— А что бу…будем делать с Берией? — задал вопрос Молотов. — Предлагаю поручить товарищу Сталину, как Генеральному секретарю ЦК ВКП(б), провести беседу с членом Центрального комитета товарищем Берией. На тему вреда от тачания сапог пирожником, — недобро сверкнули глаза Вождя. — Ведь, как нам сказал товарищ Андреев, пока Лаврентий не возомнил себя достойным возглавить страну, от него было больше пользы, чем вреда. Верно я понял, товарищ Андреев? Андрей Андреевич согласно кивнул. — Тем более, нам необходимо начинать работы по ракетной и ядерной тематике немедленно. Несмотря на то, что ситуация на фронтах пока складывается не лучшим образом. Но мы-то уже знаем, что советский народ не просто выстоит, но и победит в этой войне, — рубанул рукой Сталин. * * * Как происходила встреча двух маршалов Будённых, свидетелей не было. «Старый» просто закрыл на ключ двери кабинета, где они встречались, и приказал до утра никого туда не впускать. Утром оба выглядели несколько уставшими и, можно сказать, помятыми, от обоих чуть попахивало спиртным. Но лишь чуть. На вопросы, как можно понимать раздвоение бывшего командарма 1-й конной, «старый» отвечал грубо: — А как хочешь, так и понимай. Но по всем вопросам, касающимся Юго-Западного фронта обращаться к нему, а что касается Южного — ко мне! Впрочем, неразбериха с двумя ответственными за Юго-Западное направление долго не продлилось: через день он улетел в Ростов к командующему Южным фронтом генералу армии Тюленеву. Передачу 6-й и 12-й армий Южному фронту он одобрил, но вместе с тем настоял на том, чтобы вместе с ними Тюленеву передали 44-ю и 64-ю авиадивизии, прикрывающие армии с воздуха. А «молодой» усилил резервами 26-ю армию Костенко, атаковавшую немцев в направлении Жашков — Тальное. В это время его «более возрастной» двойник фактически сосредоточился на управлении армиями Музыченко и Понеделина, по нескольку раз на дню понукая их отходить к Христиновке, Тальному и Звенигородке. Ещё одним предметом приложения его усилий стала 18-я армия Смирнова, до этого бывшая самой северной на Южном фронте. Ей предписывалось сохранить контакт с 12-й армией в районе Христиновки, и далее на юг, выбив немцев из Кодымы и Рашкова. Удар у Смирнова не задался, и к концу дня 29 июля немецкая 1-я горнопехотная дивизия перерезала шоссе Умань-Одесса в районе села Ладыжинка к югу от Умани. Севернее 125-я пехотная дивизия немцев заняла Христиновку. 16-я моторизованная дивизия вошла в Тальное, а 11-я танковая перерезала железную дорогу Христиновка — Тальное. Умань оказалась в полуокружении. И тут 30 июля генерал Тюленев по указанию Будённого-«старого» отдал приказ об ударе 2-го механизированного корпуса в тыл 1-й горнопехотной дивизии, развернувшейся на юг. А Понеделин и Музыченко под прикрытием контратак начали спешный отвод войск из района Умани на юго-восток, к Новоархангельску и Подвысокому. Остатки разгромленной 1-й горнопехотной дивизии немцев, так и не сумевшие взять Голованевск, отошли на запад, соединившись со спешившими их сменить в районе Ладыжинки частями 4-й горнопехотной дивизии. А мехкорпус развернул фронт на запад, отражая её натиск. Прорыв 16-й моторизованной дивизии Первой танковой группы удалось остановить на подступах к Новоархангельску заранее отведённой 44-й горнострелковой дивизией, немедленно попытавшейся контратаковать. Контратаки были отбиты, но они вынудили немцев перейти к обороне. Все эти меры позволили группе войск Понеделина, включающей остатки 6-й и 12-й армий, к исходу дня 31 июля в основном (за исключением частей, ведущих арьергардные бои) отойти на линию Новоархангельск — Подвысокое — Голованевск. Но соприкосновение между Юго-Западным и Южным фронтами было нарушено, и больше ничто не мешало наступлению Первой танковой группы на Кировоград. Тем не менее, командование Группы армий «Юг» не спешило с таким шагом, опасаясь оставлять в тылу танковой группировки две потрёпанных, но всё же насчитывающих в сумме более 100 тысяч бойцов, армии и механизированный корпус. Тем более, пехотные дивизии гитлеровцев значительно отстали от танковых и моторизованных. Передышка, вызванная необходимостью подтянуть немецкую пехоту, позволила 6-й и 12-й армиям и 2-му мехкорпусу занять оборону по рекам Синюха и Цюрупа, а также пополниться боеприпасами. Это совсем не значит, что 1–2 августа немцы не продолжали атаковать на отдельных участках. Так командование 14-го моторизованного корпуса было вынуждено направить на помощь безуспешно атакующей Новоархангельск 16-й моторизованной дивизии (резерв 1-й Танковой группы) танковую бригаду СС «Лейбштандарт». Совместными усилиями им удалось к концу дня 2 августа взять Новоархангельск, но продолжать наступление, целью которого являлся охват 12-й армии, оказались не в состоянии. Будённый-«старый» согласовал действия 2-го мехкорпуса и 18-й армии, и им удалось восстановить соприкосновение, отогнав от шоссе Умань — Одесса ослабленную боями 4-ю горнопехотную дивизию и задержать продвижение подошедших венгерских подразделений. В это время на севере нанесла удар в направлении Звенигородки 26-я армия Юго-Западного фронта. Серьёзных успехов он не принёс, но позволил оттянуть на себя немецкие резервы, которые могли бы принять участие в охвате армий Музыченко и Понеделина. На этом эпопея двух армий, в другой истории погибших в Уманском котле, не закончилась. Дождавшись подхода пехотных частей 17-й пехотной армии, 48-й танковый корпус в составе 11-й и 16-й танковых дивизий в течение 3 августа занял Шполу и Новый Миргород, а также, форсировав реку Большая Высь, стал угрожать с востока советским войскам, держащим оборону в районе Новоархангельска. Иван Владимирович Тюленев верно оценил создавшуюся ситуацию и приказал начать отход от Новоархангельска и Подвысокого, чтобы развернуть фронт армий на север, на линии Новониколаевка — Доброе — Ольшанка. При этом группировка обязательно должна была сохранить контакт с 18-й армией в районе Первомайска. Успели отойти, но не успели организовать оборону. В результате 16-я танковая дивизия немцев, заняв 4 августа ещё и Малую Виску, сходу выбила части, обороняющие Александровку, и были задержаны лишь на рубеже реки Плетёный Ташлык. 11-ю танковую удалось остановить на рубеже Сухого Ташлыка. Но это, скорее всего, было очень ненадолго, лишь до подхода пехоты и организации переправ через эти небольшие речушки. Одновременно усилилось давление со стороны 49-го немецкого армейского корпуса и венгерских частей. Левый фланг 18-й армии пополз на юго-восток, в общем направлении на Николаев. А следом, чтобы правый фланг не оказался прижатым к Южному Бугу, пришлось отводить и остальные её части. В результате Первомайск оказался защищённым с запада лишь рекой. И 5 августа 2-му механизированному корпусу пришлось отойти к городу и организовать оборону от частей хорошо известной ему 4-й горнопехотной дивизии, пытающейся форсировать Южный Буг. То есть, ситуация снова повернулась к повторению трагедии с Уманским котлом, здесь не возникшим. Но вполне имеющим шансы превратиться в какой-нибудь Лысогорский или Песчанобродский. Однако, в отличие от Тюленева, Понеделина и Музыченко Семён Михайлович «старый» оставался совершенно спокоен. Почему — выяснилось утром, когда стало известно, что какой-то никому не ведомый 38-й механизированный корпус РГК утром 6 августа нанёс со стороны Смелы удар в тыл 48-му танковому корпусу генерала танковых войск Вернера Кемпфа. Откуда взялось это объединение, Тюленеву было неведомо. Удар оказался настолько неожиданным, что в Шполе удалось захватить штаб корпуса, а в Малой Виске 16-й танковой дивизии. При этом мотострелковая дивизия, номер которой для генерала армии пока оставался неведом, заняла оборону в селе им. Петровского и Шполе, а танковая продолжила разгром немецких панцер-соединений. Именно разгром, поскольку немецкие 75-мм танковые пушки «четвёрок» и 50-мм «троек», не говоря уже о 37-мм и 20-мм более старых моделей, совершенно не брали броню советских машин. То же касалось и противотанковой артиллерии частей корпуса, потерявших управление. До конца дня немецкая 16-я танковая дивизия полностью лишилась материальной части, была захвачена и уничтожена её артиллерия, а двухполковая моторизованная бригада, попав под шквальный артиллерийский огонь, отошла на соединение с 11-й танковой, вынужденной развернуться фронтом на восток. Ещё затемно артиллерия 29-й танковой дивизии РГК нанесла новый массированный артиллерийский удар по едва успевшим занять позиции подразделениям немцев. О силе артудара говорил тот факт, что танки 29-й дивизии и красноармейцы 44-й горнострелковой дивизии, атаковавшие противника по его окончании, на рассвете, фактически не встретили сопротивления. А немецкая 11-я танковая дивизия, потеряв во встречном танковом бою почти все «ролики», откатилась к Ольшанке и Весёлому Куту. Причём, артиллерия дивизии РГК немедленно открывала огонь реактивными снарядами, стоило пехотным бригадам немцев зацепиться за какой-либо рубеж. Не помогла гитлеровцам и поддержка с воздуха. 44-я и 64-я авиадивизии полностью переключились на поддержку контрудара. Да и зенитной артиллерии у танкистов Резерва главного командования оказалось достаточно для того, чтобы прикрыть ею войска. В общем, связавшийся вечером 7 августа по ВЧ со Сталиным представитель Ставки на Южном фронте «товарищ Семёнов», как две капли воды похожий на несколько постаревшего Будённого, имел все основания доложить: — Угроза охвата и разгрома немцами 6-й и 12-й армий Южного фронта ликвидирована. Фрагмент 4 * * * Завершение укладки рельсов нормальной ширины колеи до станции Шатки резко увеличило активность переброски грузов из 1958 года. По сути, каждые полчаса следовал железнодорожный состав, который, дойдя до Шатков, уходил либо в сторону Арзамаса, либо на Саранск. Что именно переправлялось из будущего, понять было сложно: бо́льшая часть грузов следовала в закрытых вагонах. Разумеется, за исключением боевой техники, везущейся на открытых платформах. Но и она, чаще всего, была укутана в брезент. Да ещё — теплушек, в которых ехали красноармейцы. Разумеется, там, по ту сторону «Объекта» они именовались солдатами и офицерами Советской Армии. Но в СССР 1941 года попадали в форме, соответствующей действующим образцам, их документы были оформлены по местным правилам, и, соответственно, теперь назывались красноармейцами и красными командирами. Лишь немногие знали, что в этих самых закрытых вагонах перевозятся столь необходимые Стране Советов стратегические материалы, взрывчатка, промышленное и лабораторное оборудование. А некоторые громоздкие деревянные и фанерные ящики, установленные на двух- и четырёхосных платформах усиленно охраняются совсем не просто так. Один из первых эшелонов с такими ящиками поступил на территорию авиационного завода, после чего они исчезли в одном из сборочных корпусов. И лишь через несколько дней на лётном поле появились совершенно непривычные серебристые машины с сильно скошенными крыльями и без какого-либо намёка на пропеллеры. Трактор дотаскивал их до самолётной стоянки, где орава аэродромных рабочих мгновенно растягивала над ними маскировочные сети, а рядом выставлялся часовой в форме НКВД. Вопросов у постоянных обитателей заводского аэродрома и лётчиков, прибывающих за продукцией авиазавода, было много, а вот ответов на их вопросы — ни одного. Лишь на следующий день у первой из собранных из упакованных в ящики комплектов машин появился топливозаправщик. Самолёт вручную выкатили на рулёжную дорожку, и лишь тогда на ней заработал двигатель. С шумом, свистом, вырывающимся из хвоста пламенем. Закончив проверку различных режимов работы двигателя, пилот отпустил тормоза, и машина покатилась по рулёжной дорожке. В общем-то, протокол испытания только что собранных крылатых машин за семнадцать лет не сильно изменился, поэтому немногочисленные любопытствующие с нетерпением ждали, когда самолёт будет взлетать. А когда это произошло, с облегчением вздохнули. Самолёт легко оторвался от взлётно-посадочной полосы и стал стремительно набирать высоту. И вообще в этом крупном для 1941 года истребителе (при практически одинаковом размахе крыльев он был значительно длиннее новейших советских «ястребков» и, чего эти люди не знали, намного их тяжелее) всё говорило о его стремительности. Даже скорость отрыва от земли и, как потом выяснилось, посадочная скорость. Соответственно, намного больше оказались и длины разбега и пробега. В полтора раза больше соответствующего показателя ЛаГГ-3, выпускаемого тут, на заводе № 21. Десять дней ушло на то, чтобы собрать матчасть авиационного полка и облетать собранные из машинокомплектов самолёты. После чего полк улетел в сторону Москвы. К этому времени заводские лётчики-испытатели знали, что «огнедышащие драконы» имеют названием Миг-15бис. Их моторы, «кушающие» не дорогой высокооктановый бензин, а бросовый керосин, развивают тягу в 2,7 тонны и работают на принципах реактивного движения. Самолёт способен развивать скорость до 1076 километров в час и подниматься на высоту до 15 километров. Причём, на пять вёрст забирается всего за две минуты. Вооружён тремя пушками: одна калибром 37 мм и две — 23 мм. На высоте 2000 метров вираж совершает на 2 секунды быстрее, чем «мессер» на километре, хотя на пятикилометровой высоте существенно уступает ему по этому показателю. Этим дело не закончилось. После прибытия очередного эшелона с машинокомплектами стоянки аэродрома стали заполняться другим типом самолётов. На этот раз — привычным, с трёхлопастным винтом. Опытные пилоты посчитали его двухместным вариантом новейшего штурмовика Ил-2, только со значительно «облагороженными» обводами. Поэтому интерес к самолёту оказался несколько меньше, чем к предыдущему. Они не ошиблись в конструкторе, но не угадали модификацию машины. В СССР 1958 года самые массовые самолёты Второй Мировой войны уже просто не сохранились, а вот его последующее развитие, «летающий танк» Ил-10М, прекратили выпускать всего лишь полтора года назад. И теперь машины, которые начали снимать с вооружения, перебрасывались в 1941 год, где они были крайне востребованы и более чем современны. Судите сами: Ил-10М полностью сохранил преемственность со своим овеянным славой предком в части бронирования, вооружённости, грузоподъёмности, но при этом имел более мощный мотор с ресурсом, вчетверо превосходящим выпускаемые в это время двигатели. За счёт этого самолёт практически не уступал в скорости немецким Ме-109 и лишь незначительно проигрывал им в манёвренности. Неся при этом пушечное вооружение, не оставляющее «мессерам» ни малейшего шанса, если они окажутся в прицеле «десятки». А крупнокалиберный пулемёт УБТ или даже 20-мм автоматическая пушка УБ-20 стрелка позволяла неплохо защищаться при атаке с задней полусферы. Незначительно выросли взлётная и посадочная скорости, а также радиус действия, но новый «Ил» сохранил все «повадки» Ил-2, и не требовал длительного переучивания пилотов: по отзывам, для надёжного освоения машины им требовалось налетать на ней 3–4 часа. Далеко не все заметили, как периметр заводского аэродрома ощетинился стволами зенитных пушек. В 1958 году хорошо помнили о бомбардировках Горького, происходивших с ноября 1941 по июнь 1943 и ставших, в конце концов, причиной остановки Горьковского автозавода. Причём, помимо малокалиберных зениток, подступы к аэродрому и авиазаводу прикрыли орудия, калибром 57, 85 и даже 100 мм. Их тщательно замаскировали от наблюдателей как с воздуха, так и с земли. Но ещё меньше людей знало, что цели для этих зениток будут искать в небе невзрачные фургоны с антеннами, направленными на три стороны: на Владимир, Муром и Арзамас. Ведь о радиолокаторах или, как их называли в это время, «радиоуловителях самолётов», вообще мало кто слышал в 1941 году. Их воспринимали как аэродромные радиостанции. Ведь именно с появлением платформ с машинокомплектами самолётов из будущего завод № 21 стал устанавливать на все выпускаемые ЛаГГи радиостанции. Причём, испытатели не могли нахвалиться на эти приборы. Дело в том, что все выпускавшиеся на тот момент авиационные радиостанции отличались крайне капризным характером: у них постоянно «уплывала» частота настройки. И при отсутствии квалифицированных радиоспециалистов в авиационном полку добиться надёжной связи между самолётами и самолётов с аэродромом было нереально. Порой вместо голоса наушники издавали треск, шипение и хрипы, не позволяя разобрать слова говорящего. А попытки установить эту связь превращались в нечто схожее с цирковым номером. Доходило до того, что «бесполезные» приборы просто снимали с машин для того, чтобы хоть немного уменьшить массу перетяжелённого истребителя. Новые же радиостанции держали частоту «железно», а качество связи было выше всяческих похвал. Что происходило на авиазаводах в других городах, в Горьком не знали. Знали об этом в Москве. Например, то, что в Воронеже на заводе № 18 началась крупноузловая сборка самолётов Ил-28. Благо, конструкция самолёта, куда более крупного, чем реактивные истребители, позволяла это. На ГАП-1 в Москве по схеме, уже опробованной в Горьком, стартовала сборка ещё одного типа реактивных истребителей, Миг-17 для ПВО Москвы. Способные превышать скорость звука и нести авиационные ракеты, просто идеально подходящие для борьбы с массивными бомбардировщиками. К первым авианалётам на Москву ни они, ни Миг-15 не поспели, а вот в ночь с 6 на 7 августа Миг-15бис «отметились», перехватив часть немецких бомбёров ещё на подходе к городу. Видимо, поэтому в ту ночь на территорию Кремля не упало ни одной из 69 бомб, зафиксированных в документах СССР-1958. Ещё более результативной для реактивных истребителей оказалась ночь с 11 на 12 августа… * * * Капитан Сергей Никитин за семь лет после авиационного училища изучил свой Миг-15бис досконально. Умел летать и днём, и ночью, бомбить линию обороны противника с любой высоты. Одним из первых освоил слепые полёты, взлёт и посадку в ночных условиях. Именно он получил первую машину, оборудованную радиолокационной станцией перехвата и прицеливания, которые в 1956 году стали ставить на «пятнадцатые» вслед за более перспективной, но менее манёвренной машиной Миг-17. В полку, переброшенном в 1941 год, таких «мигов» набралось всего два звена, восемь машин, и именно их оставили для защиты московского неба от налётов бомбардировщиков. К 11 августа к ним добавилось ещё и звено Миг-17, один из самолётов которого не успел пройти полного цикла испытаний после сборки. Но «семнадцатые» вооружались четырьмя ракетами РС-1У, а «бисы» могли полагаться лишь на артиллерийское вооружение. Тот вызов к особисту капитан запомнил на всю жизнь. Хотя вопрос «гэбэшника» вначале вызвал лишь улыбку: не хотели бы вы отправиться в 1941 год, чтобы помочь СССР отразить нападение германских фашистов на нашу Родину? — Товарищ полковник, хоть я и родился в Астрахани, но с детства мечтал бить фашистов. Жаль только, что это невозможно. — Почему же невозможно? — загадочно улыбнулся полковник, протягивая ему отпечатанный типографским способом листок подписки о неразглашении. — Заполните, пожалуйста, и мы продолжим разговор. Но вы можете и отказаться. Причём, на любом этапе нашей беседы. Срок действия подписки поразил: не на пять лет, не на семь, даже не на двадцать пять, а пожизненно! В общем-то, это не только налагало столь серьёзные обязательства, но и открывало просто невероятные перспективы. Была, не была! — Теперь у вас такая возможность появилась, — объявил чекист, убирая заполненный документ в папку. — Дело в том, что нашими физиками недавно обнаружена возможность путешествия в прошлое. Этакая машина времени, как у Герберта Уэллса, но куда более сложна в изготовлении. И без возможности выбирать место и время этого путешествия. Доставляет прямиком в 1941 год. Как назло, в лето 1941 года, когда гитлеровские орды рвутся к Москве, Ленинграду и Киеву. И если вы согласны со своей боевой машиной переместиться туда, то ваша детская мечта исполнится. Со своей боевой машиной? Не садиться в кабину примитивного И-16, а громить гитлеровских асов на современном Миг-15? — Я согласен! А дальше завертелось. Во-первых, техники тут же перебрали его «бортовой номер 21», попутно заменив реактивный двигатель на новый, едва поступивший с завода. А потом принялись разбирать машину: отделять крылья и хвостовое оперение. По тому, что такую же работу они выполняли на большинстве самолётов полка, «отказников» в подразделении почти не оказалось. А может, это были не «отказники», а те, кого забраковали особисты или медики, ведь разговаривать на данную тему даже друг с другом лётчикам категорически запрещалось. Семье пришлось сказать, что Никитин отправляется в длительную загранкомандировку. Супруга, конечно, потужила, но на то она и офицерская жена, чтобы быть готовой к подобным превратностям судьбы.