Размышления о бессмертии настигли меня в конце второго альбома. Я задумался, что наша психика и память устроена так, что бессмертие ну никак не способно навеять скуку. Вот эти самые черно-белые фото с незнакомыми людьми, которых я начал различать где-то к середине альбома. Каждый из запечатленных моментов — это было важное и значимое событие. Настолько значимое, что под ним даже не делают подписей. Мол, ну и так же понятно, что вот эта смазанная карточка, где девушка стоит рядом с машиной с очень странным выражением лица, а парень взбирается по лестнице рядом и у него правая нога заблурена — это когда деда Вася лез на крышу, чтобы снять оттуда забравшуюся на карниз кошку, а баба Галя поет песню, чтобы его подбодрить, потому что лазает он очень плохо. Но проходят годы, старые воспоминания из памяти стираются, голова заполняется новыми мыслями и впечатлениями. И вот ты берешь этот самый альбом, видишь фото, начинаешь морщить лоб, мучительно пытаясь вспомнить, а что это тут вообще такое происходит? Даже если деда Вася — это ты и есть. И до старческого склероза тебе еще далеко. Так и у меня, только без фотографий. Было прошлое, которое теперь будущее. Полно воспоминаний. Кого-то помню лучше, кого-то не помню совсем. И, хочешь — не хочешь, все старые воспоминания постепенно теряют цвета и глубину, и заполняются новыми. А от прошлого остается хорошо если такой вот черно-белый прямоугольник. С какой-то подписью внизу. Потому что голова заполнилась совсем другими лицами и другими проблемами. И не могу сказать, что они кажутся мне чем-то неважным по сравнению с тем, что было там, в прошлом-будущем. Так что «скучно» — это вряд ли. Просто с каждым следующим периодом жизни самое актуальное будет цветным и объемным, а неважное и давнее — тусклым и монохромным. И так до тех пор, пока не закочатся свободные страницы… Скрежетнул ключ в замке. Я прислушался к шагам в коридоре. Если было бы легкое и торопливое топ-топ-топ, значит вернулась Лариска. Если шаги неспешные и почти бесшумные, значит мама. Если неравномерные, будто человек на каждом шаге обдумывает какую-то идею — значит отец. Отец. Прошелся до спальни, мурлыкая какую-то смутно-знакомую песню. Потом вернулся в коридор. Открыл шкаф, некоторое время чем-то шуршал. Потом стало слышно, как он потащил телефон в гостиную. Затрещал диск телефона. Я снял резинку с картонной коробки и придержал крышку, чтобы фотокарточки не рассыпались по полу. Их было много настолько, что альбомов под них потребовалось бы не меньше, наверное, сотни. — Здравствуйте вам! — раздался голос отца. Звучал он странновато, так что я поневоле прислушался. — Не узнали? А это Витя! Да-да, Витя, помните такого? Интонации были такие, будто он их позаимствовал у того усатого типа из фильма «Где находится нофелет?» Я поморщился и постарался вернуться к разглядыванию фотографий. В коробке со знакомыми лицами было получше. И фотокарточки шли сериями. Вот это явно из отпуска на море. Где мне лет пять-шесть, а Лариске — два-три. Волны, галька… Вот я держу в руках крабика. А вот у меня пластмассовый пистолет и модная панамка на башке. Похоже, в какой-то момент отец увлекся фотоделом, и семейная хроника стала много богаче. Мама в разных видах. На прогулке по городу, сквер с бюстом Ленина и кованая решетка забора. Крыльцо кинотеатра «Родина». Трибуна стадиона «Локомотив»… Опять я и сестра. У меня все лицо в крапинку, явно болею ветрянкой. Но, судя по радостной улыбке, меня это не особенно тяготит. — Как ваше драгоценное здоровье? Ммм, хорошо — это хорошо! Что поделываете? — слащаво пел в трубку отец. «Он кого-то склеить по телефону пытается?» — невольно подумал я. Стало как-то неприятно. Он явно думает, что дома никого нет, как обычно в это время. Просто сегодня мне было никуда не нужно после работы и до самого вечера, вот я и решил неспешно помедитировать на фотографии, сидя в своей комнате. А отец проверить наличие кого-то в квартире не додумался. И флиртует теперь противным голосом с какой-то незнакомкой по телефону… — … в гости к маме, да? Очень хорошо, родителей забывать не следует. А что насчет субботы? Сидеть и слушать дальше стало невыносимо. Во-первых, разговор этот явно не был предназначен для моих ушей, а во-вторых… Во-вторых это просто стремно. Сальный тон голоса, пикапинг на уровне старых советских фильмов. Я положил очередную пачку фотографий на диван и подчеркнуто-громко топая вышел из комнаты в гостиную. — Я перезвоню! — быстро сказал отец и грохнул телефонной трубкой об аппарат. — О, здорово, Владимир! А я и не знал, что ты дома! Чем занимаешься? — Фотографии старые смотрел, — ответил я. — Обедал уже? — отец суетливо поволок телефон на место. — Может, поедим? Я там к чаю печенья купил… — Спасибо, я уже, — хмыкнул я. — Тебе звонил дядя Сережа, там записка на тумбочке. — Ох ты, а я и не заметил! — отец хлопнул себя по ляжкам и умчался в коридор. Торопливо так, с подчеркнутой веселостью. Я дошел до туалета, щелкнул шпингалетом. Постоял, спустил воду и вернулся обратно в комнату. Туда же через минуту притопал и отец. Устроился рядом со мной, на лице — деланное такое дружелюбие и радушие. — О, а это с дачи фотокарточки, — он выхватил у меня из рук снимок, на котором мама опиралась на грабли, на голове косынка, а рядом я лет десяти, с хмурым лицом и тяпкой. — Помнишь дачу? Вы с Ларкой каждый раз туда со скандалом только ехали… — Я и сейчас не особо люблю копаться в земле, — усмехнулся я. — Володя, а как у тебя вообще дела? — вдруг спросил отец. — Домой нос почти не кажешь, давно не разговаривали уже. — Неплохо дела, — ответил я. — Работаю, хожу в качалку. У группы нашей скоро концерт отчетный, после которого нас в рок-клуб должны принять. — Ого, — отец покачал головой. — Да у тебя, как я посмотрю, все на мази. — С кем ты разговаривал? — спросил я. — Да там с одной знакомой, — нервно отмахнулся отец. — Случайно встретились, с института не виделись. Смутился, заерзал. Сделал вид, что вспомнил что-то срочное и выскочил из моей комнаты. Я задумчиво посмотрел на закрывшуюся дверь. Не мое дело, на самом деле. Взрослые люди, в конце концов. И вроде бы я не адепт стопроцентной супружеской верности. Просто… Я снова посмотрел на рассыпавшийся по дивану семейный архив. Хорошая у меня семья. Уверенная супервумен мама, отличный свойский батя, капризная сестрица. Он знает, что я слышал. И знает, что мне не все равно. Если намека окажется достаточно, то он или научится проверять наличие домочадцев в квартире, или забросит идеи сходить налево. Судя по тону разговора, еще пока не успел, только лыжи навострил. Ладно, хрен с ним. Будут проблемы — будем решать. А сейчас-то что беспокоиться? — Это становится почти традицией — заходить в театр в служебный вход, — иронично сказала Ева, когда мы обошли вычурное крыльцо с колоннами и направились в обход. — Даже не знаю, почему в этот раз решили всех тайно запускать, — я пожал плечами. — Это, конечно, закрытый показ спектакля, но вроде как, вполне официальный. — Наверное, чтобы прохожие не волновались и не выпрашивали у входящих билетики, — усмехнулась Ева. Впустили нас без всяких вопросов, паролей и кодовых слов. Либо никому не пришло в голову, что на мероприятие могут проникнуть нелегальные зрители, либо никого это особенно не волновало. Новокиневский Театр юного зрителя был местом примечательным. С фасада на вид он был типичный такой театр, похожий на кремовый торт с колоннами, но кроме, собственно, фойе, буфета и зрительного зала, здесь же был еще и городской дворец пионеров. Так что если зайти не с театральной части, то попадаешь в царство кружков авиамоделирования, зооуголков, студий фотолюбителей и прочих кабинетов с надписями и стендов достижений юных пионеров. В свое время я тоже сюда ходил. В кружок спелеотуризма и патриотический клуб. Второе — исключительно из-за отличного препода по рукопашному бою, идеологические и познавательные занятия я честно фелонил. В смысле, приходил, но слушал не очень внимательно… И вот сейчас мы топали по коридору, застеленному полысевшей ковровой дорожкой, и я понимал, что тут ничего не изменилось. И мои старые друзья по хождению в пещерные походы, должно быть, все еще сюда захаживают на правах старших товарищей юных пионеров. Тренируются в местном спортзале. И пользуются инвентарем. Можно даже попробовать как-нибудь их выцепить, я ведь отлично их помню. Знакомые запахи и картинка всколыхнули целую волну воспоминаний, про которые я уже и думать забыл. Как я учился лазать по веревочной лестнице. Про дурацкий блин от штанги, который наш руководитель кружка сунул в один из рюкзаков в начале похода, на каждой стоянке его перекладывали в чей-то другой рюкзак, и так он и доехал обратно до дворца пионеров. Про то, как я вибрамы на костре сжег, и мне пришлось топать от стоянки через перевел по снегу в резиновых сапогах… — Что это с тобой? — с любопытством спросила Ева, наблюдавшая последние несколько секунд метаморфозы моего лица. — Да так, вспомнилось всякое, — усмехнулся я. — Я сюда в кружок спелеотуризма ходил. — Кажется, сюда все на какие-то кружки ходили, — Ева указала на дверь, мимо которой мы как раз проходили. — А я вот сюда. На двери висела табличка «Кружок керамики и мозаики». — Только недолго совсем, — она дернула плечом. — Я училась в пятом классе тогда. Думала, что керамика — это на гончарном круге всякие вазы лепить, а мы несколько месяцев занимались какой-то ерундой. Пластилином на стекле картинки выкладывали. А гончарный круг стоял и пылился в углу. Мы руководителя тормошили, когда уже он научит нас глиняной магии. Но он только отнекивался. Кажется, он просто сам не умел этим пользоваться. А кружок из-за денег вел. Придет, отсидит, уйдет… А жаль, мне ведь правда хотелось научиться крутить гончарный круг. — Заметано, — ухмыльнулся я и обнял девушку за талию. — При случае обязательно устроим нам с тобой мастер-класс. Только с настоящим гончаром, а не подделкой. — Похоже, мы совсем даже не первые, — удивленно протянула Ева. Впереди из фойе и правда раздавался многоголосый шум и даже стуканье мечей толкиенистов. — Тогда надо переодеваться и быстро вписываться в тусовку, пока наши друзья в дурацком весь фуршетный стол не объели, — хохотнул я. — А переодеваться обязательно? — вздохнула Ева. — Судя по тому, как легко нас запустили, нет, — усмехнулся я. — Но я думаю, надо. Когда еще у тебя будет возможность повыпендриваться в средневековом платье? С костюмами на это мероприятие случилась та еще история. Первым делом, ясен пень, я попросил прикид в мордоре. Перед нами вывалили гору всяких тряпок, мы с Евой в них покопались, и по лицу девушки я понял, что ничего из этого она на себя не наденет даже под угрозой расстрела. Понятное дело, в «запасниках» у толкиенистов лежали всякие самые первые образцы ролевых прикидов, сшитые как попало и из каких попало тканей. Тогда еще не было эталонного образца того, как должны выглядеть обитатели средиземья, так что на свои игрища толкиенисты сочиняли себе одежки, так сказать, дендрофекальным способом. Выглядело это все, ясен пень, как модная коллекция бомжатника. И прежде чем Ева высказала эту мысль вслух, я прошептал ей на ухо, что у меня есть идея. Чтобы не обижать великодушных толкиенистов, мы захватили с собой парочку каких-то изделий из подкладочной ткани, конечно. А потом я позвонил маме Бельфегора и договорился, что она пустит нас в костюмерную драмтеатра, подобрать себе что-нибудь более эстетичное. Из тех костюмов, спектакли с которыми в этом сезоне не идут. Мама Бельфегора взяла с нас честное слово вернуть все в целости и сохранности, так что на сборище мы явились, упакованные едва ли не лучше, чем все толкиенисты разом. Ну, разве что Бес и его подружайки могли нам составить конкуренцию. И «Ангелы С», костюмы для которых, собственно, тоже делал Бес, у которого руки растут из очень правильного места. — Как я выгляжу? — томно спросила Ева, шурша длинной юбкой. Волосы она распустила и заколола над ухом шелковой розой. Красно-черное платье было не сказать, чтобы в ее стиле, ей в стиль смотрелось бы что-то более нежное. Но она сейчас была в том возрасте и том состоянии внешности, когда могла надеть хоть картофельный мешок, и смотреться все равно будет восхитительно. — Ммм… Нам ведь необязательно возвращать костюмы завтра же утром, — хитро прищурился я. — Как насчет приобщиться к ролевым играм? В хорошем смысле этого слова… — Робин Гуд и его Эсмеральда? — засмеялась Ева. — Между прочим, интересная могла бы получится парочка, — я притянул ее к себе за талию. Но дальше короткого поцелуя дело не зашло, потому что в гардеробную ввалились Бес, две его боевые подруги и длиннолицый бард, одетый в зеленый колет с нарисованным на нем белым единорогом. — Простите за вторжение, но гости пожелали слушать баллады в исполнении настоящего менестреля! — заявила Бри, одетая в обтягивающие леггинсы, зеленые лохмотья в форме листьев. На боку — сабля с украшенной стразами рукояткой. Очевидно, изображает эльфа. — Между прочим, тут полно всяких более уединенных мест, — заговорщически сообщил Бес. — Одно даже под сценой. Могу показать. — Успеется, — я подмигнул Еве. — Пора изображать массовку. Мы все гурьбой вывалились из гардероба. Бард нес в своих объятиях гитару. Глава 16 — Будет очень неприлично, если я спрошу, что за хренотень происходит на сцене? — прошептала мне на ухо Ева. — Это хоббиты несут кольцо всевластия, — неуверенно ответил я. — А почему оно выглядит как унитазное сидение? — Ева хихикнула.