Если в общих чертах, то гармоничность личности строится на продуктивной деятельности, в рамках основных направлений или составляющих жизни. Это наличие дела в жизни – полезного миру и интересного самому человеку. Это наличие смысла в этом деле, да и в жизни целом. Это семья, род и родичи, как главная опора. Ответственность за близких это то, что помогает собраться в трудную минуту, придаёт жизни смысл. Это обучение – без новых навыков и постоянного самосовершенствования не получится ничего добиться. Это дружба и социальные связи. Но дружка не как пойти тусить в клуб, а как обмен идеями и взаимопомощь. Здоровье и тело – для алхимика это сверхважно, само собой. Ну и на закуску – творчество и отдых. Я не шучу. В древних трактатах описывалось важность искусства и творчества. Когда ты занимаешься чем-то не прагматизма ради, а для души, соприкасаясь с высокими материями. К сожалению, я на собственной шкуре знал, что это такое, когда в жизни нет большей части перечисленных аспектов. Я потерял родню и остался один. Дружить тоже ни с кем не осталось. Учиться? Когда остаёшься один, это теряет большую часть смысла. Искусство? В мире, который разрушается? Даже не смешно. Здоровье и тело? Да мне не каждый день удавалось поесть в последние годы, какое там здоровье. Сейчас и не скажу, как выжил тогда. Из упрямства? Единственное, что мною двигало – это цель. Цель выбраться из умирающего мира. То есть для выживания достаточно, когда работает хотя бы один аспект. Но для полноценной жизни этого маловато. А я хотел жить именно полноценно. То, что график загруженный не умоляло этого желания, а наоборот, усиливало его. Находясь в постоянном напряжение, как от учёбы, так и от дел с князем, да и от других конфликтов, рано или поздно я подойду к тому моменту, когда перегорю. Ладно, пусть он будет не скоро, этот момент. Всё же я очень хорошо закален. Но зачем усугублять? Зачем создавать дополнительные сложности, если можно их избежать? Послушав Сахарова, в живописи я увидел ту отдушину, которая поможет мне переключаться. Как говорится, лучший отдых – это смена деятельности. Преподаватель мне объяснил, что есть академическая живопись и на то, чтобы освоить её, у меня уйдут многие годы. Это не то, к чему лежало сердце. Также он объяснил, что есть живопись и другая. Спонтанная, дерзкая, сознательно плюющая на рамки. Проще говоря, твори, что хочешь. – И как этому научиться? – Как-как, бери и твори. Главное не бояться. Давай покажу. Он показал. Сначала рассказал, что такое холст, где его достать, какие и для чего лучше подходят, как грунтовать. Показал, какие есть кисти, в чем их особенности, научил пользоваться мастихином. – Смелее! Не жалей краску! Рисовал я маслом. Акварель и прочее для моих целей не подходили. Масло же... Оно мне показалось более живым, способным на дерзость. – Твоя задача простая. Выплескивай на холст всё, что захочешь. Ты либо рисуешь академически правильно, либо смело. Не хочешь учиться первому, учись второму. В общем, ушёл я довольный и вдохновленный. Определенно, живопись имела все шансы стать отрадой в моей жизни. Глава 8. Этика В пятницу у нас в старшем институте начался новый предмет — этика. Который всколыхнул аристократическое общество. Студенческую его часть. Началось всё буднично. Преподаватель поставил вопрос, над которым предложил нам поразмыслить. — Что ограничивает аристократа? Представьте себе сильнейшего беса и ходока, что может его ограничивать? Кто желает ответить? – пожилой мужчина обвёл аудиторию взглядом. Звали его Фридрих. Фамилия тоже имелась: Шафер. Он из тех, кого княжеская семья наняла за рубежом. Русским он, кстати, владел в совершенстве. — Закон? – предложила студентка с первых рядов, – Но если он так силен... – То закон сам по себе не станет тем, что ограничит его, – кивнул мужчина. — А что станет? Может вы? — перевёл он взгляд на соседа ответившей. – Другие аристократы? – Так он же сильнейший. — Если они объединятся, — уточнил парень. – Как вариант, — согласился Фридрих, – При условии, что группа слабых выйдет сильнее нашего аристократа одиночки. И при условии, что у него нет союзников. Сформулирую задачу иначе: что ограничивает аристократа, который настолько силен, что в мире не соберется союза, способного его победить? – Ничего, — раздался уверенный, насмешливый голос. Я нашёл глазами того, кто говорил. Знакомое лицо. Константин Белогрудов. Сильный ходок и бес, семья влиятельнее некуда. Мы с ним в раздевалке раз пересеклись, когда он похвалил мою драку с простолюдинами. После этого не общались. -- Да неужели? – бросил на него острый взгляд преподаватель, – У кого-то есть идеи получше? – Сдерживающие факторы есть либо внешние, либо внутренние. – ответил другой парень. – Если внешние ограничения отсутствуют, ответ на ваш вопрос очевиден – аристократ сам должен ограничивать себя. Говорившего звали Стародубов Алексей. Индекс опасности у него пятьдесят четыре. Потенциал минимум двойной. Но интересен он не этим, хотя сила выдающаяся, на уровне первых мест на потоке, а фамилией. В институтской библиотеке, среди исторического раздела, имелись официальные описания семейств. Как никак, история чаще всего была связана именно с ними, с аристократами. Традиция брать «звериные» фамилии на Руси пошла около тысячи лет назад. Соответственно, все те семьи, которые носили такие фамилии, начинались плюс минус в этом промежутке времени. Имею ввиду образовывались их рода. Но были времена, когда звериные фамилии не вошли в моду. Были и те, кто имеет подтвержденную историю гораздо раньше обозначенного отрезка времени. Если в общих чертах, то аристократы делились на несколько категорий. Молодые семьи – те, кому меньше пяти веков. Этот отрезок считался минимально необходимым, чтобы родословная укрепилась. Те, кто старше, назывались старшими семьями. Те же Медведевы имели девять веков подтвержденной истории. Их союзники Филиновы, с кем они дружат лет пятьсот, десять веков. Белогрудовы – семь. Само по себе время не было равнозначно силе. Род мог растерять могущество, как финансово-социальное, так и генетическо-звериное. Как я понял, срок до тысячи лет не считался чем-то совсем уж особенным. Не тем, чем можно кичиться. Потому что в мире есть семьи, которые насчитывают тысячелетия. О них не много известно, я читал скорее сборник мифов, чем детальные рассказы, но, тем не менее, общее понимание обрёл. Что касается Стародубовых, они имеют подтвержденную историю в восемнадцать веков. Иначе говоря, заговоривший парень был что-то типа местной звезды. Из того, что я наблюдал, он этим абсолютно не кичился, да и вообще, был тихим, интеллигентным юношей. Он, кстати, единственный, кто из таких семей учится на нашем факультете. Остальные все сильно младше, ну или я не знаю об этом. Не обо всех ведь в книгах написано. Только о самых именитых, тех, кто отметился в истории. Что, кстати, довольно забавно. Сначала видишь какого-нибудь студента, который сидит от тебя через пару рядов, а потом узнаешь, что его семья прошла через века. После того, как высказался Белогрудов, по аудитории пробежали шепотки и никто руку не поднял. Алексей – единственный, кто захотел высказаться. – А зачем? – с интересом спросил Фридрих. – Отвечу метафорически. Без ограничений любой человек, без разницы, насколько он сильный, имеет все шансы скормить себя своим же демонам. Незрелые личности воспринимают ограничения как то, с чем надо бороться. То, что навязывают им другие. Зрелые же личности понимают, что ограничения – есть основа, во-первых, мира в обществе, во-вторых, созидательной жизни, в-третьих, личного развития. В этот раз шепотков не было, но по аудитории словно волна разошлась. Укол в сторону Белогрудова не заметит только слепой. Скажи это кто другой и... Не знаю. Его бы разорвали? Но это сказал Стародубов. Конкретно в этой ситуации его фамилия играла большую роль. Если семья умудрилась столько прожить, то, как минимум к их словам есть смысл прислушаться. Даже если это говорит юный наследник. – Это всё красивые слова, – среагировал Белогрудов, – Но тогда по этой логике аристократам надо полностью себя ограничить, отказаться от всех своих прав. И что тогда будет? Простолюдины будут нами править? Константин посмеялся над этой мыслью. И не он один. По аудитории побежали смешки и других студентов. – Думаю, – вмешался преподаватель, – Речь не идет о полных ограничениях. Так ведь? – посмотрел он в сторону Стародубова. – Конечно. Речь о разумных ограничениях. – Разумных? – снова влез Белогрудов. – А кто определяет, что такое разумные ограничения? Очевидно, что тот, кто сильнее. Или тот, кто сидит наверху. Если какой-то правитель, – встал парень и повертел рукой, включая режим оратора, – Ограничивает других, прикрываясь идеями общего блага, забирая у них то, что им принадлежит по праву, то что это? Как быть тем, у кого отбирают? Вдохновиться идеями собственного развития, заткнуться и смолчать? Почему-то у меня сложилось впечатление, что эти слова нечто большее, чем обсуждение темы этики. – Отличный вопрос, юноша, – похлопал ему Фридрих, – Предлагаю его обсудить. Но чтобы обсуждение вышло конструктивным, надо обозначить то, что мы вкладываем в слова. Прозвучала фраза – общее благо. Что это такое? Кто хочет высказаться? По Белогрудову было видно, что он ещё бы с удовольствием высказался, но тема ушла в сторону и парень медленно опустился обратно. – Общее благо, – взяла слово студентка, на которую обратил внимание преподаватель, – Термин, которому сложно дать точное определение. Человеческое общество слишком сложно устроено для этого. – А в чем сложность? – поощрительно кивнул Фридрих. – В ограниченности ресурсов, наверное, – неуверенно ответила та. – Что, если у разных сторон один и тот же интерес, но реализовать его может только один? Какое решение тогда будет работать на общее благо? Какой бы вариант не был выбран, история знает примеры, когда это не благо вовсе. – Отлично. Мы с вами столкнулись с одной из ключевых проблем. – преподаватель взял мел, подошёл к доске и принялся записывать, – Во-первых, возвращаясь к названию нашего курса лекций, надо дать определение, что такое этика. Во-вторых, надо дать определение и другим терминам, которые мы будем использовать. В-третьих, надо определиться с мотивацией. Общее благо – стоит ли оно того, чтобы каждый из вас потрудился ради него? Или отказался от чего-то? Умерил свою гордыню и амбиции? Или нет? А каким должно быть общее благо, чтобы вы сами захотели ради него трудиться? Тоже самое касается этики. Чем она должна быть, чтобы вы сами увидели в ней смысл? Дальше лекция пошла в сторону обсуждения поставленных вопросов. Я слушал внимательно, потому что тема и правда интересная поднялась. Но нет-нет, возвращался к тому, что было в начале. Когда лекция закончилась, этот процесс получил продолжение. Я видел, да и слышал, как многие обсуждают конфликт. Который я до конца не понимал. Ситуация прояснилась, когда с Матвеем вечером шли домой. Я спросил у него, в чем подоплека и он просветил меня, касательно того, что происходит в аристократическом обществе. – Да там всё просто... И сложно. Короче, Белогрудовы что-то типа оппозиции. Всё больше слухов, что они недовольны князем и копают под него. Сегодня мы увидели отголосок этого. – А князь сильно ограничивает аристократов? – это был логичный вывод из речи Белогрудова. – Мне откуда знать? Меня это никак не коснулось. Но, думаю, ограничивает. Мы же проходили это. Любая система, чтобы нормально функционировать, требует контроля. Князь – это и есть контроль. Он должен организовать все элементы так, чтобы они работали слаженно. Как думаешь, всем ли элементам, – выделил он это слово, – Нравится, что ими управляют и пытаются контролировать? Отвечать я не стал. Очевидно, что нет. *** В субботу я вернулся в мастерскую. Надо бы с первых денег здесь ремонт сделать, чтобы хоть немного облагородить помещение. А то, чувствую, мне здесь много времени проводить. В будни я рассчитал новую схему для анализатора – той штуки, которая будет собирать данные о ходоках. Это то, что надо сделать до прихода моего куратора, кем бы он не был. Конструкцию я планировал с таким расчётом, чтобы она собирала максимум данных, при этом была приспособлена к скрытой установке. И здесь крылась большая дилемма. Как и в случае с блокиратором, мои устройства абсолютно не походили на то, чем пользовались местные. Никакой механики, электроники, принимающих и передающих сигналы компонентов. Более того, анализатором никто кроме меня не сможет воспользоваться. Здесь надо иметь натренированный разум алхимика, который будет способен перевести колебания в понятные результаты. На самом деле это сложная тема... Алхимия отчасти работала на потоках, сопряжениях, напряжениях и скрытых процессах. В случае ходоков, когда кто-то входит в комнату и перемещается, то это вызывает колебания в пространства. Анализатор эти колебания считывает и... Тут можно выстроить целую цепочку анализа.