Вся наша челядь была мертва. Судя по их виду, смерть настигла бедолаг в постелях и в большинстве случаев была бескровной. Лишь у некоторых из носа и рта немного натекло, слегка запачкав ночные сорочки. Мир, в котором я влачу жалкое существование, богат на странности. Говорят, здесь встречается такое, когда мертвецы передвигаются самостоятельно, да еще и проявляют при этом каннибальские наклонности. Однако сейчас — не тот случай. Кто-то притащил всех этих покойников к террасе, аккуратно разложив перед ней в один ряд. При этом даже постарался расположить по росту: слева дети, а крайний справа — ночной сторож Думонуро, явно не справившийся со своими обязанностями. Смерть — всегда неприятно. А когда кого-то убивают рядом с тобой, это еще и страшно. Но, когда гибнут одиннадцать человек, не издав при этом ни крика, это не просто страшно, это здорового человека может перепугать до отнявшихся ног. А уж меня — подавно. Причем Камай и мать явно что-то слышали, но это скорее относится к их особым способностям. Возможно, то даже были не звуки, а сами эманации смерти, которые люди, подобные им, способны засекать издали. Я здесь давно уже ничему не удивляюсь… Убийцы расположились параллельной шеренгой и, в отличие от наших слуг, были живы. При всех странностях происходящего я не мог принять мысль, что эти двенадцать фигур, затянутые в черное от пяток до макушек, умерли стоя и почему-то не падают. Узкие прорези масок едва просматривались во мраке, и то ли ужасающая реальность такова, то ли воображение разыгралось, но мне казалось, что там временами поблескивают рубиновые огоньки нечеловеческих глаз. То, что именно они являются убийцами, я, конечно, заключил без следственных действий и судебного приговора. Но других кандидатов во дворе не наблюдалось, да и, положа руку не сердце, никого лучше этой дюжины во всем нашем крае не найти. И это не разбойники, которые объявляются у нас время от времени. Хороший воин не станет промышлять преступными делишками в нищих землях. На это решается лишь сущее отребье, а такие цыпленку шею свернуть не смогут, не перебудив при этом всю округу. А наши люди спали безмятежным сном. Или в момент смерти пребывали в таком состоянии, что принимали ее беззвучно. Значит, эти черные фигуры опасны. И то, что Камай не напал на них сразу, — лишнее тому подтверждение. Здесь, на террасе, удобнее отбиваться от толпы. Да я бы на его месте даже из дома не стал выходить, ведь там держать оборону еще легче. Пока я об этом думал, Камай начал глупить, как будто это не он, а сторож Думонуро, пребывающий в состоянии крайней степени радости, являющейся следствием неумеренной дегустации ржаной браги. Заодно с моей матерью сглупил. Оба, держась бок о бок, спокойной уверенной поступью спустились с террасы и направились навстречу шеренге убийц. А те, вместо того чтобы с криками радости окружить подставившуюся парочку, при их приближении начали с пластикой мастеров танца растекаться в разные стороны. Три секунды, и вот уже фигуры без лиц стоят в два ряда, образовав широкий коридор. С одной его стороны замерли наконец-то Камай и Трейя, с другой стоял непонятно кто. Тоже черная фигура, но голова не прикрыта здешней боевой разновидностью мотоциклетного шлема. Однако светлее это ее не сделало, потому как мужчина далеко не блондин, а прическа у него роскошная, ниспадающая до середины глаз. Плюс имеется фигурно подбритая бородка. Должно быть, в компенсацию за внезапно отнявшиеся ноги у меня обострилось зрение, раз в безлунную ночь сумел разглядеть такие подробности. — Приветствую вас, госпожа Трейя из клана Кроу, и Камай, последний воин первого круга клана Кроу, — чуть насмешливым, четко поставленным голосом произнес чернобородый. Не знаю, смогу ли я его опознать, если он побреется, но, стоит ему произнести пару слов, тут же укажу пальцем. Изъясняется будто профессиональный актер романтического жанра. Ставлю палец против целой руки, что это аристократ. Здешняя феодальная верхушка живет по особым законам, предписывающим им держаться пафосно во всех ситуациях. Особенно это касается разговоров. Даже в диалоге с самым близким человеком могут прорываться фразы, достойные финальной речи киношного злодея в низкобюджетном фильме. Это когда негодяй, повязав положительного героя по рукам и ногам, вместо того чтобы перерезать глотку, рассказывает ему, какой он неудачник. Ну а тот, внимательно слушая, перепиливает веревки ножом, припрятанным в каком-нибудь героическом местечке. В этом незнакомце пафоса на троих хватит. Простолюдины так не выражаются, даже когда пытаются подражать знати. Мать, с непринужденным видом опершись на алебарду, ответила ледяным тоном: — И я тебя приветствую, мастер Пенс, изгнанник рода Фолл, примкнувший к Безликим теням. Удивлена, что ты лично решил почтить нас своим присутствием. Несведущий человек из речи Трейи поймет только то, что она знает этого… гм… гостя. А я едва не охнул, уловив в ее речи нехорошие моменты. Во-первых, она обращается на «ты» к аристократу. Это не считается оскорблением, но и хорошим тоном не назовешь. К тому же этот человек или его подручные перебили наших слуг. И, судя по зареву, которое разгорается в стороне мельницы, этим наши потери не ограничиваются. То есть мать уничижительно обращается к врагу. И этот враг чертовски силен, раз она прямо-таки выдавила из себя слово «мастер». Мастер — это серьезно. Камай — не мастер. Он даже на подмастерье не тянет, если брать земную терминологию. Для нищего северного края чертовски хороший боец, но на юге такие, как он, по десятку на каждом углу. То есть, несмотря на то что пенс на Земле — ничтожно мелкая монетка, перед матерью и Камаем стоит значительная фигура. Я даже думать боюсь, до какой ступени просвещения добрался этот монстр. Уж явно не меньше тридцать пятой, а это звучит страшно. Если он не омега (что вряд ли), Камаю против него ловить совершенно нечего. А уж матери и подавно. Она не афиширует свою ступень, но я наблюдателен и неглуп, а потому уверен, что не выше двадцать пятой. Как и положено большинству аристократов, она, скорее всего, полная альфа хотя бы на первых ступенях, когда жила хорошо, и не ниже беты для более высоких, кое-как пройденных под давлением жизненных невзгод. Может, против Камая она что-то и значит, но против мастера — вряд ли. А мастер этот не в одиночку заявился. С ним орава явно немирных людей. Понятия не имею, какие у них ступени, но шестое чувство подсказывает, что столь серьезный тип не станет таскать за собой выпускников детского сада. И что это значит? В первую очередь то, что Трейя допрыгалась. Не понимаю суть происходящего, но почти не сомневаюсь, что прямо сейчас ту, кого мне приходится называть матерью, станут убивать. И в предстоящей схватке поставлю на ее противников, потому как они явно сильнее. Следовательно, прямо сейчас сбудется моя мечта. Эта сука подохнет. И я, скорее всего, тоже. Увы, но у здешних аристократов так принято. Если уж начинают кого-то вырезать, паузы делать считается дурным тоном. В случае с Кроу случилось исключение из этого правила, и вряд ли оно повторится. И одного раза — много. Страшно ли мне? Даже сам не знаю… Однажды я уже умирал, а последовавшая за этим новая жизнь не сказать, чтобы сильно радовала. Это будет больше похоже на освобождение. Да, пожалуй, мне не страшно. И я даже этого хочу. Но только в одном случае. Я должен умереть после Трейи. Я просто обязан насладиться зрелищем ее гибели. До последнего мгновения. Участники представления не стали делать паузу, дожидаясь, когда моя голова все просчитает. Их общение не останавливалось. — Вы слишком много значите для меня, чтобы оставить наше с вами дело на посторонних, — ответил Пенс на невежливое приветствие моей матушки. — Это ведь всего лишь ночные тени, безликие и безымянные. Нет, последнюю точку в летописи клана Кроу должна поставить моя рука. — Такая, значит, цена у слова императора, — с презрением произнесла Трейя. Пенс покачал головой: — Боюсь, император здесь ни при чем. Хоть я и не исключаю того, что будет рад произошедшему здесь, но это не его желание. Вас, Кроу, слишком многие не любят. Есть за что. — Леди Трейя удалилась в изгнание, дав слово, что никогда больше не станет матерью, — заявил Камай. — В ее смерти нет ни чести, ни смысла. Даже я удивился. Когда говорят аристократы, такие, как Камай, обязаны ловить каждое слово, рта при этом не разевая. То, что он подал голос, — против всех правил. Это так же дико, как уборщик в штаб-квартире ООН, прорвавшийся на трибуну, чтобы потребовать разбомбить Воронеж. Пенс снова покачал головой: — Камай-Камай… Я хорошо тебя помню. Ты подавал надежды. И ты же их похоронил. Не ты первый, кто попался в эти сети. Изгнание, мой друг, подразумевало, что леди будет сидеть в самом глухом углу, где ее никто не увидит и не услышит. То, что она начала писать письма, это уже против правил. А с учетом содержимого ее посланий и того, кому они предназначались, превращает всю затею с изгнанием в фарс. Один раз ей уже была оказана милость. Великая милость. Второго раза не будет. Отойди в сторону, Камай. Ты ведь прекрасно знаешь, что не сможешь мне помешать. А мне не нужна твоя смерть. Я пришел за леди Трейей и ее никчемным выродком. А вот этого ему говорить не стоило. Моя мать в целом очень терпеливый человек. Есть всего одна вещь, которая способна вывести ее из равновесия в один миг. Меня нельзя называть выродком. Тяжелая нагината крутанулась в тонкой женской руке столь изящно, будто ничего не весила. И в тот же миг из второй руки матери вырвался свет. Он был столь ослепительным, что мне пришлось опустить веки. Как про нее шептали слуги? Если им верить, то своей магией Трейя способна заставить закипеть глаза в глазницах. Всегда считал это сказками или как минимум бессовестным преувеличением. Но сейчас начал сомневаться. Глава 4 ВСЕ ЦИ КЛАНА КРОУ Ступени просвещения: пустота… Атрибуты: нет Навыки: нет Состояния: нет Не знаю, что за магией сверкнула мать, но одно могу сказать точно — это не сработало. Первый ее удар нагинатой я пропустил из-за того, что зажмурился, но нет сомнений, что он тоже прошел впустую. Когда открыл глаза, увидел, как Пенс непринужденно уворачивается от бешено мелькающего лезвия. Его движения были молниеносны, и при этом он всеми способами показывал, что все эти атаки его забавляют, а не напрягают. Он разве что задницу не чесал в перерывах между отчаянными взмахами и выпадами, которые с потрясающей быстротой устраивала Трейя. Даже я, ненавидя эту гадину каждой клеткой своего ущербного мозга, невольно залюбовался. Никогда прежде помыслить не мог, что мать этого никчемного тела способна на такие трюки. Это фантастичнее любого азиатского боевика по сложности и скорости и одновременно прекраснее, чем танец профессиональной балерины. Но Пенс ни на шаг не отступил. Он ухитрялся оставаться между лопастями работающего вентилятора, вовремя приседая, отклоняясь, подпрыгивая. И даже не пытаясь вытащить меч. Судя по ухмылке, происходящее его совершенно не напрягало. Да он того и гляди хохотать начнет. Камай в стороне не отсиживался. Он прямо сейчас заходил Пенсу за спину, положив ладонь на черную рукоять своего меча. Два года назад этот воин одним взмахом своей кривой железяки перерубил наискосок разбойника, облаченного в стеганую куртку, укрепленную бляшками, выточенными из коровьих копыт. Так себе доспех, но все же какую-то защиту давал. Клинок рассек и куртку, и тело, и рукоять громадного колуна, которым за день до этого разбойник жестоко прикончил Квайсу — нашего кузнеца, тащившего домой целый мешок болотной руды, которую он добыл самолично. Должно быть, убийца подумал, что там лежит что-то куда более ценное.