* * * Отчётный концерт исполнителей и творческих коллективов Белорусской Советской Социалистической Республики, как и ожидалось, удался на славу. Фигина, с восторгом следила за мастерскими трюками удалых танцоров и с восхищением принимала каждую строчку задушевных белорусских песен. Время пролетело незаметно. А когда начали звучать первые аккорды финального произведения, исполняемого огромным сводным хором, незнакомая женщина, сидевшая справа от профессора, неожиданно оставила своё место, освобождая его, как выяснится вскоре, для… Лаврентия Фомича Цанавы, который доселе наслаждался ярчайшим действом в правительственной ложе. – И как вам зрелище? – тихо поинтересовался нарком, обращаясь к изумлённой Ольге. – Великолепно! – А где ваш муж? – Предпочёл остаться дома. – За няньку? – Так точно! Кажется, так полагается отвечать военным людям по Уставу? – Вас это совершенно не касается, очаровательная Ольга Александровна. – Спасибо. – Вы добирались сюда пешком? – Нет. На такси. – Разрешите в таком случае предложить вам свои услуги. Покамест – только транспортные. Домой поедем все вместе – в моём служебном автомобиле. – С удовольствием. – Профессора с собой берём? – И не надейтесь, – поспешил подать голос всё видящий и всё слышащий Фёдор Алексеевич. – Избавиться от меня вам не удастся. – Ну-у… Это мы ещё посмотрим! – улыбнулся старший майор. – И в дальнейшем, пожалуйста, ведите себя прилично. Иначе сдам Славке, он из вас обоих котлеты сделает, – попытался обратить всё в шутку учёный. – Слушаюсь! – с серьёзным видом согласился Лаврентий Фомич. – Да, кстати, на ближайших тренировках меня не ждите – выезжаю на освобождённые территории. С инспекцией. – Эх, как бы я хотел отправиться туда вместе с вами… – Так в чём же дело? – Служба, мил человек! – Так и мы вроде как без дела не сидим… – Вашего отсутствия никто и не заметит. А у меня – сотни, нет – тысячи студентов. Уеду – кто будет сеять доброе, разумное, вечное? – Логично, чёрт побери! – Вот, даст Бог, доживу до выходного – и в Несвиж. – Вы там родились, если не ошибаюсь? – Именно, милейший Лаврентий Фомич. Так точно! – А давайте так… Я постараюсь быстренько уладить свои дела и на выходной присоединиться к вам. Если не будете возражать, конечно. – Но как вы нас найдёте? – Это мои проблемы. Заодно костёл Тела Господня[11] посетим. Говорят, краса – неописуемая. – Ещё бы! – По рукам? – По рукам, товарищ нарком! * * * 23 сентября 1939 года в Стране Советов, как и положено, был короткий рабочий день. Суббота! Фролушкин и Плечов читали лекции в разных корпусах университета и никак не надеялись на встречу. Но она состоялась. Случайно. Фёдор Алексеевич выходил на улицу и в дверях едва не столкнулся с главным продолжателем своего дела. И хотя особого дефицита общения друг с другом наши герои явно не испытывали – всё же с момента возвращения в Минск профессор продолжал жить, как он сам не раз говаривал, – вместе с молодожёнами, – в их уютной «двушке», радости их не было предела. – Что, батя, наконец-то – свобода? – Нас встретила с тобой у входа… – Точно. Я только забегу ненадолго в деканат – и пойдём домой. А завтра утром вместе отправимся в Несвиж! Машина прибудет в семь утра. – Ты уже договорился? – Да. С Толиком. Вы его знаете. – Это он возил тебя на вокзал в тот день, когда я вернулся из Белокаменной? – Ага. – Прекрасно. Вот только сейчас я не могу составить тебе компанию – хочу посетить старую квартиру, проветрить помещения, вытереть пыль… – Может, сделаем это вместе? – Не стоит, сынок. Ольга уже надорвала руки – то с малым, то с домашним хозяйством; лучше подмени её на часок-другой. – Слушаюсь, товарищ профессор! – Долго я не задержусь. Так что готовьте ужин. Кстати, картошка у нас есть? – Нет. Вчера закончилась. – Плохо. – Сам знаю. – Сделай милость, купи по дороге немного бульбы[12], уж больно драников[13] захотелось. – Будет исполнено, отец! – Спасибо, родной… * * * Плечова разбирало любопытство (очень уж неожиданно Фёдор Алексеевич решил уборкой заняться), но совесть – неизменная спутница каждого истинного интеллигента – не позволяла следить за человеком, которого он безмерно уважал. Да что там уважал – обожал, любил больше отца родного!