— К ним попала часть моей переписки с адреса электронной почты, по которой я переписываюсь только по бизнесу. В самих текстах писем нет ничего плохого. Но она вскрывает круг моих бизнес-интересов, и самое плохое, что там есть следы моей аффилированности, скрытые от чужих глаз. Это очень плохо. Если он опубликует то, что у него есть, то меня ждут обвинения. Окружной прокурор сейчас нам неподконтролен. Это отдельная проблема, но так вышло, и быстрого решения нет. — Радикально решать? — Я не хочу ничего знать! Но лишний шум прошу исключить. — Хорошо. Это понятно. Что известно о блогере? Сенатор молча передал мне лист бумаги с именем, фамилией и адресом. За столом ресторана продолжили разговор. — Сэр, сколько у меня времени? — Два дня, не считая сегодняшнего. — Это нереально. — Два дня. — Почему? — Вчера он меня подкараулил в туалете ресторана, и у нас состоялся разговор. Он дал мне три дня. Если я не выполню его требования, то, скорее всего, он напишет мне по электронной почте какое-то угрожающее или напоминающее письмо, но даст дополнительное время. То есть уже останутся следы. Публиковать переписку он не будет спешить. Ему же нужны деньги, а не сам скандал и разоблачение. Пока нет никаких формальных следов нашего общения с ним. Мне кажется это очень важным. — Безусловно. Понятно. — Твой ответ, Виктор? Помощь будет? — Обязательно будет, и своевременная. — Отлично. И запомни! Я вижу, что этот парень конченный трус. Скорее всего завравшийся трус. Такой может очень много натворить. Я очень хорошо вижу таких парней. И он явно неадекватен и нервы у него не в порядке. — Расскажите мне подробнее про Пинга. Я имею в виду не только то, что вы знаете, но и что думаете. — Ничего особенного не думаю. Всё на поверхности. Но раз ты просишь, то пожалуйста. Итак, Пинг пережил на своей Родине страшное. Это очевидно. Он умный, образованный, но ему сломали жизнь. С какими чувствами он покинул Китай? Какие у него эмоции по отношению к правящей там Коммунистической партии? — Скорее всего, с враждебностью он оттуда уехал. Особенно в части правящей партии. — Я тоже так думаю. А какие чувства у его брата? — Думаю, что такие же. Но если он служит в китайской армии, то тщательно всё скрывает. — Я тоже так думаю. Стравить родных братьев, которые любили друг друга, — это полное безумие, зверство и не от большого ума. Пережить такое — это очень сильные и негативные чувства. Настоящая семейная трагедия. Наверняка у его младшего брата есть единомышленник, сподвижник. Мы знаем точно, что подобное в Китае пережили очень многие люди, особенно хорошо образованные. Скорее всего, его младший брат тоже ненавидит китайских коммунистов и мечтает остаток жизни провести в свободной стране. Конечно, всё это тщательно скрывается. Поскольку оба брата и их единомышленники отлично понимают, что для жизни в хорошей стране всегда нужны хорошие деньги, то и занимаются тем, что их зарабатывают. Скорее всего, его брат вместе со своим другом или друзьями всё делает через Пинга. Потому что тот, кто владеет деньгами, должен иметь абсолютное доверие, плюс страх, разумеется. Кроме того, китайский бизнес, а значит, и их спецслужбы знают, что Пинг здесь оперирует чёрной кассой для бизнеса. Сами китайские власти это негласно везде приветствуют, так как это очень эффективный инструмент в целях завоевания рынка. Значит, Пинг, пусть и формально, под их контролем. Не хуже нас с тобой это понимают в нашей разведке, поэтому Пинг недосягаем для полиции и ФБР. То есть на нём всё завязано в жёсткий узел. Возможно, он двойной агент. И то, что он двойной агент, наверняка догадываются, а скорее всего, уверены в этом и в Китае, и у нас. Если это так, то он служит в основном как канал контролируемого слива с обеих сторон. Но информация, получаемая от брата и его сети, наверняка реальная и ценная. В общем, мой совет — не подходить к нему даже на пушечный выстрел. Виктор, всё очень сложно. Это самая настоящая китайская головоломка. Слова сенатора выглядели очень убедительными, правдоподобными. Я совершенно не знал, как подступиться к Пингу, и боялся этого. Но чтобы закрыть все идеи, связанные с ним, очистить свою совесть, мысли сенатора были очень кстати. И даже бесценны. И Пинг бесценен. Сам к нему даже подходить не буду, это понятно. Но дать хорошие наводки генералу Крупину я просто обязан. Пусть наш резидент ГРУ обдумывает вербовочные подходы к Пингу. Его офицеры под дипломатическим прикрытием, и для них последствия не такие людоедские, как для меня. Ладно, время есть. Нужно очень сильно думать. Пинг — это редкая удача. Почему? Пинг владеет разведывательной информацией по Китаю (от брата). То есть он владеет информацией, которая продаётся ЦРУ, или РУМО, или кому-то ещё. Если американцы за что-то платят деньги, значит, оно того стоит. Это аксиома. Скорее всего, Пинг владеет информацией, которую разведка США сливает в качестве дезинформации китайцами. А это не менее ценно. Особенно для аналитических подразделений ГРУ. Пинг может владеть реальной разведывательной информацией по США, то есть он может вести абсолютно свою игру, направляя вместе с дезинформацией под контролем ЦРУ реальную разведывательную информацию, о которой ЦРУ ничего не знает. Во всяком случае, я сам об этом думал, когда размышлял о себе на случай полного провала и когда искал, как обмануть американцев и «вымудрить» именно Свою игру. Я же самый умный! Смешно, конечно… Но не дай бог в такой круговорот попасть. Всё это, конечно, очень сложно. Я не додумался, как так можно делать, у меня так до конца в голове всё это не сложилось. Раньше было дело — напрямую запрашивал ГРУ о подобных методиках. В итоге получил на удивление доброе, человеческое письмо от генерала Крупина о том, что уловки по обману американцев обречены изначально и ни к чему хорошему не приведут. Всё, что от меня требуется, — это успеть подать нужный сигнал (в крайнем случае позже) и далее в целях сохранения собственной жизни делать всё, что они требуют, но никого не предавать. Это единственное условие. Тогда ещё удивился тому, что в ГРУ, как в израильской армии, одинаковая установка о сохранении жизни при попадании в плен. И моя жизнь, оказывается, тоже ценность, хоть и под условием, но условием понятным и конкретным. Мне было очень приятно это понимать. Это понимание стоит очень дорого. Тем более в истории нашей страны… Совсем не как «при Сталине». Нет, я ничего не буду писать про Сталина. Не моё и не хочу. Это работа историков, а я всё это знаю из художественной литературы, а там, естественно, много эмоций от людей, переживших такое. И тем не менее некоторые перемены в России мне очень нравились. Ещё мне импонировало, что Владимир Путин не мазал грязью своих предшественников на этом посту, но и не восхвалял некоторых. В то время я восхищался руководителем нашей страны. Это очень важное чувство для нелегального разведчика. Это самостоятельный и очень мотивирующий фактор. Связывал бережное, человеческое отношение к отдельному Солдату своей Родины именно с именем В. Путина, с его нормальным мировоззрением, связанным с тем, что его отец был самым настоящим боевым фронтовиком. Я знаю, что в военной истории нашей страны в разные периоды было разное отношение к жизни солдата. Дедушка рассказывал многое из своей фронтовой жизни. Он не относился к категории фронтовиков, о которых говорят, что дед не любил говорить о войне. Мой дед, напротив, очень старался сохранить память. Особенно многое дедушка мне рассказал тогда, когда я стал курсантом и стало ясно, что я выбрал профессию командира. Деду было что рассказать, ведь он начал службу рядовым (красноармейцем) ещё в 1938 году. В 1942 году, после госпиталя, закончил пехотное училище и прошёл путь от младшего лейтенанта — командира стрелкового взвода до подполковника — командира бригады морской пехоты (в 1945 году). Я хорошо понимал разницу в стоимости жизни в 1941 и в 1945 году. Но сам ничего подобного ни на 1941, ни на 1945 год и близко не застал. Советская армия времён восьмидесятых годов прошлого века в целом бережно относилась к жизни солдат и офицеров, если не считать такого позорного явления, как дедовщина и тяжёлая межнациональная «дружба», особенно в воюющих подразделениях в Афганистане. Да и проза некоторых фронтовиков о Великой Отечественной войне давала понимание о жизни и смерти. Так что отношение ГРУ к поведению в плену, а именно то, что главной целью является сохранение собственной жизни, пусть и при правильном условии, для меня было полным и неожиданным откровением. Пинг, переживший зверскую китайскую культурную революцию, вполне мог на практике самоучкой освоить многие методы конспирации, двойной жизни, многоэтажной лжи. Наверняка он очень умный и изворотливый человек. Ведь он получил классическое советское высшее техническое образование, пусть и в китайском ВУЗе. Да и сам факт того, что его отобрали в своё время для обучения в университете в династически-чиновничьем Китае, да при послевоенном социализме, говорило о том, что он неординарный человек. И вот к такому Пингу подгребает крутой «Вилли» и вербует его. Смешно! А если офицер нашей местной резидентуры ГРУ под дипломатическим прикрытием? По-моему, ещё смешнее. А если кто-то из советников генерала Крупина? Не знаю. Тут как подготовить площадку для него, и насколько этот советник профессионал. С другой стороны, почему бы Пингу не продать информацию по Китаю ещё кому-то? Например, агенту якобы турецкой военной разведки? По США опасно, ведь он здесь собирается жить до конца своих дней. А если продать информацию по Китаю? Что он нарушит? Эффективно и очень по-китайски. Но есть одна проблема. Как только к нему подходишь, то ты сразу под прицелом ФБР, а следовательно, и ЦРУ. Это как минимум. Вывод? Никто из моих к Пингу и носа не должен совать. Думать, думать и ещё раз думать. Собирать про него всю информацию, которую только возможно собрать. Генералу Крупину, пока я сам всё хорошенько не обдумаю, ничего докладывать не стану. Время есть. Неожиданно возникла другая задача. На первый взгляд, вовсе не интеллектуальная. Надо срочно решить вопрос с этим блогером. Еду в офис, надо изучить вопросы видеонаблюдения по адресу его места жительства. К пяти часам утра у меня была довольно полная картина про этого блогера по имени Дик. Ему двадцать пять лет, живёт один в многоквартирном доме. Выгуливает небольшую, почти карманную собачку. Видеонаблюдение есть перед подъездом. В парке тоже есть камеры, но он всегда уходит из-под их обзора. Может быть, знает, где они установлены, или понимает, где могут быть установлены? Это нормально. В принципе, дело техники продумать маршрут выдвижения в засаду, организованную в парке вне всего видеонаблюдения. Пройти к месту засады тоже можно без проблем. Далее два выстрела и отход по заранее продуманному второму маршруту. Но это будет явное убийство, которое может привести полицию к сенатору, если они наткнутся на информацию про него. И вообще убийство — это крайняя, очень крайняя мера. В ГРУ будут очень сильно недовольны. Я уже знал почему. Ведь если каким-то образом выяснится, что убийство организовано ГРУ, то американцы очень жёстко ответят на территории России, и им это легко сделать, гораздо легче, чем нам здесь. Кроме того, это будет нарушением негласных договорённостей между нашими разведками. За такие проделки и самостоятельность ГРУ с меня может очень жестко спросить. Но у меня нет времени! А кто передал Дику эту информацию? Кто заказчик? Или Дик сам смог хакнуть почту сенатора? Вряд ли. Значит, у Дика есть заказчик. Значит, этот заказчик может слить информацию полиции. Сначала надо выяснить, кто этот заказчик. Слишком много неизвестных. Нужно действовать аккуратно, наверняка и быстро. Или выстрел? Но генерал Крупин требовал это прекратить. Говорил, что для ГРУ эти методы носят исключительный характер. Надо головой всё вытягивать, а не руками и ногами. Легко сказать! Это первое. Второе. Ставить под удар сенатора недопустимо ни при каких обстоятельствах. Даже если ничего и не докажут, но даже теоретически подставлять под удар такого агента исключается полностью и безоговорочно. Это уже моё решение, а не начальника управления. Чтобы себя полностью обезопасить, нужно прямо сейчас перебросить эту задачу, эту проблему на своего начальника. Генерал Крупин, скорее всего, озадачит нашего резидента в США. Пусть работают! Но… Вполне могут и меня засветить перед резидентом, особенно если что-то пойдёт не так. А у наших обязательно всё будет не так, как планировали. Это аксиома! Очень опасно. Не хочу, чтобы обо мне кто-то знал, кроме генерала Крупина. Не верю я им. Ну извините! И что делать? Тем временем вторым слоем, потоком шли мысли, и очень конструктивные. С неизвестного адреса списаться с Диком. Предложить денег и потребовать гарантии, что на эту информацию у нас будут исключительные права. Это можно сделать даже из штаба ГРУ, из Москвы. Но тут всё настолько ненадёжно, что даже думать дальше не стоит. Следующий вариант — несчастный случай. Это нереально. Я не умею. Я никогда этому не обучался. И страшно. Решение? Есть идея. Я же руковожу талантливой актрисой. Поработаю продюсером, драматургом и режиссёром одновременно. Еду в тайник, беру там значок и удостоверение агента ФБР. По тревоге вызываю Нино и Люду, но на разное время. Люде ставлю задачу купить у Дика компромат на сенатора. Люда будет ждать его в парке в одном из самых укромных мест маршрута, в самой крайней точке его обычного маршрута, но чуть в стороне, на небольшой полянке между кустарником. Это место я срочно оборудую всем, что надо для видеонаблюдения. Люда дополнительно запишет весь свой разговор с Диком. Секретарь-референт сенатора позвонила ему с какого-то левого номера и приехала выкупить компрометирующие материалы. Всё логично. Тем более, что Дик наверняка уже дистанционно изучил Люду, знает, какую работу она выполняет. Если не знает, то легко сможет проверить. Пусть она сразу ему представится. А что тут такого? Выкуп. Это бизнес, это нормально. Люда реально отдаёт деньги, заставляет их пересчитать и устно всё произнести. Особых легенд для неё не сочиняю. Её задача — купить права на компромат на сенатора. Всё честно и абсолютно правдоподобно. Это самая простая часть плана. Эта часть операции прошла безупречно. Люда встретила Дика. Они мирно поговорили. Дик получил деньги. Люда услышала его устные «гарантии». Сами материалы нас не интересовали: он мог сделать сколько угодно копий. По сути, Люда купила права на информацию, а Дик принял на себя обязательства и ответственность в случае нарушения условий устной сделки, то есть если содержание переписки сенатора (права на которую мы купили) станет известно хоть кому-то. О санкциях ему ничего не сказали. У него это почему-то не вызвало подозрений. То есть никаких угроз от Люды вообще не прозвучало (это на всякий случай). Я сам установил Люде маршруты выдвижения к месту и обратно, они не совпадали. При себе Люда не имела никаких средств связи. Её телефон находился в сумочке в кафе, где она пила первый ранний кофе со своим сожителем и откуда удалилась на несколько минут якобы купить йогурт. В самом том кафе видеонаблюдения точно нет, в небольшом маркете есть, уличное тоже есть, но там только одна камера в начале улицы, причём настолько старая, что там невозможно будет ничего разглядеть. Небольшая игра с одеждой и головным убором, плюс спортивность Люды. По моим расчётам, она должна отсутствовать в кафе не более двадцати минут. Позже выяснилось, что уложилась в пятнадцать, но это потому, что не забежала в маркет за йогуртом, перенервничала. Сожителю сказала, что не было подходящих йогуртов. Плохо. Я хотел, чтобы на всякий случай видеонаблюдение зафиксировало посещение маркета Людой. После того как Люда удалилась, а сделала она это стремительно, Дик направился со своей собачкой и деньгами обратно. Не успел он пройти и двадцати метров, как из кустов вышла Нино. — Дик Дейл? — окликнула Дика Нино. — Да. А что? — Агент Джилли Уик, Федеральное бюро расследований. У меня к вам несколько вопросов, сэр. — ФБР? — переспросил испуганный Дик. — Да, это ФБР, Дик. — В чём дело, агент?