Последним, что сказал Свэггер, было: — Когда упадешь на землю, выжди секунду, затем надевай прибор ночного видения и включай его. Но за ту десятую долю секунды, что продолжалось падение, Сьюзен начисто забыла о его словах. Удар о землю получился гораздо сильнее, чем она предполагала, — как-никак прыгать пришлось с высоты семи футов. Сьюзен успела почувствовать, как ее тело вытянулось во всю длину, затем резко сложилось, будто меха аккордеона. Она налетела ступнями на землю, сильно тряхнув головой, так что из глаз брызнули искры. Придя в себя, молодая женщина увидела… не увидела ничего. Свет и тень, ничего определенного, ничего там, где что-то должно было быть; все в смятении, воля разбита вдребезги. — Прибор, — шепнул Свэггер, приземлившийся рядом с ней. Сьюзен опустила на лицо прибор ПВС-7, у них был день практических занятий с такими, когда она училась в центре в Форт-Брэгге несколько лет назад. Она щелкнула тумблером, который оказался не там, где должен был быть, а на дюйм правее, — судя по всему, прибор съехал набок при падении. Последовало еще одно мгновение растерянности, но затем Сьюзен поправила прибор, и все наконец встало на свои места. Окружающий мир был зеленым, нечетким. И все же Сьюзен удалось различить дом. Слева у нее перед глазами словно расползалась по сторонам светящаяся амеба. Это были ребята из отряда капитана Танады. Они спрыгивали с забора, вскакивали на ноги и, задержавшись только для того, чтобы выхватить катану, устремлялись влево. Тем временем справа повторился тот же самый оптический феномен: это был отряд майора Фудзикавы, быть может чуть растянувшийся, но тоже спешащий в дело. Сьюзен обогнула дом, ничего не увидев, но тут входная дверь открылась, и на улицу выскочил человек с АК-47 в руках — опять же, автомат она помнила по курсу в Форт-Брэгге. Сзади послышался звук — чего? Словно легкий смазанный поршень скользнул по цилиндру, ничего резкого, но на удивление звонко. Это была винтовка с глушителем в руках Кима, снайпера номер три, и, прежде чем звук успел рассеяться, якудза с автоматом упал, словно ему перерезали колени и они перестали его держать. Рухнув на землю, он застыл. Сьюзен осознала: только что у нее на глазах убили человека. — В доме все чисто, — послышался сверху голос Кима. В это мгновение подвал дома озарился ослепительными вспышками, которым вторили громкие хлопки: это первый отряд нападающих забросал шоковыми гранатами помещение, где собрались якудза. — Пошли, пошли, — крикнул Боб. Но Сьюзен, низко пригибаясь, уже бежала через двор прямо к дому. Добежав до стены, она двинулась вдоль нее, чувствуя позади присутствие Свэггера. Перешагнув через труп якудза с автоматом, молодая женщина стиснула в правой руке вакидзаси и нырнула в открытую дверь. Капитан Танада был не из тех, кто направляет; он был из тех, кто ведет за собой. Поэтому, упав на землю, он мгновенно вскочил и бросился вперед — хрен с теми, кто отстанет. Он добежал до задней стороны дома первым и, достав шоковую гранату, выдернул чеку. И чуть было не швырнул ее в окно. Однако в последний момент Танада взял себя в руки. К нему подбежали еще четверо, он показал им зажатую в руке гранату, и все повторили его движения. Достать гранату, выдернуть чеку, сжать предохранительный рычаг, затем каждый приблизился к своему окну и, дождавшись кивка Танады, разбил стекло локтем, защищенным мягкой накладкой, швырнул гранату внутрь и, отпрянув назад, выхватил катану из ножен и стал ждать появления цели. Гранаты взорвались практически одновременно. Вместо оглушительного взрыва — это ведь не фугасные заряды! — последовали резкие хлопки, разрывающие барабанные перепонки, а вспышки белого фосфора ослепили всех вокруг, лишая возможности видеть в полумраке. Можно понять тех, кто решил, будто сам дьявол бросил в окно ядерное устройство. Такая граната достигает одной из двух целей: или полный паралич, или полная паника. Эффект четырех гранат был вчетверо большим. Через секунду на улицу выскочил первый человек, безоружный, и Танада с силой ударил его рукоятью по голове, повергая на землю. Следом за ним появились еще двое; одного сразу же оглушили ударом в лицо, второй, выхватив меч, попытался неуклюже полоснуть им Танаду. Капитан аккуратно увернулся, и один из его людей чисто рассек противника ударом наискось слева направо. Тот выронил меч, развернулся в падении и растянулся на земле, истекая кровью. И тут началось то, о чем все мечтали, чего все страстно желали, вот только в Японии это уже больше ста лет происходило только в кино: из дома высыпала толпа бойцов якудзы, они рассредоточились и выхватили мечи, и десантники вступили с ними в смертельную схватку под густыми хлопьями снега. Удары, жестокие и сильные, были нацелены на то, чтобы убить; блоки, такие же жестокие и сильные, были нацелены на то, чтобы защититься от смерти. Все происходило стремительно — и в то же время как в замедленном кино. За одну секунду Танада уложил наповал двух человек, бросившихся на него, продемонстрировав великолепную технику владения мечом: с первым он расправился при помощи кесагири, удара наискось, затем отразил кесагири второго нападавшего, и блок совершенно естественно перешел в горизонтальный йокогири. Четыре дюйма лезвия вспороли восемь дюймов тела; раненый ахнул, попытался отступить — и рухнул на землю. Оглянувшись по сторонам, Танада увидел, что вокруг идет бой, и возрадовался. Затем он снова принялся за работу. Нии предавался мечтаниям, грязным, наполненным анатомическими подробностями. Большинство мужчин от подобных мечтаний умерли бы со стыда, но у Нии лишь раздулось до размеров ракеты «Фау-2» его естество. Но вот «Фау-2» взорвалась, Нии очнулся и услышал взрыв второй гранаты, затем третьей и четвертой. Вокруг закричали, засуетились, забегали. Кто-то стонал, кто-то хватался за оружие. Дверь распахнулась, человек выскочил на улицу, и Нии успел мельком увидеть, как он упал, сраженный страшным ударом. Нии понял, что на них напали. У него в голове осталась пустота. Наступило мгновение полной растерянности, все рефлексы покинули его. Прогремели еще два взрыва, потом еще два, но после самого первого Нии зажмурился и заткнул уши кулаками. Когда он открыл глаза, в просторном помещении уже почти никого не осталось. В дверь заскочил какой-то человек, размахивающий мечом, и одним ударом уложил одного из синсэнгуми. По тому, с какой яростью, как свирепо был нанесен удар, Нии понял, что в эту ночь пощады не будет — будет одна только смерть. В комнату ворвались новые люди, мечи со свистом рассекли воздух, вспарывая человеческую плоть, убивая. Кто-то швырнул в одного из нападавших стул, но тот увернулся и расправился с противником, полоснув его по животу. Нии приготовился было сражаться, но тут вспомнил свою задачу. Убить девчонку. Это была не просто обязанность. Это был его долг перед оябуном. Ничего другого в жизни Нии больше не осталось. Он оттрахает девчонку, затем убьет ее, после чего совершит харакири, о чем столько мечтал, и с радостью отправится к предкам, восстановив свою честь. Нии схватил меч и в общем смятении протиснулся сквозь поток людей, стремящихся навстречу смерти, нашел лестницу и побежал наверх. Один пролет, затем второй — и вот Нии вбежал в коридор второго этажа. Он увидел, что пока врагов здесь нет. Отсчитывая двери, которые распахивались, выпуская людей, он добрался до белой комнаты, в которой находилась девочка. Достав ключ, Нии дрожащей рукой попытался вставить его в замочную скважину. Майор Фудзикава увидел, что план на поверку оказался не совсем удачным. А точнее, двери оказались местами скопления: одни пытались выбраться наружу, другие стремились внутрь. В результате образовалась давка, подобная той, что бывает на платформе метро в час пик, но только все были вооружены мечами. Ничего хорошего. Фудзикава достал свисток. Запасного плана не было; в спешке подготовки никто не предусмотрел подобного варианта развития событий. Но Фудзикава понимал, что в такой давке его люди не смогут эффективно расправляться с врагами. Он громко засвистел, и к нему мгновенно обратились десятки глаз. — Черт побери, дайте им выйти на улицу, — крикнул Фудзикава, — а уже потом убивайте! Все сразу же согласились, что это хорошая мысль. Столпотворение в дверях быстро рассосалось, нападающие освободили место для воинов якудзы, которые выбегали под снегопад — и падали сами. Наступил поэтический момент, если только смерть плохих парней можно считать поэзией. Фудзикава на мгновение задумался об этом, жалея, что у него нет таланта Куниёси, чтобы увековечить происходящее, но тут схватка разгорелась с новой силой. В толпе сражающихся у кого-то взорвалась шоковая граната. Снег в этот момент падал по-японски нежно, мягкий и белый; каждая снежинка выписывала по пути к земле сложную траекторию, танцуя и кружась в возмущенной атмосфере. За ширмой убаюкивающей белизны ослепительная вспышка белого фосфора на миг выхватила людей, застывших в позах нападения и защиты, придав зрелищу четкость гравюры Куниёси: сбалансированность приглушенных красок и деликатного изящества, наложенная на сюжет кровавого насилия. И снова Фудзикава пожалел, что у него нет семнадцати слогов, чтобы сложить их в хайку, но затем вспомнил, что он солдат, и бросился вперед с мечом в руке, ища врага, которого нужно разрубить, сознавая, что ему единственный раз в жизни представился случай сразиться на мечах и надо спешить им воспользоваться. Внезапное нападение застигло великого Кондо в очень неблагоприятном положении. Он находился в душе, очищал свое тело, готовясь к событиям следующего дня, и тут взорвалась первая бомба, за которой последовали еще три. Первой его мыслью было: «Твою мать!» Кондо сразу же понял, что гайдзину каким-то чудом удалось разыскать их логово. На мгновение захлестнутый яростью, он захотел узнать, кто помог американцу, и представил себе головы этих ублюдков на столе рядом с головой гайдзина. Выскочив из душа, Кондо накинул халат — голый, его застали совсем голым! — и быстро подбежал к двери. Ванная комната, разумеется личная, находилась на втором этаже, над гостиной. Кондо двинулся по коридору, стараясь осмыслить происходящее, определиться с действиями. Хотя ему почти ничего не было видно, он разглядел тени на стене лестницы, ведущей вниз. Безжалостная пляска теней на стене отражала безжалостность реальности. И тут разорвалась еще одна шоковая граната. Так получилось, что Кондо смотрел прямо на нее, и яркая вспышка его оглушила; зрительные нервы вспыхнули, заполняя мозг красочными образами ослепительного света, лишая его способности функционировать нормально. Кондо не мог думать, не мог видеть, он оказался совсем беспомощным. «Твою мать!» Кондо понял, что возвращаться в ванную нельзя, так как это будет равносильно смерти или пленению, что на самом деле было одно и то же. Однако он не мог идти и в ту комнату, где хранились его мечи, потому что ничего не видел. Его зрение было выведено из строя. Снизу доносились громкие крики, звон мечей и глухие удары стали но человеческой плоти. Кондо понял, что на его людей напал противник, не уступающий численностью. Ему страстно захотелось броситься к своим мечам, схватить их и, ворвавшись в самую гущу сражения, рубить, рубить и рубить. Он верил, что его появление сможет переломить ход боя. Но он был слеп. Кондо подумал: окно ванной. Прыгать оттуда невысоко — до земли футов десять, не больше. Вслепую он нащупал дорогу к окну ванной, открыл его, пытаясь вспомнить, как именно оно расположено относительно плана дома, затем сообразил, что только теряет время, и прыгнул вперед. Короткий полет через холодную пустоту — и он с глухим стуком упал на землю. — Вот он! — воскликнул кто-то. — Хватайте его! Через мгновение Кондо схватили четверо. — Сопротивление бесполезно, братишка. Если ты сдашься, мы тебя не убьем. — Не бейте меня, — жалобно взмолился Кондо, изображая страх и растерянность. — Я повар. Пожалуйста, я здесь только работал, не бейте меня! Мива старался сохранить спокойствие. Слушая нарастающий рев на улице, он понимал, чтó произошло. Единственная его мысль была о бегстве, но, разумеется, он был слишком напуган, чтобы предпринять такую попытку в одиночку. Поэтому Мива предположил, что Кондо, его верный вассал, придет к нему на помощь. Однако через несколько минут он понял, что Кондо к нему не придет. Проклиная свое невезение, Мива подполз к двери, приоткрыл ее наполовину и увидел ту самую пляску теней на стене, которую видел Кондо. Это зрелище повергло его в ужас. Он попытался побороть панику. «Если мне удастся спрятаться, я останусь в живых. Эти люди не смогут оставаться здесь долго. Они должны напасть, убить, отойти. Бежать я не смогу, но я могу спрятаться». На четвереньках он выполз в коридор, нашел лестницу, ведущую на первый этаж, и словно змея скользнул вниз, в темноту. — Пожалуйста, не бейте меня, я повар, — скулил Кондо. Сильные руки прижали его к земле и заломили руки за спину, чтобы связать. — Этот — пустышка, — сказал один из нападавших. — Акира, отведи его во двор, а мы продолжим. Трое устремились вперед, чтобы принять участие в общей схватке, которая и не думала затихать. — Пошли, козел, — бросил оставшийся боец. — Поднимайся с земли. Господи, да ты совсем раздетый, бедняга! Да, Кондо был раздет, но, поморгав, он убедился, что яркие вспышки, мелькавшие перед глазами, погасли. Кондо снова моргнул, увидел, как из искрящегося хаоса появляется окружающий мир, и обнаружил, что находится во дворе за домом вместе с одним из нападавших. Тот, заломив ему руку за спину, довольно грубо толкал его вперед.