— Мама научила? — Конечно. Больше учить было некому. Во взгляде Эштона мгновенно появляется жёсткость, он сжимает губы в тонкую линию и словно весь ощетинивается. Какой-то частью своего мозга я соображаю, что данный эффект вызван нечаянно затронутой темой отцовства. — Эш? — зову его негромко, и от этого непривычного сокращения он вдруг смягчается, взгляд его делается теплее, ласковее. — Да, Софи? — Ты когда Алекса впервые увидел, сразу узнал его? Эштон поднимает вопросительно брови. — Ну, в смысле, сразу понял, что он — твой отец? — Сразу. — И что ты почувствовал? — Шок. — Почему? — Сходство действительно потрясает. Внешнее, я имею в виду. Странно увидеть собственное лицо на двадцать пять лет старше. — Ты не знал, что вы похожи? — Мать говорила мне, но я не представлял, что настолько… — А… у тебя были какие-нибудь фотографии? Эштон долго молчит. И мне становится холодно. Чем дольше он смотрит на залив, в уже опускающуюся темноту, тем дискомфортнее мне находиться с ним рядом. — У матери было только одно фото, и подозреваю, когда она делала его, ей и в голову не могло прийти, что я его увижу. Молчу, ожидая продолжения, и Эштон открывается больше: — Мне не показывали ту фотографию — я сам её нашёл. И на ней… он просто спит. В постели. Больше ничего. Потом, когда мне было шестнадцать, мать случайно наткнулась на фото вашей семьи в журнале, и так мы узнали, где он и как живет. — Значит, два года назад? — Значит. — Почему ты не приехал раньше? — Я сделал это сразу же, как появилась возможность. И снова в голосе металл и обжигающий холод. — Слушай, давно хочу спросить, но не решаюсь… Зачем ты работаешь? Эштон напрягается ещё сильнее. — Ну, я в том смысле, что папа… Алекс… он ведь достаточно денег тебе даёт? — К хорошему привыкаешь легко, а лишиться всего можно в одно мгновение. — Чего, например? — Да всего этого. Квартира, машина, бесконечные карты: банковские, клубные, куча вещей, одна дороже другой. Моей матери понадобилось бы работать лет пятьдесят и при этом ничего не есть, чтобы накопить подобную сумму. Хотя, может и этого не хватило бы. Подозреваю, кондо, в котором я живу, стоит больше миллиона — в этом случае ни у меня, ни у моей матери совсем нет шансов. Совсем. Поэтому я стараюсь не привыкать. В любой момент… всё может закончиться так же быстро, как и началось. — Что заставляет тебя так думать? Эштон какое-то время молчит, и я уже почти теряю надежду получить его ответ, как вдруг он выдаёт то, что причиняет боль даже мне, не говоря уже о родителях: — У меня нет никаких доказательств, что он мой отец. Что, если нет? — Самое большое доказательство — твоё лицо. Никто из тех, у кого есть глаза, не имеет ни малейших сомнений в том, что у вас общие гены! — я буквально выплёскиваю на него своё негодование. — А что, если однажды вдруг он захочет проверить? И результат окажется не тем? — Ты так ничего и не понял, Эштон! Наша семья УЖЕ приняла тебя, ты УЖЕ вошёл в сердце каждого из нас! Неужели ты смог бы так просто развернуться и уйти, поверив каким-то цифрам на листке бумаги? Эштон молча отводит свой тяжёлый взгляд в сторону, словно боясь повредить им меня, а я от эмоций не могу усидеть на месте: — А Алекс? Он полжизни растит чужих детей, заранее зная, что мы ему биологически никто, и не просто растит, да простит меня Бог, он лучший отец, чем мой настоящий, хотя и тот любит меня безмерно, но их даже сравнивать нельзя… Это не сравниваемые… планеты! — Вы — дети любимой женщины…, - Эштон произносит эти слова так тихо, что я едва могу расслышать их. Мне сложно понять, что творится у него в душе, а что на уме — и подавно, но во мне горит обида за Алекса, и я уверенно вещаю свои соображения: — Алекс никогда бы не отказался от тебя, это первое, а по поводу теста на отцовство я лично однажды спросила его, и он ответил, что никогда в жизни не совершит подобную жестокую бестактность по отношению к тебе, твоей матери и самому себе — это второе. Он УЖЕ принял тебя! Принял раз и навсегда! И будет любить тебя любым, запомни это, любым! Эштон делает глоток из своей чашки, но прекрасный вид из нашего окна его больше не интересует, он смотрит мне в глаза, и постепенно его губы растягиваются в улыбке. Я понимаю, что больше мой собеседник ничего о себе не расскажет. Лимит искренности исчерпан. — Расскажи лучше, кто именно обижает тебя в школе? — внезапно заявляет. — Зачем это? — Ну так я с ним разберусь! На правах старшего брата! В один момент напряжение между нами лопается, мы оба смеёмся, шутим, делимся историями из школьной жизни и не замечаем, как этот чудесный вечер, подаренный нам судьбой, незаметно подходит к концу. Прощаясь, я обнимаю Эштона и с ужасом обнаруживаю, как тяжело мне оторваться от него: ни одни родственные объятия ещё не приносили мне такого удовольствия… Глава 9. Ожидание Nelly Furtado — All Good Things (Come To An End) (US Version) — Я видела его, — сообщает недовольный голос Кейси вместо приветствия. — Кого?! — сонно переспрашиваю. — Эштона твоего! Мой организм просыпается почти мгновенно, сознание быстро заполняет школьный шум и гам, глаза различают ядовито-розовый цвет йога-штанов подруги, сидящей на подоконнике. Не без удивления отмечаю, что она опять сняла весь свой пирсинг, который ещё вчера делал ее похожей на новогоднюю ёлку. — Отец опять дал тебе денег? — вырывается вопрос. — Нет. Я же говорю, видела твоего брата и… — И…? — И это имело своё влияние на состояние моего внутреннего мира: он расцвёл. Сейчас в моей душе — весеннее цветение сакуры, поэтому внешние атрибуты потеряли актуальность! — Серьёзно? — Абсолютно. Поэтому у меня к тебе дело. Когда ты увидишь его в следующий раз? — Кого? — Эштона, разумеется! — Ну… он обещал прийти к нам на Рождество, то есть примерно через неделю. — Тогда я заявлюсь к вам в гости. Можно? — Нет! Ты опять будешь строить глазки Алексу! Ты не понимаешь… — Всё я понимаю! Твоя мать — мудрая женщина, поверь, до таких мух как я ей и дела нет! Это просто игра, невинный флирт! Жизнь невыносимо скучна, и такие вещи делают её всего лишь менее однообразной! Кроме того, твой секси-папочка меня больше не интересует, есть кое-кто получше! — Кейси многозначительно мне подмигивает. — Если ты об Эштоне… — до меня вдруг доходит суть происходящего. — А где, кстати, ты его видела?