– Кого «их»? – холодно осведомился Гарвус. Один из его маг-браслетов слегка потускнел: долгое колдовство утомило чародея. – Сколько осталось способов изгнания? Морган бросил взгляд на множество цветных закладок, торчащих из книги «Демонологикон» и других, не менее ценных пособий по Пустошной Сущности, растущей в молодом Винтервилле. – Около шестидесяти. Стакан жалко треснул в сжавшейся руке близнеца. На виске у юноши набухла и пульсировала вена. Белки глаз покраснели. Взмокшие волосы прилипли к воротнику сорочки. Морган оглянулся на подопечного и поджал губы: – Я вижу, что вам тяжело дался сегодняшний день. Теперь мы снова будем пробовать по одной формуле за раз. – Наоборот: по три, – тихо, но жестко возразил Фрэнсис. – Закончим быстрее. Морган сузил глаза: – Похвальная готовность. Мне и самому хочется достать образец поскорее, но… Это чревато. Нам нельзя слишком давить на демона, потому что нет существа сильнее, чем существо, загнанное в угол. В таком безвыходном положении демон может «взорваться», сменить ипостась насильственно и… – Гарвус пожал плечами. – Одни боги знают, что случится дальше. Да и ваше тело может не выдержать столько пыток. – Я обязательно сообщу, если буду на грани смерти, – съязвил близнец, глядя, с каким тщанием Морган убирает в чемоданчик свои инструменты: шаманские и колдовские пополам с инквизиторскими. Раскрытый блокнот доктора уже пестрел зарисовками демона, сделанными едва ли не с восхищением… – Надеюсь, мастер, вы не настолько увлечетесь процессом, чтобы этого не услышать. А то я вижу, что вам нравится наш спецкурс, – почти выплюнул Фрэнс. – Пока демон внутри вас – нет, не нравится. Он неудобен. Морган захлопнул чемоданчик и бесшумно покинул подвал. Стоило ему закрыть за собой дверь, как демон внутри умолк. Фрэнсис облегченно выдохнул и пошел к умывальнику: надо смыть кровь. И не смотреться, нет, не смотреться в зеркало… * * * Вскоре по всей академии пробило половину седьмого вечера. Закончились основные пары, и только строка «Некромантия» (проводится в подвальном склепе) горела в расписании мягким золотым цветом: символом актуальности. Большинство студентов, утомленные, сидели в Трапезной или разбрелись по Полуночному крылу. Преподаватели – по коттеджам. А Морган Гарвус играл в бильярд на втором этаже замка, в комнате отдыха. Его плащ-летяга, книги и чемоданчик в беспорядке валялись на старом топчане, затянутом клетчатым пледом. Рукава серой водолазки были закатаны до локтя. Светлые волосы небрежно зачесаны набок. Морган был того типажа, о котором принято говорить «очень привлекательный мужчина», после чего томно хихикать и обмахиваться веером. Моргана дико бесило такое определение. Жаль, что он не родился уродом – вот о чем нередко сожалел профессор, когда очередная адептка, в какой бы стране это ни было, пыталась повеситься на его белую шею. В комнату отдыха прошмыгнула служанка-уютница. Она брякнула о журнальный стол поднос (кувшин с кнасским самогоном и целый ряд рюмок) и тихо, побыстрее, подальше от неприятностей выскользнула обратно. Морган проигнорировал ее появление. Мысли его были об одной только работе. Работа как высшая цель. Как счастье. И одновременно – как предмет ужасной боли, неуверенности в себе, широкого эмоционального кача, который швыряет тебя от ощущения «я почти что бог» к ощущению «я хочу умереть прямо сейчас, потому что я ничтожество, недостойное воздуха, которым я дышу». С другой стороны, лучше так, чем жить в тишине и глухоте стабильности, верно? Нервы даны нам на то, чтобы их сжигать, ибо смысл добраться до глубокой старости, не использовав свой механизм человека на максимум?.. Есть игрушка – играй. Но это себя Морган был готов доводить до последнего порога, безжалостно уничтожать по кусочкам. А вот других… Даже если все во имя науки, тут остаются кое-какие вопросы. Прахов прах. Что за бесхарактерность. Доктор Гарвус выругался под нос, натер мелом кий, пропустил его за спиной под локтями и с треском запустил сложный шар в лузу. – Кар-р! – оценил ворон, сидевший на подоконнике. Морган повторил удар, снова успешно. На третий раз он ошибся. Тогда доктор Гарвус налил себе самогона и, сделав такой жест, будто чокается с птицей, залпом выпил. Еще удар. Попал. Не попал. Выпил. Не попал. Выпил. Попал. Все в мрачнейшей, тяжелой сосредоточенности, в топком молчании. Вдруг дверь в комнату отдыха открылась. В проеме появилась любопытная рыжая голова. При виде Моргана, на сей раз браво пьющего с локтя, брови Голден-Халлы упозли под самую челку. – О! Надираетесь, коллега? – Берти с размаху плюхнулся на диван, закинул одну вытянутую ногу на другую и скользнул быстрым взглядом по чемоданчику. Морган не удостоил его ответом. Золотистый пес сыщика протрусил к подоконнику с птицей и, тявкнув, припал там на передние лапы, будто охотясь или вызывая к игре. Ворон встопорщил крылья и, переступая коготками, демонстративно отвернулся к окну. – Тяжелый день? – предположил Берти, когда доктор Гарвус приблизился к столику за очередной порцией спирта. – Тяжелый вечер. Вам от меня что надо, Голден-Халла? – мрачно поинтересовалась звезда науки. Берти пожал плечами. Потянулся к столу, взял кувшин, понюхал. Задумался: кедр, дуб, кожа, табак и – неожиданно – ромашка. Прям много ромашки. Кнасское пойло. Значит, несмотря на звание «самогон», градусов в этой штуке не так уж много. Что ж. Как раз можно вписаться в вечеринку. Берти налил уже две рюмки и улыбнулся: – От вас мне ничего не надо, Морган. Но я люблю приходить сюда иногда и, собственно, играть в бильярд. До сего вечера эта была моя вотчина, мои владения. Я так привык к этому, что теперь пребываю в растерянности: конкурент объявился! Однако! И что же мне с вами делать? – Можете со мной сыграть, – великодушно предложил Морган, обводя зеленое сукно так широко, будто это были заливные поля и волшебные рощи его личного королевства. – Только не плачьте, когда я разобью вас в пух и прах. Я не собираюсь вытирать ваши нежные слезки, сразу предупреждаю. Берти пружинисто вскочил, легко сдернул со стены кий и сделал выпад фехтовальщика: – Сразимся! – и попрыгал на Моргана, размахивая деревяшкой, как очень длинной шпагой. Гарвус саркастически поднял бровь, а рыжий, не доскакав до него полметра, резко крутанулся и, почти не целясь, забил дальний угловой. – Пейте! – воссиял Голден-Халла. Морган выпил. Но следующий шар – предполагаемый дуплет – остался на поле. Рюмку себе наполнял уже Берти. Потом снова Берти и трижды – Морган. Только некоторое время спустя они поняли, что правила у них какие-то порочные: что бы ни происходило на столе, кто-то все равно хлестал самогон. Мир будто замедлился, воздух стал гуще, а все вокруг – значительнее и симпатичнее. Морган краем глаза посмотрел на свое отражение в темном зеркале на стене. Теперь он, пожалуй, был рад своей внешности. Мастер тайн заправил прядь волос за ухо, и отражение – верный друг – сделало то же самое, чуть плывя. Морган слегка улыбнулся. В голове шумело. Ему все еще было хреново, и впереди будет только хуже, но прямо сейчас жизнь казалась не такой уж поганой. Иллюзия, конечно. Но все-таки. Есть шанс, что весь мир – иллюзия, верно? В этом случае главное – заткнуть своего внутреннего параноика и дать голос оголтелому мечтателю в самой своей глубине… – Эх, коллега! – беззлобно расхохотался Голден-Халла, глядя на то, как Морган флиртует с зеркалом. Сыщик расслабленно упал обратно на диван, чуть не придавив собственного пса, который свернулся там улиткой меж подушек и дрых, посвистывая на вдохе. – Ладно я – шалопай, и все это знают; но вы-то! Айсберг! Колосс! Холодильный погреб! Должно быть, вечер и впрямь не ахти, раз вы тут так развлекаетесь? – подмигнул сыщик. Морган хмыкнул и грациозно опустился в кресло напротив. Рюмку он болтал в руках на манер бокала с виски. – Господин Голден-Халла. Я вас вижу насквозь: давайте без этих ваших детективных штучек. – «Штютчек», хех! – сыщик передразнил восточно-лесной выговор профессора, приобретенный тем за годы учебы и работы в Лесном королевстве. – Это не допрос. Я спрашиваю просто так. – Но что такое «просто так» в безграничном пространстве причин и следствий? – Морган пожал плечами. – Добавьте к уравнению подсознание, и вы поймете – никакого «просто так» не существует… – Ой, здравствуйте, господин теоретик! – заржал Берти. Морган тоже заржал, хрипловато. Ворон на подоконнике сокрушенно бухнул крыло на глаза. Позор-р-рище. Отсмеявшись, Берти налил им еще и, чокнувшись, объяснил: – Мне просто интересны люди. Их ощущения, истории, мотивы. Интересна жизнь. И не-жизнь. И нежить. И смерть. Все интересно, прах побери! Я тот странный чокнутый парниша, кто, кажется, забыл выйти из возраста любознательного чада – куда ни гляну, все-то хочется понять, изучить, опробовать. Боги-хранители зажмотили мне ответственности, зато сыпанули восторгов с лихвой… Пою осанну миру круглосуточно, аж стыдно, несерьезно, ну. Сыщик глянул в окно, за которым уже угасли последние всполохи заката.