– Выходит, он что-то подозревал и следил за нашей квартирой? – Похоже на то. – Какой отсюда вывод? – Думай… На что тебе голова? – Полагаю, что наш друг состоит в близком окружении Цанавы, знает адрес, по которому мы проживаем, и имеет возможность часто бывать в нашем районе. Но, как бы там ни было, а я его должник. – Мы! – Согласен, как говорит Лаврентий Фомич, – мы должны. Будешь гулять по городу – внимательно смотри по сторонам. Но не витрины рассматривай, а проходящих мимо людей. Когда заметишь его в толпе – постарайся остаться незамеченной… – И что? – И ничего. Сфокусируй своё внимание на мелочах. Откуда вышел, в какую сторону направился, здоровался ли с проходящими мимо людьми – и всё такое прочее. – Извини, что это за гул доносится из коридора? – А… Это наша лягушонка в коробчонке… Михалыч спешит, боится упустить что-нибудь важное! – Что, голубки, уже успели насладиться друг другом или не очень? – входя в палату, полюбопытствовал Савицкий, показавшийся супругам подозрительно радостным, довольным, словно он выиграл в лотерею главный приз. – А вы как думаете, товарищ старший лейтенант? – в своём излюбленном стиле – вопросом на вопрос предпочла ответить Фигина. – Думаю, что нет. И могу избавить вас от своего присутствия ещё, как минимум, на час. – Спасибо за такой щедрый подарок! – Если б ты ещё и Павлика с собой забрал, тогда тебе вообще бы не было цены! – покосился на чекиста Яра, пытаясь установить причину свалившегося на его телохранителя счастья. – Всякая доброта имеет свой предел. В том числе и моя. – Согласен. – Подай, пожалуйста, блокнот, он в тумбочке профессора. Хочу немного поболтать с Лычковским, пока есть такая возможность. – Разве он ещё не уехал в Несвиж? – Нет. Водитель отпросился куда-то на часок, и Михаил Львович любезно согласился ответить на все мои вопросы. – Вот почему ты сияешь, точно новогодняя ёлка? – Ага. – Закончишь статью – дашь почитать! – Хочешь проверить мою грамотность? – Не без того… * * * В отсутствие Лычковского остальные врачи особого интереса к пациенту Плечову не проявляли. Около девяти утра, совершая ежедневный обход, в палате появлялся худой высокий дядька лет пятидесяти в новенькой униформе, как будто только со склада – стройный, со сразу же бросающейся в глаза военной выправкой. Он здоровался, спрашивал: «Как вы себя чувствуете?» – и, не дожидаясь неизменного: «Уже лучше», – быстро уходил. Иногда заглядывала старшая медсестра, приносила какие-то пилюли, но Ярослав их не пил, и Павлику, с недавних пор принимавшему все лекарственные препараты за полюбившиеся ему витаминки, естественно, не давал. Посетители «братьев» тоже не донимали: ни Ольга, ни Цанава, ни коллеги по работе, наверняка ничего не знающие ни о гибели профессора, ни об участи, постигшей его любимого ученика. И только немолодая сестра-хозяйка, к которой медицинский персонал и пациенты больницы обращались исключительно по отчеству – Викентьевна, а за глаза и вовсе звали просто нянечкой, при каждом удобном случае навещала полюбившегося ей с первых дней Павлика, а заодно с ним, и Ярослава. Завтрак, обед, ужин. Первое, второе, третье. Красота! Так можно жить до старости! Ночь с четверга на пятницу Плечов впервые за последнее время спал крепко и безмятежно. И, входя в старый график, проснулся уже в шесть часов утра. Встал. Медленно доковылял до дверей палаты. Немного размялся – помахал руками, повертел шеей… Затем попытался сделать приседание, но едва сохранил равновесие и решил больше не рисковать. Часто дыша, опустился на пружинящую кровать и принялся раскачивать её. Вверх – вниз, вниз – вверх: хоть какая-то зарядка для одряхлевшего организма! Как вдруг… Из коридора донёсся звук шагов – чётких, ритмичных. Как на плацу: раз-два; раз-два! Конечно же это был старший майор Цанава. – Всё. Хватит бездельничать. Через час едем в Москву. – Без Ольги – я ни шагу. – Она уже в машине. Вместе с Шуриком. – Неплохо работаете… – Стараюсь. – Павлика тоже придётся взять с собой. – Хорошо. Вели ему собираться, Ярослав Иванович. Глядя на уже поднявшегося и даже успевшего нарядиться в неизменную сутану монаха, замершего в дальнем левом углу палаты с ничего не понимающими, широко распахнутыми глазами под высоким челом без единой морщины, Плечов кивнул и что-то показал жестом. Душевнобольной засуетился и, выдвинув из тумбочки ящик, начал лихорадочно выгребать из него немногочисленное своё и оставшееся от профессора имущество. Плечов тем временем сбросил надоевшую пижаму и стал натягивать брюки, до того висевшие на спинке кровати, затем накинул длинную рубаху, одну из самых любимых в своём гардеробе – её принесла супруга во время прошлого визита… – А где Леонтий? – тем временем не сбавлял напора нарком. – Ещё спит. – Почему не в палате? – Зачем? Мы и так никуда не сбежим. – Получит… Ох и получит – по полной программе… Скрипнула дверь, и за спиной Цанавы выросла грузная фигура нянечки, которую Лаврентий Фомич ранее не раз встречал в больничной палате. – А… Викентьевна… Здравия желаю. – Доброй раницы[40]! – Будьте добры, разбудите моего охламона! – Михайловича? – Так точно. – Хорошо. Я мигом. Сестра-хозяйка развернулась, несмотря на свои пышные формы – чётко, резко, как положено – через левое плечо, и скрылась с глаз. А уже через несколько секунд вместо неё на пороге возник заспанный Савицкий.