И этих некоторых на моем корабле хватало… К шуму опасно возбужденных разговоров и часто вспыхивавших перебранок я уже привык и даже ухом не повел, когда очередная разразилась в пяти шагах. На кораблях у нас и раньше личного пространства было не сказать чтобы много, а теперь оно и вовсе к нулю скатилось. Даже я, адмирал, вынужден теперь делить крохотную каюту с двумя «сожителями»: капитаном Саедом и его слугой Глонарисом. А возможно, и с попугаем. Если днем он предпочитает сидеть на деталях такелажа и рангоута, подслушивая разговоры команды, то ночью всякое бывает. Уж в штормовую точно на мокром ветру не останется. Кто-то может подумать, что птица много места не занимает, но сказать такое может лишь тот, кто не знаком с Зеленым. Пернатый в одном вопросе ничем не отличается от кошек: так же, как и они, старается заполнить собой весь объем помещения, сколь бы огромно оно ни было. Если элита судна в такой тесноте живет, то нечего говорить про остальных. Даже в проходе гребной палубы приходилось передвигаться осторожно, чтобы не отдавить чью-то ногу или не споткнуться о тяжелый тюк. В общем, совсем рядом в месиве людей и вещей кто-то кого-то толкнул, а может, просто посмотрел недостаточно уважительно. Дальше слово за слово — и вот уже трещит шов отрываемого воротника и слышатся характерные звуки ударов кулаков по телу. Я даже оборачиваться не стал. Без меня разберутся, негоже великому адмиралу снисходить до мелочных обид живого груза. — Побойтесь гнева божьего, неразумные создания! Смиритесь с тяготами и помолитесь дружно, ибо злоба ваша неугодна господу нашему! Пришлось все же обернуться. Услышь я речь боцмана, который с помощью двух-трех слов, склоняемых по всем падежам, в том числе отсутствующим в учебниках грамматики, и бровью бы не повел. Но с подобными речами на своем корабле до сих пор не сталкивался. Интересно — кто это разоряется, будто главный святоша вселенной, причем столь неправдоподобно елейным голоском? Субтильный мужичок возраста от тридцати пяти до сорока, с зализанной до сального блеска прической и бегающими глазами. Вроде уставился на сцепившихся, но успевает каждую секунду в обе стороны цепкие взгляды бросить. Скользкий какой-то, не люблю я подобных типчиков. Первое мнение бывает ошибочным, конечно, но вот не понравился он мне, и все. Незнакомец между тем продолжал увещевать парочку нестарых плечистых ребятишек, неуклюже мутузящих друг друга посреди галдящей толпы: — От зла уйдя, за собой его не тащите! Оставьте на проклятом берегу и позабудьте там! Стыдитесь греховного гнева и неправедных деяний! Помните, что через них прямой путь к души погибели открывается, а затем и в сам ад! И пусть отсохнет рука того, кто это позабудет! Здешний народ, как правило, суеверен до невозможности. Зря этот тип отсохшие руки приплел — сейчас ему сразу от обоих «бойцов» достанется на отборные орехи. Но тут случилось неожиданное. Дерущиеся прекратили выяснять отношения и нехотя отступили друг от друга. На крикуна при этом даже не взглянули. Удивительные дела… Я повернулся к Туку: — Это кто такой? Горбун ответа не знал и потому озвучил мой вопрос во весь голос: — Эй! Ты! Кто такой?! «Зализанный» поспешно обернулся и бодренько просеменил через кучку сидящих людей, причем те перед ним поспешно расступались, освобождая проход. Приблизившись к нам, странный мужчина представился: — Я просто слуга божий. — В смысле — святоша? Священник? — уточнил горбун. — Да, сын мой. — Никакой я тебе не сын. Скажи спасибо, что отец мой такого не слыхал, потому как он и за меньшее уши обрезать мог, не говоря уже про язык. Ну никакого уважения к сану… Тук, долгое время вращающийся в обществе иридиан, нахватался еретических идей. К тому же и без них бакайцы не отличались излишней богобоязненностью. Полудикие морские разбойники, что с них взять! Горбун тем временем продолжил развивать тему: — Мне вот что интересно: если святоша, то почему-то слуга божий, а такие простые люди, как, допустим, я, — так раб божий. Какие-то чудные дела у нас получаются. Скажем даже, непонятные, но ясное дело, что несправедливые. Меня никто не покупал, чтобы рабом называть. Свободным родился и свободным помру. — Все мы рабы божьи, просто слугам его приходится думать о высоком гораздо чаще, чем мирянам, — сгладил вопрос священник. — Может, ты вообще из карающих? — с подозрением и нескрываемой угрозой уточнил Тук. Попугай, с интересом наблюдая за событиями, при упоминании инквизиторов оживился и внес нехорошее предложение: — А давайте мы его повесим! Неприязненно покосившись на Зеленого, священник открестился от причастности к неуважаемой среди моих подданных организации: — Орден карающий, безусловно, делает праведное дело, но я простой приходской священник из маленькой деревеньки и не вхож в столь высокие сферы. — Праведное?! Да они чуть стража не замучили до смерти! — возмутился Тук. — Где это видано, чтобы самых главных врагов тьмы в пыточном подвале держали?! — На рей ворюгу! — настаивал на своем попугай. — А как вы вообще попали к демам? — заинтересовался я. — Ведь на Железный Мыс они только мастеров забирали. — Все в руках божьих, — уклончиво ответил священник. — А можно немного конкретнее узнать, что именно бог принес вам в своих руках? Ведь священников демы вообще не берут в плен. Насколько я знаю, их на месте убивают, причем смерть принявших сан простой не бывает. Так почему вы до сих пор живы? — Все с божьей помощью. Силы тьмы схватили меня в мирской одежде, не признав сразу, а затем люди простые уберегли от зла, не выдав, что среди них скрывается слуга божий. А на Железный Мыс был отправлен, потому как представил меня богобоязненный мастер как помощника своего. Помогать в работе с кожей дело нехитрое, а людям нужен священник даже в тяжком рабстве. Вот и жил днями у чанов, а вечерами и ночами тайно служил. — И долго вы пробыли в рабстве? — С начала весны. Мне даже совестно немного стало. Все же первое впечатление часто бывает обманчивым. Если этого суетливого попа никто не выдал за три-четыре месяца, значит, он чего-то стоит. И работал как простой человек, возле вонючих чанов. — Вам повезло, что никто не сболтнул про вас демам. — Бог спас, — кротко ответил священник. — Вижу, люди вас уважают. — Только как слугу Господа нашего. Я помогал им обращаться к Господу в трудные моменты жизни. Без Всевышнего темное рабство переносить куда тяжелее. — Вы, должно быть, знаете, что мы идем в Межгорье. Но не знаете, что священника у нас нет. Так уж получилось: местных не осталось, а своих не было. Точнее, служитель Господа есть, и не один, но все они иридиане. Я не имею ничего против них, но некоторые мои подданные очень хотят иметь служителей единой церкви. Возможно, вы захотите им стать. Я не против, но хочу сразу предупредить, что на своей земле не потерплю религиозных распрей. Вижу, что успокаивать ссоры вы умеете, и надеюсь, что создавать новых не станете. — Я просто смиренный слуга божий. Вот интересно: отвечает кротко, и вроде доказал на деле, что не пустой человек, а все равно душа у меня к нему не лежит. И еще интересно: много ли среди всего этого вавилонского столпотворения до зарезу нужных мне мастеров? Раз здесь даже священник отыскался, то страшно подумать, сколько балласта затесалось в ряды специалистов. ОТСТУПЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Не имея полноценного боевого флота и сил на суше, достаточных, чтобы атаковать разграбляемые поселения, Адир Кадак спешил всеми путями свести к минимуму вероятный ущерб. Ведь за каждую монету, попавшую в мешки северян, спросят именно с него, потому как он лучшая кандидатура на роль крайнего. В этой ситуации нельзя допустить даже самой мелкой ошибки, из которой потом раздуют повод для опалы или того хуже. Именно поэтому Адир Кадак не стал посылать скромные силы береговой охраны в самоубийственный рейд к водам, где резвится флот вторжения. Все имеющиеся корабли были отправлены на запад и восток с приказом перехватывать встреченные суда и далее разворачивать их назад или даже гнать в открытое море. Шансы нарваться на северян там минимальны, а вот в гавани, на стоянке, всякое может случиться. Даже эскадра боевых галер полностью беспомощна, если ее застигнуть у причалов, с отпущенной на берег командой. Раз враг так лихо начал атаковать города побережья, то кто помешает ему заниматься этим и дальше, расширяя полосу выжженной набегом земли? Уж точно не Адир Кадак со своими инвалидами-стражниками и зелеными новобранцами. Их едва хватило перекрыть дороги на юг более-менее приличными заставами, способными преградить путь незначительным отрядам мародеров, коих неизбежно немало разводится при подобных вторжениях. Теперь надо терпеть. Надо надеяться. Надо ждать. Ждать помощи и молиться всем богам и демонам, чтобы северные разбойники не успели разнести всю провинцию к приходу войска префекта. За что ему такие беды на старости лет?! Глава 19 СВИНСКИЕ ДЕЛА Мои мечты разжиться по дороге новыми кораблями были разбиты о скалы суровой реальности. Первые наши успехи были всем обязаны вопиющей беспечности демов, за долгие годы свыкшихся с мыслью, что это самый что ни на есть глубокий тыл. Но реакция на наш удар была молниеносной. Никаких сомнений, страхов или растерянности: враг действует оперативно, не хуже меня понимая, что следует предпринимать дальше. А то и лучше… Я жалкий любитель, а у них опыт десятилетий службы и веков воинских традиций. Рановато мне с такими тягаться. Если уж укусил столь серьезного противника, то улепетывай прочь, тонко тявкая на ходу и умоляя высшие силы, чтобы враг не догнал. Наши корабли перегружены — это очевидно. Очевидно и желание поправить ситуацию за счет трофейных судов. Неудивительно, что демы перекрыли все движение вдоль побережья. Если раньше здесь куда ни глянь можно было различить парус, то сейчас даже рыбацких баркасов не видать. Несомненно, противник использует быструю связь вроде гонцов со сменяемыми на станциях лошадьми или даже оптического телеграфа. А где-то в стороне море бороздят патрульные эскадры, разворачивая прочь беспечных торговцев. В общем, шло время, а ничего похожего на потенциальный трофей наблюдатели не замечали. Радовало лишь то, что паруса военных кораблей тоже не попадались на глаза. Видимо, враг еще не успел собрать приличную эскадру, потому и не рискует соваться к нам. Но с его оперативностью не сомневаюсь, что где-то не столь далеко на волнах покачиваются длинные корпуса галер, а команда на палубах потрясает оружием, пританцовывая от нетерпения. Очень жаль, что я не успел изобрести паровой машины, чтобы уносить ноги побыстрее из таких ситуаций… Скорость наша была куда ниже, чем прежде. «Паника», и так не отличавшаяся выдающимися мореходными качествами, вовсе сдала из-за перегруза. «Кошмары» номер два и пять вели себя немногим лучшее ее, причем у последнего причина медлительности крылась не в неопытности гребцов, а в каких-то непонятных мне проблемах с корпусом. Нечего даже думать о ремонте на ходу, придется плестись так, как умеет. К чести Саеда, в штурманском деле он разбирался неплохо, к тому же не жадничал делиться здешними секретами с помощниками, так что к Свиному острову мы вышли удачно — за ночь никто не отстал. Солнце только-только начало подсвечивать небо на востоке, когда наша эскадра приблизилась к берегу. Шумно плюхнулись якоря, две лодки отправились дальше, промеривать глубины у входа в удобный для стоянки залив. Дело это небыстрое, и завести туда корабли мы смогли лишь спустя пару часов после рассвета. Только после этого началась десантная операция. Раньше никак: вдруг нарвутся на серьезное противодействие, а возвращаться за подмогой — ой как далеко. Из-за проклятого перегруза нам пришлось отказаться от правила иметь лодку при каждом корабле. Деревня на берегу встретила нас мертвой тишиной. Нет, мертвецов мы не обнаружили, все гораздо проще. Или местных кто-то предупредил, или у них хватило ума догадаться, что эскадра к ним прибыла непростая, но поступили они единственно правильным образом. А именно: все до единого удрали, прихватив скотину и ценные вещи. Получилось как в классике истории таинственных исчезновений: еще тлеют угли в очагах, но дети не гомонят, коровы не мычат и даже облезлой кошки не наблюдается.