– Такого даже в колодезь наш жалко, – нарочито поддержал второй громила, бросая возню со шкатулкой – совсем старым и негодным показалось ему это «старье»! «Приговор», таким образом, был вынесен. Главарь, поигрывая отобранным револьвером, отступил на шаг. Отступили и громилы, держащие Агасфера за руки. – Ну, господин хороший, выбирай, раз такое дело: сам разденешься, или с мертвяка одежку сыматъ будем? Ты, Сулема, напрасно рукав у «клифта» ему бритвой пропорол, теперь барыгам относить надо, на шитье тратиться… Главарь направил на Агасфера револьвер: – Ты глухой, что ли? Раздевайся, сволочь! Быстро! Агасфер уже принял решение. Сделав плаксивую гримасу, он замотал головой: – Я сам, сам, господа! Все сниму – пощадите только! Он сполз по стене на землю, начал снимать сапог. И, воспользовавшись начавшейся перебранкой головорезов, зацепил носком левой ноги пятку Гаврюхи с револьвером, а правой что было сил ударил по этой же ноге ниже колена. Послышался хруст ломающейся кости. Гаврюха, теряя равновесие, рухнул, выронив револьвер. А Агасфер уже стоял на ногах и стремительно двигался к опешившим бандитам. Перехватив в запястье руку громилы с бритвой, он культяшкой ударил его под локоть. Рука хрустнула и вывернулась в плечевом суставе. Итак, двоих Агасфер вывел из строя, однако оставшиеся трое оказались опытными уличными бойцами. У всех у них были ножи, а у одного еще и дубинка на ременной петле. Отсекая Агасфера от валявшегося револьвера, они стали окружать его. И неизвестно, чем бы закончилась неравная схватка, если бы в конце переулка не послышались быстрые шаги и громкие голоса. – Вода[38] робяты! – крикнул кто-то из громил, все трое бросились прочь и нырнули в малозаметный проход между подпорками каменной стены. Агасфер между тем продолжал искать в полутьме выпавший из рук главаря револьвер. Через мгновение, найдя его, поставил на боевой взвод и присел возле катающегося по камням Гаврюхи, у которого, судя по всему, было раздроблено колено. Шум усилился, по потолку и стенам лабиринта забегали лучи фонарей. А скрывшаяся было в каменной щели троица вывалилась обратно, теснимая несколькими городовыми с револьверами в руках. – Облава! – истошно заорал громила с дубинкой и попытался прорваться в еще один проход, неподалеку от присевшего Агасфера. Тот, не задумываясь, выстрелил из левого нижнего ствола, целясь все-таки не в голову бандита. Яркая вспышка и громкий выстрел едва не оглушили всех участников этой сцены. Наступающие на мгновение остановились, а потом закричали со всех сторон: – Полиция! Всем бросить оружие! Стреляем без предупреждения! – Брось дубину! – закричал и Агасфер, направив на одного из громил револьвер. Тот, обезумев от ярости и страха, почему-то посчитал главным виновником облавы именно Агасфера. – Ах ты, гнида! – прорычал он и, раскрутив дубинку, выпустил из рук ремешок. Агасфер, поднимаясь на ноги, услышал сердитое жужжание, затем получил сильнейший удар в голову и, уже теряя сознание, нажал на второй курок… * * * Наполовину оглушенного ударом дубинки Агасфера и Гаврюху увезли в ближайшую полицейскую часть. Не пострадавших в схватке бандитов рассовали по камерам городского тюремного замка. За Агасфером в околоток приехал сам полковник Архипов. Справедливости ради отметим, что полковник, при виде купленного у госпожи Гамрецкой раритета, едва не позабыл о своем коммивояжере. Позднее он рассказал Агасферу, что шкатулка была изготовлена в единственном экземпляре неизвестным мастером XVII века для Оливера Кромвеля. Ненавидевший Карла I генерал-лейтенант так называемой парламентской армии не отказывал себе в удовольствии ежевечерне заводить шкатулку и смеялся всякий раз, когда перед ним начинала нарочито неуклюже крутиться фигурка не традиционной балерины, а мужчины со знаками королевского отличия. А в конце этого танца невесть откуда появлявшийся «чертик» сносил королю голову. Когда после смерти лорда-протектора в Англии начались смута и хаос[39], «богомерзкая шкатулка» лишь каким-то чудом сохранилась и даже была выкуплена за гроши неким предприимчивым торговцем. К великой радости Архипова, ее механизм не слишком пострадал за последние 300 лет, и его удалось реставрировать; правда, бесследно пропал «чертик»… Признав ценность приобретенной шкатулки, Архипов выплатил мадам Гамрецкой обещанное вознаграждение. Что же касается Агасфера, то приглашенный полковником авторитетный врач заявил: «Вашего коммивояжера спасло только чудо: не начни он в момент броска дубинки подниматься, она напрочь выбила бы ему нижнюю челюсть и наверняка повредила бы гортань». С тех пор Агасфер стал прислушиваться к советам Архипова насчет пошива военной формы. – В конце концов, господин Берг, вы же не считаете зазорным жить по фальшивым документам мадьярского подданного. Не понимаю, чем «отпускной билет» штабс-капитана или ротмистра, изготовленный по заказу Главного штаба, хуже? – доказывал полковник. И Агасфер в конце концов сдался – на радость портному Соломону Циммерману. А когда ему разрешили вставать, полковник объявил, что следующей командировкой Агасфера станет Вена. Не стал скрывать Архипов и «двойного назначения» предстоящей поездки. Агасферу предстояло не только поискать там что-нибудь интересное для пополнения коллекции полковника, но и углубить, по возможности, знакомство с двумя-тремя русскими офицерами, зачастившими в город «короля вальсов» Штрауса. Услыхав об этом, Агасфер поднял брови: он не был знаком ни с кем из офицеров, за исключением окружения полковника. Но тот лишь загадочно прищурился, пошевелил бородой и процитировал: – Пред своенравною судьбой мы все, увы, марионетки!» Ну-ка, господин Агасфер, кто это сказал? – Жан-Поль Беранже, известный французский сочинитель песен и сатирических произведений. Слегка разочарованный эрудицией помощника, полковник положил перед ним несколько фотографических отпечатков настольного формата. – Это подполковник Анатолий Николаевич Гримм, старший адъютант штаба Варшавского военного округа. Это – его официальная любовница Серафима Бергстрем. А это наш главный «друг» и «благодетель» – глава австрийской резидентуры в России Гельмут фон Люциус[40]. У этих мужчин намечена традиционная встреча в знаменитом императорском «Яхт-клубе»[41], где вам с ними и предстоит познакомиться. Мадам – в курсе всех грязных делишек ее любовника – правда, я не уверен, что герр Люциус пригласит ее на рандеву. – Я слышал, что легче жениться на принцессе королевской крови, нежели пройти строжайшую баллотировку членов клуба. Ходят также слухи о том, что некоторые его члены бросают в чашу исключительно черные шары. В каком же качестве я туда попаду, Андрей Андреевич? Прислуги? Или персидского шаха с наклеенной красной бородой? Архипов полез в один из своих бесчисленных карманов и положил поверх фотокарточек богато оформленный членский билет. – В этом-то вся интрига, господин Агасфер, – вы попадете туда под «настоящим» именем ротмистра драгунского полка Полонского, чей отпускной билет вы недавно получили вместе с военным мундиром. Потрудитесь изучить краткую историю «своего» полка, свою «легенду» и рекомендуемую манеру поведения. Ах, какие знакомства вы там завяжете, ротмистр! – Но это же самознайство… – Или военная хитрость. Кругом – марш, господин Агасфер! Через полчаса придет Циммерман – для окончательной подгонки вашего мундира! – Но мой протез! Тимофей все еще не вернул его. Что он с ним делает, черт бы его побрал? – Со временем узнаете. Приспособьте на сегодня любой. Вам помогут его забинтовать. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Медников объявился в Петербурге с тремя московскими филерами, из наиболее ухватистых, по его собственному определению. Письменные полномочия директора, предъявленные им начальнику столичной охранки Вельбицкому, хоть и оказались для Константина Эдуардовича весьма неприятным сюрпризом, но были встречены с пониманием. По ряду признаков тот уже давно ожидал перемен и даже имел кое-какие соображения «по существу», однако, не будучи официально поставленным в известность о создании «особого отдела» и изменениях в структуре вверенного ему оперативно-розыскного подразделения, сам с инициативой к начальству на глаза не лез. Когда Медников, даже не переодевшись с дороги, явился к Вельбицкому на аудиенцию – о чем известил его порученец из присутствия начальника охранки, Вельбицкий только передернул плечами: – Пропусти… – Перекрестился не по-нашенски, – продолжал ябедничать порученец. – Из старообрядцев, надо думать… – Да хоть из солнцепоклонников, – хмыкнул Вельбицкий. – Бумаги у него в порядке? Вот и пропускай. Со всей почтительностью… – Прошу, любезнейший! – встретил он Медникова. И не удержался, чуток язвительности в голос подпустил: – Как же, наслышан, наслышан… Присаживайтесь, любезнейший! Бумаги ваши прочитал – чем могу служить-с? Медников скромно присел на краешек кресла. Огладил ладонью поредевшие на маковке волосы, на петербургское начальство глянул хоть и исподлобья, почувствовав язвинку, но вполне доброжелательно. – Мы государю-императору служим – что вы, ваше превосходительство, что я… И приехал я в город Питербурх, как ваше превосходительство понимает, не своей волею. Так что давайте вместе служить. По мере сил, как говорится… Зовут меня Медников, родители Евстратием нарекли. А как вы называть станете – на то ваша воля. – Ладно. Считай, познакомились, – кивнул Вельбицкий. – У вас, любезный, особые поручения и полномочия – говорите, чем надо помочь! Медников говорил недолго. – Все понял! – прихлопнул ладошкой по столу Вельбицкий. – На дальнюю перспективу надо для вашей команды помещеньице в подвале организовать, с отдельным, желательно, входом. И с камерой изолированной для ваших… будущих пленников. Правильно? Ну, с помещением проблем нет, а вот насчет отдельного входа подумать надо. Но это решаемо, решаемо, господин Медников! А что касается помощи местными толковыми филерами… Ох-ох-хо… – Понимаю и разделяю ваше беспокойство, ваше благородие, только ведь мне толковые робяты не насовсем требуются. И никто никуда их из города Питербурха увозить не собирается – тут они и останутся, разве что сноровки побольше поимеют… – Но тогда я не понимаю вашей озабоченности, милейший. Полномочия у вас имеются, старшего команды филеров вы знаете, моя поддержка гарантируется. Идите и берите кого вам надо! – Так-то оно все так, ваше благородие. И за понимание с поддержкой благодарствую… Только вот кто самых лучших-то чужому, пришлому человеку отдаст? Покорнейше прошу, ваше благородие, о вашем личном представлении моей скромной особы начальнику команды филеров господину Толоконникову. – Кажется, понимаю. – Вельбицкий подивился уму приезжего, брякнул колокольчиком. – Сейчас пригласим твоего Толоконникова. Только мне допрежь скажи, любезный, много ли людей у меня просить станешь? Потому как полномочия полномочиями, а с меня моих дел тоже никто не снимал. – Двое мне пока нужны, ваше благородие, – твердо заявил Медников. – Хороший специалист по замкам, и еще – местный старожил, знающий все улочки-переулки окрест гостиницы «Англетер», а от нее южнее. Позвольте на оперативной карте показать… Вельбицкий поднял брови. Сунувшемуся на звонок порученцу приказал: – Толоконникова ко мне, духом! – и, повернувшись к Медникову, прищурился: – Не хитришь со мной, любезный? Ну, местный знаток всех ходов-выходов – это понятно. Но чтобы в Москве «серьгушники», специалисты по замкам перевелись! Прошло еще полчаса, пока главе местных филеров-топтунов Толоконникову удалось втолковать главное: никто его не «подсиживает» и «сживать с нагретого места» не собирается. А всего-то и нужно, что помочь, «показать класс».