— Я хотел бы увидеть своих брата и сестру. Они же мне родные, — настаивал он. — Нет, — испугалась Горецкая. — Только не сейчас. Мне надо им рассказать о тебе, они же ничего не знают. — Хорошо, — протянул Андрэ. — Но я думал, что мы будем жить вместе. «Этого еще не хватало», — подумала про себя Горецкая, но только улыбнулась и погладила сына по руке. Андрэ говорил по-русски почти без акцента, и актриса поинтересовалась, где он так хорошо выучил язык. — Отец дома часто говорил на этом языке, — объяснил он. — И я так думаю, что он станет мне в конце концов родным. — Почему? — Я бы хотел остаться здесь навсегда, — твердо заявил Андрэ. — Обсудим это позже, — ушла от разговора Анастасия Николаевна. «Мне надо от него отвязаться, — подумала она. — К тому же предвыборная кампания Ивана еще не закончена. У него слишком много противников, которые могут использовать эту историю». С тех пор Горецкая стала избегать встреч со своим сыном. Не отвечала на телефонные звонки, а один раз ей даже пришлось выходить из театра через черный ход, чтобы не встретиться с Андрэ. А он тем временем терпеливо ждал, когда его мамаша устроит его на работу, и проматывал свои деньги, которые привез из Конго. Один раз он все-таки подкараулил свою мать и снова навязал ей неприятный для нее разговор о том, чтобы она, что называется, «впустила его в свою жизнь». После этого разговора Горецкая серьезно задумалась о том, каким бы образом ей поскорее избавиться от этой обузы в виде сына. Андрэ, поняв в конце концов, что мать боится огласки, решил немного ее пошантажировать, но она просто не стала с ним разговаривать. Она выбежала из ресторана, в который они зашли пообедать. К тому времени Горецкая стала надевать парик и темные очки, когда встречалась с сыном, чтобы знакомые не узнали ее. Более того, ситуация осложнялась еще и тем, что ее сын Роман случайно на улице заметил ее с Андрэ и обвинил в любовной связи с ним. Это уже переходило все границы. А Андрэ вышел из себя и, решив, что надо все выяснить до конца, в очередной раз пришел в театр. За два часа до встречи он принял наркотик из группы энергетических стимуляторов, чтобы более уверенно чувствовать себя в разговоре. Это было вечером пятнадцатого июля. — Я не могу больше жить, ничего не делая, — начал он, как только они вместе с матерью вышли из театра. — У меня заканчиваются деньги. — Не надо было транжирить, — резко парировала Горецкая. — Ты же обещала мне помочь! Прошел уже месяц и даже больше, но ничего не изменилось. К тому же мне нужно российское гражданство. Ты должна признать во мне своего сына. — Что? — от возмущения она просто позеленела. — Это невозможно! Карьера моего мужа полетит к чертовой матери! — Муж тебя волнует больше, чем сын? — с отчаяньем воскликнул Амбесси. — Конечно, — спокойно ответила Горецкая, — если бы не твой папашка, то я никогда бы не решилась тебя родить. — Но я-то родился! Ты должна позаботиться обо мне! — А по-моему, ты уже достаточно большой мальчик, чтобы самому о себе позаботиться, — возразила Горецкая. Начинало темнеть. Они торопливо шли по улице, обмениваясь колкими фразами. Горецкую постепенно начала охватывать паника. «Если об этом узнают — это же ужас!» В душе она уже сто раз прокляла себя за то, что послушалась тогда Дени и оставила ребенка. Он же говорил, что увезет его отсюда, и она никогда не услышит о нем! Уже стемнело, когда они зашли в «Липки» и сели на скамейку. — Я не могу уехать обратно, — глухо сказал Андрэ, — у меня нет денег на билет. У меня почти совсем не осталось денег. — Я постараюсь достать, — не глядя на мулата, ответила Горецкая. — Какая сумма тебе нужна? Он покосился на нее. — Ты не поняла. Я не хочу отсюда уезжать. У меня здесь появились друзья, и мне с ними хорошо. — Тогда пусть эти друзья о тебе и заботятся, — холодно заметила Горецкая. — У меня есть мать, — твердо проговорил Андрэ. — Почему ты не хочешь знакомить меня с твоими детьми? — Давай прекратим этот бестолковый разговор, — начала терять терпение Анастасия Николаевна. — О тебе никто не должен знать. Я тебе уже говорила об этом не раз. Ты — мое прошлое, которое мне надо забыть. — Но ты же обещала!!! — буквально заорал Андрэ. Он выхватил из-под куртки газовую косынку. — Вот она, эта газовая косынка, про которую писал твой любовник Неводов. Об этом мне рассказал отец. Я запомнил эти стихи. Мамина косынка легкая из газа, И твоя слезинка заискрилась разом. Улетела птицей легкая косынка. На ладони нежной белая снежинка. — Ну и что? — как можно более равнодушно спросила актриса, но голос ее чуть дрогнул. — А то, что я на тебя рассчитывал… — Я ничего не обещала, — вставая со скамейки, заметила Горецкая. — И не преследуй меня больше, пожалуйста. — Хорошо, — поднялся вслед за ней Андрэ. — Тогда я сам им всем расскажу о себе. — Нет, — вцепилась ему в рукав Горецкая, — ты не должен этого делать! — У меня нет другого выхода. — Ну почему ты не умер?! — неожиданно с театральным пафосом воскликнула Горецкая. Вдруг Андрэ весь передернулся, и судорога пробежала по его телу. Затем он выпрямился, и лицо его исказил ужас. Он смотрел куда-то мимо Горецкой, и взгляд его был стеклянным. — Андрэ, — тихо позвала она. — Что с тобой? Тебе плохо? Он резко подскочил и, оглянувшись вокруг себя, принял бойцовскую стойку. Затем он резко выхватил из своей сумки нож и с размаху начал бить себя в грудь. Брызги крови долетели до Горецкой, и она невольно вскрикнула, пораженная картиной, которая происходила перед ней. От ужаса она начала креститься и вспоминать «Отче наш». А Андрэ, нанеся себе несколько ударов, дернулся и рухнул на землю. Горецкая в ужасе отшатнулась и попыталась достать из сумки носовой платок. И она не заметила, как из нее выпал пакет с марихуаной, который она на днях изъяла у своего другого сына, непутевого Романа. Вокруг никого не было, только луна освещала тело ее черного сына и нож в его груди. Бросив прощальный взгляд на Андрэ, который уже лежал бездыханным, она сначала попятилась назад, а потом решительно развернулась и быстро пошла прочь. * * * Олег выключил магнитофон и откинулся на спинку стула. «Вся человеческая жизнь уместилась на одной ленте», — с грустью подумала Лариса. Горецкая отрешенно смотрела в окно. — Я не жалею, что он умер, — глухо заметила она, — но его я не убивала. — Хорошо, — согласился Карташов. — По поводу Андрэ мне теперь все ясно. У него в крови нашли наркотик, который по истечении определенного срока вызывает сильные галлюцинации. Поэтому самоубийство в этой связи выглядит естественным. К тому же и экспертиза показала, что это вполне возможно. И вообще это давайте оставим… А вот дело Глафиры Кортневой разберем подробнее. Она-то чем вам помешала? — С появлением Андрэ в мою жизнь вошел страх. А потом я случайно узнала, что кто-то очень интересовался той моей жизнью, тридцать лет назад. Вы приходили ко мне в театр, потом в кабинете задавали вопросы насчет Андрэ… Ко всему прочему, мне позвонила из Москвы старая подруга Юля Рыбакова и рассказала о вашем появлении. Я поняла, что надо принимать меры… Тем более что меня могли обвинить в убийстве этого негра — что, в сущности, и произошло. — Но ведь она была старой, эта бабушка, — сказал Карташов. — Неужели вы подумали, что она что-то может вспомнить? — Она вспомнила. Когда я приехала к ней, она меня узнала. Это все и решило. Конечно, можно было ее и не убивать. Но у меня уже был какой-то нервный срыв. И я сбросила ее с обрыва в овраг. Решила, что так будет спокойнее. Потому что она уже совсем погрузилась в маразм… Даже если бы я ей заплатила, она бы все равно проболталась, если бы дело дошло до расспросов. — Ну да, — пробормотал себе под нос Олег, — можно было и не убивать. Просто так получилось… Он вызвал конвоиров, и Горецкую вскоре увели. — Я могу идти? — с трудом поднялся со стула Клубнев, который за все время монолога Горецкой не произнес ни единого слова. Ларисе показалось, что он постарел лет на десять. — Да, конечно, — кивнул ему Олег. — Я могу нанять адвоката?