— Да ты мухи не обидишь! — А ты принимаешь желаемое за действительное! — Ты же всегда был против насилия! — Я и сейчас против, но в мужском мире есть вопросы, которые решаются только этим способом и никаким другим. — Конфликты нужно решать словами! — не сдаётся мама. — Лер, парень назвал его девочку шлюхой! Виснет пауза, я вхожу, и мама вздыхает: — Ну, не знаю! — Что произошло? — спрашиваю. Алекс многозначительно поднимает брови, мол “очередная пустая катастрофа”. — Эштон подрался прямо в Университете, и я не знаю теперь, как защитить его. Вопрос стоит об отчислении! — Мамочка просто слишком сильно беспокоится об обыденных вещах! — Алекс подходит к матери и, обнимая, целует её в висок. — О каких обыденных?! Как по-твоему мне завтра объяснять ректору, почему мой мальчик разбил нос сыну судьи? — Ну, во-первых, Эштон тоже пострадал, а во-вторых, — в этот момент Алекс ворует у мамы из миски котлету, — у него есть смягчающие обстоятельства. — Подожди, пока сядем за стол, — журит его мама, уже улыбаясь. — Я с утра ничего не ел! Голодный как волк! — Почему не пообедал?! Это ещё что за новости? — Я думал, мы вместе с тобой съездим в ресторан после твоих лекций, как обычно ждал, пока ты освободишься и позвонишь! — Горе ты мое голодное! — мама с виноватым видом обнимает Алекса за талию. — Я совершенно замоталась с Эштоном! Возила его в клинику и не зря! Парню два шва над бровью наложили и обнаружили сотрясение! Представляешь? Ужас какой! — У настоящего мужчины сотрясения — это боевые крещения! Без них никак, Солнышко! Вспомни, Алёша сколько дрался! А у меня этих сотрясений… я вообще со счёта сбился! — Алёша дрался в школе, а не в Институте! Слушай, а ты мне не говорил, что тебя так часто били! — Меня били, и я тоже не отставал. Говорю же, в мужском взрослении без этого никак! Так что перестань нервничать! Не забывай, что ваш ректор — мой давний знакомый, не отчислят твоего Эштона, не переживай ты так! — Не моего, а нашего! — Окей, нашего, — покорно соглашается Алекс, подмигивая мне. — Соняш, ты чего обниматься-то не подходишь? Я жду уже, жду! А я в яме. У меня боль разочарования. Щемящая душу горечь и тоска. Кто-то из них произнёс жуткие слова: “его девочку”… И эти невинные слова застряли у меня в горле колючим комом. Значит, у Эштона есть девушка… Глава 5. Когда ребёнок болеет… Утро следующего дня начинается для меня сообщением от Эштона: “Привет. Извини, сегодня и завтра не смогу прийти. Немного занят. К понедельнику, думаю, освобожусь”. Я даже не сразу поняла, о чём речь. И лишь минут пятнадцать спустя до меня дошло, что я сама просила Эштона прийти в наш дом снова в ближайшее время, чтобы закончить то дело, которое так и осталось неоконченным. “Ок” — отправляю ответ, и в этом одиноком слове из двух букв заключена вся моя горечь по поводу его девушки… Однако обязательность Эштона меня удивила. Похоже, он, как и Алекс, не раздаёт пустых обещаний. У парня учёба, девушка, друзья, но, несмотря на это, он помнит об обещании, данном занудной и неинтересной сестре в постылом для него доме. Именно постылом, потому что всякий раз, как он сюда попадает, весь его вид вопит о желании поскорее убраться восвояси. «Почему?» — у меня возникает вопрос. Ведь абсолютно все мы настроены дружелюбно, и даже Алекс старается изо всех сил увидеть в чужом человеке родного, своего ребёнка, своего сына. В понедельник утром получаю другое сообщение от почти таинственного и порядком странного брата: “Прости, сегодня снова не смогу. Мне нужно ещё пару дней”. Решаю, что он не явится вовсе и, похоже, не собирался изначально. “И ни разу ты не человек слова!” — думаю разочарованно. Очень разочарованно. И у меня для разочарований уже целых две причины: его девушка — номер раз; мои обманутые ожидания — номер два. Но, конечно, если бы не девушка, причина номер два не имела бы особого значения и, может быть, я даже нашла бы массу оправданий в моей находчивой голове… В понедельник у меня после школы только один урок испанского, но моя преподаватель его отменяет, сославшись на плохое самочувствие, что совершенно точно враньё и, скорее всего, она попросту ещё не купила все подарки к Рождеству. Освободившись раньше обычного, я решаю отправиться к матери на работу, что делаю не так часто, но очень люблю: всякий раз, заходя в переполненную студентами аудиторию, я испытываю гигантских размеров гордость! Да-да! Это моя мама стоит вон там на подиуме у своего профессорского стола! Это моя мама, такая строгая и элегантная, знающая решение любой сложной задачи, подойдёт вечером поцеловать меня перед сном! Вам она ставит отметки, а мне лепит сэндвичи по утрам! Но в тот раз, конечно, мне было не до гордости и почитания матери. Само собой, я рассчитывала увидеть Эштона. При виде меня мама едва не подпрыгнула от счастья и даже чмокнула в щёчку, что для неё верх ласковости: — Сонечка! Какая ты молодец, что заскочила ко мне! Я сегодня чего-то в депресняке каком-то. — Почему? — Сама не знаю, но настроение на нуле. Сплошные проблемы. — Что случилось? — Ничего особенно страшного, Слава Богу, по мелочи в основном. Команда Лурдес проиграла соревнования, почетное последнее место заняли; Лёша поссорился со своей барышней, переживает и не хочет приходить на Рождество, говорит, все будут опять прикалываться. — Все — это я? — Ну а кто? Сколько раз я просила тебя не трогать его? — А я его не трогаю, мам! — Ну, хорошо, не его, а эту тему! Под “темой” подразумевается склонность брата к слишком частой смене подруг. Я об этом шучу обычно, не выбирая выражений. Его это бесит, а мне нравится, как он бесится. — Ну ладно тебе, мам! Это ж просто юмор, а он, как известно, продлевает жизнь! — Кому продлевает? Мне эти ваши ссоры уже в печенку въелись! — Ну какие ссоры, мам! Ладно, всё! Слова не скажу про твоего Лёшу, раз он такой нежный! — Да ладно, все это мелочи жизни. Эштон сегодня на занятия не пришёл, это уже серьёзный повод для переживаний. — Да тоже, поди, у девицы своей застрял! — буквально выплёвываю свою внутреннюю горечь по этому поводу. Мама бросает на меня осуждающий взгляд: — Я звонила ему, он сказал, что приболел. — Врёт! Скорее, перебрал! — Не думаю. У него голос был охрипший. — Наивная ты, мам! Я могу замострячить тебе голос умирающего, если хочешь. Вот смотри: Валерия Витальевна, мне очень жаль, но сегодня я не могу появиться на занятиях — намертво придавлен к кровати длинноногой блондинкой! — хриплю. — Ой, простите, я хотел сказать, у меня грипп и жар! — Смешно, — лицо у матери невозмутимо. — Смотрю, ты с брата уже переключилась на Эштона? — С брата на другого брата, вернее будет сказать! — сообщаю довольно. — Да какой он тебе брат! Не смеши меня! Я же вижу, как ты на него смотришь! — Ещё чего! Ты что, мам! На фига он мне сдался? Он же пришибленный какой-то! — Вот поэтому не смей его трогать! Не сладко ему пришлось, видно. Мать сама его растила, мужчины никогда в доме не было. Да и не знаешь ты, что такое нужда, дочь! И не дай Бог узнать! — А ты знаешь? — Нужды не знала, но тяжело было очень, когда Алёша родился. Денег на памперсы не было, дошло до того, что я подгузники ему из марли делала, а потом стирала их. — Ты никогда не рассказывала мне об этом, — внезапно мне становится стыдно. — Теперь вот рассказываю. Но голодными мы никогда не были, а у Эштона, похоже, и это было.