выбивается из сил постепенно. И всегда можно сказать, сколько ещё он может проскакать и когда падёт. * * * Прошёл день, и к вечеру Сантьяго, ведя в поводу коня, пришёл к шатру Алхимика. Вскоре появился и тот, сел на коня, а сокол занял своё место у него на левом плече. — Покажи мне жизнь пустыни, — сказал он. — Лишь тот, кто найдёт здесь жизнь, сможет разыскать сокровища. Они пустились в путь по пескам, освещённым луной. «Вряд ли мне удастся это, — думал Сантьяго. — Я совсем не знаю пустыни и не смогу найти в ней жизнь». Он хотел было обернуться к Алхимику и сказать ему об этом, но побоялся. Подъехали к тем камням, возле которых юноша следил за полётом ястребов. — Боюсь, ничего у меня не выйдет, — решился всё же Сантьяго. — Знаю, что в пустыне есть жизнь, но найти её не сумею. — Жизнь притягивает жизнь, — отвечал на это Алхимик. Юноша понял его, отпустил поводья, и конь его сам стал выбирать себе дорогу по пескам и камню. Алхимик ехал следом. Так прошло полчаса. Уже скрылись вдали финиковые рощи, исчезло всё, кроме валунов, в свете гигантской луны отблескивавших серебром. Наконец конь Сантьяго остановился — юноша никогда не бывал здесь прежде. — Здесь есть жизнь, — сказал он Алхимику. — Мне неведом язык пустыни, зато мой конь знает язык жизни. Они спешились. Алхимик хранил молчание. Поглядывая на камни, он медленно двигался вперёд. Потом вдруг остановился, осторожно нагнулся. В земле между камней чернело отверстие. Он сунул туда палец, а потом запустил руку по плечо. Что-то зашевелилось там внутри, и Сантьяго увидел в глазах Алхимика — только глаза ему и были видны — напряжённое выражение: он словно боролся с кем-то. Потом резко, так что Сантьяго вздрогнул от неожиданности, выдернул руку из этой норы и вскочил на ноги. Он держал за хвост змею. Сантьяго, тоже вскочив, отпрянул назад. Змея билась в пальцах Алхимика, разрывая своим шипением безмятежное безмолвие пустыни. Это была кобра, чей укус убивает за считанные минуты. «Как он не боится?» — мелькнуло и голове юноши. Алхимик, сунувший руку в гнездо змеи, не мог уцелеть, однако лицо его оставалось спокойно. «Ему двести лет», — вспомнил Сантьяго слова англичанина. Должно быть, он знал, как обращаться со змеями в пустыне. Вот он подошёл к своей лошади и обнажил притороченную к седлу длинную кривую саблю. Очертил на песке круг и положил в его центр мгновенно притихшую кобру. — Не бойся, — сказал он Сантьяго. — Отсюда она не выйдет. А ты получил доказательство того, что и в пустыне есть жизнь. Это мне и было нужно. — Разве это так важно?