К сожалению, на протяжении двух последних столетий действительно наблюдался распад тесных сообществ. Попытка заменить небольшие группы людей, хорошо знающих друг друга, воображаемыми сообществами наций и политических партий не увенчалась полным успехом. Миллионы ваших братьев по национальной семье или миллионы товарищей по коммунистической партии не могут дать такой сердечной близости, как один-единственный брат или друг. В результате возникало противоречие: люди становились все более одинокими, а планета – все более тесной. Многие социальные и политические бури нашего времени вызваны именно этим дисбалансом[84]. Таким образом, идея Цукерберга об объединении людей вполне своевременна. Но смотреть нужно не на слова, а на дела, и, чтобы воплотить эту идею в жизнь, Facebook потребуется полностью изменить свою бизнес-модель. Трудно выстроить глобальное сообщество, зарабатывая деньги на привлечении интереса людей и с последующей продажей их внимания рекламодателям. Тем не менее похвально уже само стремление Цукерберга сформулировать идею. Большинство корпораций считают своей главной целью получение прибыли. Они убеждены, что вмешательство государства должно быть минимальным, а люди должны довериться рыночным силам, которые примут за них действительно важные решения[85]. Поэтому, если Facebook на самом деле намерена создавать сообщества людей, тот, кто боится, что эта социальная сеть заберет себе слишком много власти, не должен с криками о Большом Брате заталкивать ее назад, в корпоративный кокон. Наоборот, им следует подталкивать другие корпорации, институты и правительства к конкуренции с Facebook, чтобы и они формулировали свои идеологические установки. Конечно, сегодня у нас нет недостатка в организациях, которые жалуются на распад человеческих сообществ и пытаются их восстановить. Все, от феминисток до исламских фундаменталистов, занялись созданием сообществ, и в следующих главах мы проанализируем некоторые из этих попыток. Действия Facebook уникальны своим глобальным характером, корпоративной основой и глубокой верой в технологии. По всей видимости, Цукерберг убежден, что искусственный интеллект Facebook сумеет не только идентифицировать «значимые сообщества», но и «укрепить социальные связи и объединить мир». Это гораздо более амбициозная задача, чем использование искусственного интеллекта для управления автомобилем или диагностики рака. Идея сообщества, выдвинутая Facebook, вероятно, представляет собой первую открытую попытку применить искусственный интеллект для централизованно планируемой социальной инженерии в глобальном масштабе. Поэтому ее можно считать важным прецедентом. Успех будет означать, что мы, скорее всего, увидим другие подобные попытки, а алгоритмы будут признаны новыми хозяевами человеческих социальных сетей. Неудача укажет на ограниченность новых технологий – возможно, алгоритмы хороши только в управлении беспилотными автомобилями и диагностике заболеваний, а в решении социальных проблем нам по-прежнему придется рассчитывать на политиков и священников. Онлайн против офлайна В последние годы социальная сеть Facebook добилась невероятных успехов, и сейчас в ней больше двух миллиардов активных пользователей. Но для реализации нового видения потребуется перекинуть мостик через пропасть между онлайном и офлайном. Сообщество может зародиться как группа в сети, но для настоящего расцвета оно должно пустить корни в реальном мире. Если однажды какой-нибудь диктатор запретит в своей стране Facebook или отключит интернет, что будет с сообществами: они исчезнут или перегруппируются и нанесут ответный удар? Смогут ли они организовать демонстрацию в отсутствие интернет-связи? В феврале 2017 года Цукерберг объяснял в своем манифесте, что онлайновые сообщества способствуют появлению офлайновых. Иногда это действительно так. Однако во многих случаях интернет-сообщество заменяет реальное, и между ними есть одно фундаментальное отличие. Реальные сообщества отличаются глубиной связей, недостижимой для виртуальных, – по крайней мере, недостижимой в ближайшем будущем. Если я болею и лежу дома, в Израиле, мои онлайновые друзья из Калифорнии охотно поговорят со мной, но не принесут мне тарелку супа или чашку чая. У человека есть тело. На протяжении последнего столетия технологии отделяли нас от тела. Мы постепенно утрачивали способность обращать внимание на запах или вкус. Мы все больше погружались в смартфоны и компьютеры. События в киберпространстве нам интереснее, чем происходящее на улице. Поговорить с двоюродным братом в Швейцарии стало проще, а с супругом за завтраком – труднее: ведь он все время смотрит не на вас, а в смартфон[86]. В прошлом люди не могли позволить себе такую невнимательность. Древним собирателям приходилось всегда быть начеку. Бродя по лесу в поисках грибов, они высматривали на земле характерные бугорки. Они прислушивались к малейшему движению в траве, чтобы понять, не прячется ли там змея. Найдя гриб, они должны были очень внимательно разглядеть его: съедобный или ядовитый. Члены современных благополучных сообществ не нуждаются в подобной внимательности. Мы бродим среди полок супермаркета, одновременно отправляя сообщения со смартфона, и покупаем тысячи видов продуктов, одобренных системой здравоохранения. А потом едим любое, даже самое изысканное блюдо, проверяя электронную почту или уткнувшись в телевизор, и почти не обращаем внимания на вкус пищи. Цукерберг говорит, что Facebook намерена «продолжить совершенствование своих инструментов, чтобы дать вам возможность делиться ощущениями» с другими[87]. Но люди, похоже, больше нуждаются в инструментах, которые связали бы их с собственными ощущениями. Ради того, чтобы «делиться ощущениями», людей побуждают смотреть на происходящее с ними глазами других людей. Если происходит что-то необычное, инстинкт пользователя Facebook заставляет его доставать смартфон, фотографировать, выкладывать снимки в сеть и ждать лайков. При этом человек почти не замечает своих чувств. Его чувства все чаще определяются реакцией социальной сети. Человек, отделенный от своего тела, ощущений и физического окружения, вероятнее всего, почувствует себя изолированным и дезориентированным. Ученые часто видят причину этого отчуждения в ослаблении религиозных и национальных связей, но гораздо важнее потеря связи со своим телом. Миллионы лет люди жили без церквей и национальных государств – и, по всей видимости, прекрасно обойдутся без них в XXI веке. Но они не будут счастливы в отрыве от своего тела. Если вам некомфортно в своем теле, вы не найдете комфорта и в окружающем мире. До настоящего времени бизнес-модель Facebook поощряла людей больше времени проводить в сети, даже если это оставляло им меньше времени и сил на занятия офлайн. Сможет ли компания принять новую модель, поощряющую пользователей выходить в сеть только при необходимости и уделять больше внимания физическому окружению, собственному телу и ощущениям? Как отнесутся к такой модели акционеры? (Схема подобной альтернативной модели недавно была продолжена Тристаном Харрисом, техническим философом и бывшим сотрудником Google, который предложил новый критерий – «хорошо проведенное время»)[88]. Ограниченность онлайновых взаимоотношений также подрывает идею Цукерберга, призванную ослабить социальное расслоение. Он справедливо указывает, что, если просто связать людей и познакомить их с разными мнениями, это не поможет преодолеть поляризацию общества, потому что «знакомство людей с противоположной точкой зрения на самом деле лишь углубляет поляризацию, представляя другие точки зрения как чуждые». Цукерберг предполагает, что «лучшим решением для развития дискурса станет знакомство не просто с мнениями, а друг с другом как личностями – именно для этого лучше всего подходит Facebook. Если мы объединяемся с людьми на основе того, что у нас есть общего, – спортивные команды, телевизионные шоу, интересы, – нам легче говорить о том, в чем мы не согласны»[89]. Но узнать «все стороны» друг друга очень трудно. Это требует времени и непосредственного физического общения. Как отмечалось выше, у среднего Homo sapiens способность поддерживать близкие отношения, по всей видимости, ограничивается кругом из 150 человек. В идеале построение сообщества не должно быть игрой с нулевой суммой. Люди могут одновременно принадлежать к нескольким группам. К сожалению, дружеские отношения, по всей видимости, – игра с нулевой суммой. Начиная с какого-то момента наши попытки лучше узнать онлайн-приятелей из Ирана или Нигерии лишат нас возможности ближе познакомиться с соседями по дому. Решающую проверку Facebook пройдет тогда, когда кто-то из разработчиков изобретет новый инструмент, побуждающий людей посвящать меньше времени онлайн-покупкам и больше – значимым офлайновым занятиям и друзьям. Воспользуется ли Facebook этим инструментом или начнет подавлять его? Сможет ли Facebook совершить «прыжок в неизвестное» и поставить общественные потребности выше финансовых интересов? Если компания пойдет по этому пути и сумеет избежать банкротства, это будет настоящей революцией. Переключение внимания с бухгалтерских отчетов на реальный мир повлияет и на налоговую политику Facebook. Компанию – вместе с Amazon, Google, Apple и некоторыми другими – постоянно обвиняют в уклонении от уплаты налогов[90]. Трудности с налогообложением деятельности в интернете позволяют корпорациям манипулировать бухгалтерской отчетностью. Если вы считаете, что люди живут преимущественно в сети, и даете им все необходимые инструменты для такой жизни, то имеете право считать себя полезной социальной службой, даже если не платите налоги офлайновому правительству. Но когда вы вспоминаете, что у людей есть тела, а потому им нужны дороги, больницы и канализация, оправдать уход от налогов становится гораздо сложнее. Как превозносить пользу объединения, отказываясь материально поддерживать самые важные общественные службы? Остается лишь надеяться, что Facebook сумеет изменить бизнес-модель, перестроить налоговую политику под нужды реального мира, поможет объединить людей – и останется прибыльной. В то же время не стоит строить иллюзии относительно способности Facebook реализовать свое видение глобального сообщества. Корпорации никогда не были локомотивами социальных или политических революций. Реальная революция рано или поздно требует жертв, на которые не готовы идти корпорации, их сотрудники и акционеры. Вот почему революционеры основывают церкви, политические партии и армии. Так называемые «революции Facebook» и «революции Twitter» в арабских странах начались в исполненных надежд сетевых сообществах, но после выхода в реальный мир их возглавили религиозные фанатики и военные хунты. Если Facebook намерена совершить мировую революцию, ей придется приложить огромные усилия, чтобы преодолеть пропасть между интернетом и реальным миром. Facebook и другие интернет-гиганты склонны рассматривать людей как аудиовизуальных животных – пару глаз и пару ушей, подключенных к десяти пальцам, экрану и кредитной карте. Важным шагом к объединению человечества станет признание того факта, что у людей есть тела. Разумеется, у такого признания будет и обратная сторона. Осознание ограниченности онлайновых алгоритмов может подтолкнуть ИТ-гиганты к дальнейшей экспансии. Устройства вроде Google Glass и игры наподобие Pokémon Go стирают границу между виртуальным и реальным миром, объединяя их в общую дополненную реальность. На еще более глубоком уровне биометрические датчики и интерфейсы «мозг – компьютер» призваны стереть границу между электронными устройствами и органическими телами – в буквальном смысле влезть нам под кожу. Когда технологические гиганты проникнут в наш организм, у них появится возможность манипулировать нашими телами, как они уже манипулируют нашими глазами, пальцами и кредитными картами. И мы будем тосковать по добрым старым временам, когда виртуальный мир был отделен от реального. 6 Цивилизация В мире всего одна цивилизация Пока Марк Цукерберг мечтает об объединении человечества онлайн, недавние события в реальном мире вдохнули новую жизнь в тезис о «столкновении цивилизаций». Многие ученые мужи, политики и обычные граждане верят, что гражданская война в Сирии, создание «Исламского государства»[91], неразбериха с Брекзитом и нестабильность Евросоюза – результат столкновения между «западной цивилизацией» и «исламской цивилизацией». Попытки Запада навязать демократию и права человека исламским странам привели к мощной ответной реакции и волне исламской иммиграции, сопровождающейся террористическими атаками. Все это заставило европейских избирателей отказаться от грез о мультикультурализме в пользу ксенофобии и локальной идентичности. Согласно этой теории, человечество всегда было разделено на несколько цивилизаций, представители которых обладали принципиально разными взглядами на мир. Несовместимость этих взглядов сделала конфликт цивилизаций неизбежным. Точно так же, как в дикой природе виды борются за выживание в соответствии с беспощадными законами естественного отбора, на протяжении всей человеческой истории разные цивилизации постоянно сталкивались друг с другом, и в результате выживали только самые сильные из них. Те, кто забывает об этом печальном факте, будь то либеральные политики или витающие в облаках инженеры, подвергают себя серьезной опасности[92]. Тезис о «столкновении цивилизаций» имеет далеко идущие политические последствия. Его сторонники утверждают, что любые попытки примирить «Запад» с «исламским миром» обречены на неудачу. Исламские страны никогда не примут западных ценностей, а западные страны никогда не смогут успешно адаптировать мусульманские меньшинства. Стало быть, США не должны принимать иммигрантов из Сирии и Ирака, а Евросоюзу следует отказаться от иллюзии мультикультурализма в пользу западной идентичности. В долгосрочной перспективе лишь одна цивилизация выдержит жестокие испытания естественного отбора, и если бюрократы из Брюсселя отказываются спасать Запад от исламской угрозы, то Великобритании, Дании или Франции лучше делать это каждой в одиночку. Этот тезис, получивший широкое распространение, ложен. Да, исламский фундаментализм действительно очень опасен, но «цивилизация», которой он бросил вызов, – не западный, а глобальный феномен. Ведь не зря же в борьбе против «Исламского государства» объединились США и Иран. Даже исламские фундаменталисты, несмотря на свои средневековые фантазии, в значительно большей степени опираются на глобальную культуру, чем Аравия VII века. Они ориентируются на страхи и надежды современной молодежи, недовольной своим положением, а не на представления средневековых крестьян и торговцев. Как убедительно показали Панкай Мишра и Кристофер де Белье, на взгляды радикальных исламистов серьезно повлияли идеи Маркса и Фуко, а не только пророка Мухаммеда, и наряду с наследием Омейядского и Аббасидского халифатов они пользуются наследием европейских анархистов XIX века[93]. Таким образом, даже «Исламское государство» будет правильнее рассматривать как заблудший побег общей для нас всех мировой культуры, а не как ветвь таинственного чужого дерева. Что еще важнее, ошибочна сама аналогия между историей и биологией, лежащая в основе тезиса о «столкновении цивилизаций». Человеческие группы – от небольших племен до огромных цивилизаций – принципиально отличаются от видов животных, а исторические конфликты ничем не похожи на механизмы естественного отбора. Виды животных обладают объективными признаками, сохраняющимися на протяжении тысяч и тысяч поколений. Кто вы, шимпанзе или горилла, зависит от ваших генов, а не от убеждений, а разные гены диктуют разное социальное поведение. Шимпанзе живут смешанными группами из самцов и самок. Они конкурируют за власть, объединяясь в коалиции, состоящие из представителей обоих полов. У горилл один доминантный самец формирует гарем из самок и, как правило, изгоняет любого взрослого самца, который угрожает его положению в иерархии. Шимпанзе не умеют жить так, как гориллы, а гориллы не способны объединяться в группы, как шимпанзе. Насколько нам известно, эти социальные системы у шимпанзе и горилл существовали не только в последние десятилетия, но и на протяжении сотен тысяч лет. Ничего подобного в человеческих обществах вы не найдете. Да, группы людей могут принадлежать к разным социальным системам, однако такие системы не являются генетически обусловленными и редко существуют дольше нескольких столетий. Взять, к примеру, немцев в XX веке. Меньше чем за сто лет в Германии сменились шесть разных общественных систем: империя Гогенцоллернов, Веймарская республика, Третий рейх, Германская Демократическая Республика (она же коммунистическая Восточная Германия), Федеративная Республика Германии (она же Западная Германия) и, наконец, демократическая воссоединенная Германия. Разумеется, немцы сохранили свой язык, а также любовь к пиву и сарделькам. Но существует ли некая уникальная сущность, которая отличает немцев от других народов и которая в неизменном виде сохранялась все это время, от Вильгельма II до Ангелы Меркель? И существовала ли она 1000 или 5000 лет назад? Преамбула к так и не вступившей в силу Конституции Евросоюза начинается с заявления, что эта конституция вдохновлена «культурным, религиозным и гуманистическим наследием Европы, на основе которого развивались универсальные ценности, нерушимые и неотъемлемые права личности, свободы, демократии, равенства и верховенства закона»[94]. Легко прийти к выводу, что европейская цивилизация определяется ценностями прав человека, демократии, равенства и свободы. В бесчисленных речах и документах проводится прямая линия от древней афинской демократии к нынешнему Евросоюзу и отмечается, что европейской свободе и демократии уже 2500 лет. Вспоминается притча о слепцах, ощупывающих слона: тот, кому достался хвост животного, говорит, что слон похож на щетку. Да, демократические идеи были частью европейской культуры на протяжении многих веков, но они никогда не преобладали в обществе. Несмотря на свою славу и влияние, афинская демократия была неоднозначным экспериментом, продержавшимся едва 200 лет в отдаленном уголке Балкан. Если последние 25 веков развитие европейской цивилизации определяли демократия и права человека, то что насчет Спарты и Юлия Цезаря, крестоносцев и конкистадоров, инквизиции и работорговли, Людовика XVI и Наполеона, Гитлера и Сталина? Может, они были пришельцами из какой-то другой цивилизации? На самом деле европейская цивилизация – это то, чем ее считают европейцы, точно так же как христианство – это то, чем его считают христиане, ислам – то, чем его считают мусульмане, а иудаизм – то, чем его считают иудеи. На протяжении столетий их представления существенно менялись. Группы людей характеризуются в большей степени изменениями, которые в них происходят, чем продолжительностью своего существования. Тем не менее они ухитряются придумать для себя древнюю самобытность – благодаря искусству рассказывать сказки. Какие бы революции ни сотрясали их общество, им всегда удается сплести новое и старое в единую ткань. Даже один человек способен соединить революционные изменения своей личности в яркую и связную историю жизни: «Раньше я был социалистом, а потом стал капиталистом; я родился во Франции, а теперь живу в США; я был женат, но потом развелся; я болел раком, но излечился». Точно так же любая группа людей, например немцев, может определить себя через перемены, которые она пережила: «Раньше мы были нацистами, но усвоили урок, и теперь мы миролюбивые демократы». Вовсе не обязательно искать некую уникальную немецкую сущность, которая проявилась сначала в Вильгельме II, затем в Гитлере и, наконец, в Меркель. Именно эти радикальные изменения и определяют немецкую идентичность. В 2018 году быть немцем означает преодолеть тяжелое наследие нацизма и поддерживать либеральные и демократические ценности. Но кто знает, что это будет означать в 2050-м? Люди часто отказываются замечать эти перемены, особенно когда речь идет о главных политических и религиозных ценностях. Мы настаиваем, что наши ценности – важное наследие древних предков. Но говорить так мы можем лишь потому, что наши предки давно умерли и не в силах нам возразить. Возьмем, к примеру, отношение евреев к женщинам. Современные ортодоксальные иудеи осуждают изображение женщин в публичной сфере. На плакатах и объявлениях, предназначенных для ортодоксов, обычно изображаются только мужчины и мальчики – но не женщины и не девочки[95]. В 2011 году разразился скандал, когда ультраортодоксальная бруклинская газета Di Tzeitung опубликовала фотографию американских лидеров, наблюдающих за рейдом в убежище Усамы бен Ладена. На снимке с помощью цифрового редактора были стерты изображения всех женщин, в том числе госсекретаря Хиллари Клинтон. Газета объяснила, что была вынуждена это сделать, чтобы соблюсти еврейские «законы целомудрия». Похожий скандал вызвало удаление Ангелы Меркель с фотографии демонстрации против бойни в Charlie Hebdo – газета HaMevaser объяснила это тем, что изображение канцлера может возбудить у благочестивых читателей похотливые мысли. Издатель третьей ультраортодоксальной газеты, Hamodia, защищал свою позицию так: «За нами тысячи лет еврейской традиции»[96]. Строже всего запрет видеть женщину соблюдается в синагоге. В ортодоксальных синагогах женщин тщательно отделяют от мужчин, и они обязаны находиться в запретной для мужчин зоне, за занавеской, чтобы ни один мужчина не увидел даже силуэта женщины, когда молится или читает священные книги. Но если такой порядок освящен тысячелетними еврейскими традициями и незыблемыми божественными законами, то как объяснить находки археологов? В древних синагогах, относящихся к той эпохе, когда были написаны Мишна и Талмуд, исследователи не нашли никаких признаков разделения по половому признаку – более того, на полу и стенах были обнаружены великолепные мозаики с изображением женщин, причем некоторые из этих женщин были в весьма откровенных одеждах. Раввины, писавшие Мишну и Талмуд, регулярно молились и работали в этих синагогах, но современные ортодоксальные иудеи сочтут такие мозаики нечестивым осквернением древних традиций[97]. Похожие искажения древних традиций можно найти во всех религиях. «Исламское государство» хвасталось, что вернулось к чистой, оригинальной версии ислама, но в действительности их взгляд на ислам абсолютно нов. Да, они цитируют множество священных текстов, но при этом тщательно выбирают, какие фрагменты пропускать, какие цитировать и как их толковать. Их самостоятельная интерпретация священных текстов – это очень современный подход. Традиционно такая интерпретация была уделом ученых улам – мудрецов, которые изучали исламские законы и теологию в авторитетных учреждениях, таких как университет Аль-Азхар в Каире. Лишь немногие лидеры «Исламского государства» могли похвастаться богословским образованием, а большинство почитаемых улам называли Абу Бакра аль-Багдади и ему подобных невеждами и преступниками[98]. Это не означает, что «Исламское государство» было «немусульманским» или «антимусульманским», как утверждают некоторые. Особенно странно звучат слова христианских лидеров, например Барака Обамы, которые берут на себя смелость рассказывать таким людям, как Абу Бакр аль-Багдади, объявившим себя защитниками ислама, что такое настоящий ислам[99]. Жаркие споры об истинной сущности ислама просто бессмысленны. У ислама нет неизменной ДНК. Ислам – это то, чем считают его мусульмане[100]. Немцы и гориллы Еще более глубокие различия существуют между человеческими группами и группами у животных. Виды животных часто разделяются, но никогда не объединяются. Общие предки шимпанзе и горилл жили приблизительно 7 миллионов лет назад. Древний вид разделился на две популяции, и каждая из них пошла своим эволюционным путем. После этого обратной дороги уже не было. Поскольку потомство особей, принадлежащих к разным видам, бесплодно, виды не смешиваются друг с другом. Гориллы не могут скрещиваться с шимпанзе, жирафы со слонами, а собаки с кошками. В отличие от видов животных племена людей могут объединяться (и объединяются) во все более многочисленные группы. Современная немецкая нация образовалась из саксонцев, швабов и баварцев, которые еще относительно недавно не испытывали особой любви друг к другу. Отто фон Бисмарку приписывают фразу (якобы произнесенную после прочтения «Происхождения видов» Дарвина) о том, что баварцы – это недостающее звено между австрийцами и людьми[101]. Французы появились в результате смешения франков, норманнов, бретонцев, гасконцев и провансальцев. А по другую сторону Ла-Манша англичане, шотландцы и валлийцы постепенно сплавляются (хотят они того или нет) в единую британскую нацию. Не за горами времена, когда немцы, французы и британцы станут просто европейцами. Но объединения не всегда бывают прочными, и сегодня это хорошо видят люди в Лондоне, Эдинбурге и Брюсселе. Брекзит может спровоцировать раскол как в Великобритании, так и в Евросоюзе. Но в долговременном плане направление, в котором движется история, вполне очевидно. 10 тысяч лет назад человечество было разделено на огромное число изолированных племен. С каждым новым тысячелетием они объединялись во все более крупные группы, образуя все меньшее количество отдельных цивилизаций. На протяжении последних поколений несколько оставшихся цивилизаций объединялись в единую глобальную цивилизацию. Политические, этнические и культурные различия сохраняются, однако они не подрывают фундаментального единства. И действительно, некоторые расхождения возможны только при наличии всеобъемлющей общей структуры. В экономике, например, разделение труда может быть эффективным только при условии существования единого рынка. Страна не может специализироваться на производстве автомобилей или добыче нефти, если у нее нет возможности покупать продовольствие у других стран, которые выращивают пшеницу и рис. Процесс объединения людей принял две формы: образование связей между разными группами и гомогенизация самих групп. Связи могут устанавливаться даже между группами, поведение которых по-прежнему существенно различается. Более того – даже между заклятыми врагами. Чрезвычайно сильные связи между людьми формирует даже война. Историки часто говорят о том, что первый пик глобализации пришелся на 1913 год, затем, в период мировых войн и холодной войны, наблюдался спад, и процесс вновь набрал силу только после 1989 года[102]. Это утверждение может быть справедливо для экономической глобализации, но оно не учитывает не менее важную динамику военной глобализации. Война способствует распространению идей, технологий и людей гораздо сильнее, чем торговля. В 1918 году Соединенные Штаты были теснее связаны с Европой, чем в 1913-м. Между двумя мировыми войнами Старый и Новый Свет несколько отдалились друг от друга, но их судьбы снова неразрывно сплелись во время Второй мировой и холодной войны. Война также усиливает интерес людей друг к другу. Взаимодействие США с Россией никогда не было таким интенсивным, как в период холодной войны, когда каждый чих в московских коридорах власти заставлял американцев бегать вверх-вниз по вашингтонским лестницам. Люди уделяют гораздо больше внимания врагам, чем торговым партнерам. На один американский фильм о Тайване приходится порядка 50 фильмов о Вьетнаме. Средневековая олимпиада Мир начала XXI века уже давно прошел этап формирования связей между разными группами. Люди из разных уголков земли не только поддерживают контакты друг с другом, но и разделяют общие убеждения и привычки. Тысячу лет назад наша планета была плодородной почвой для десятков разных политических моделей. В Европе можно было встретить феодальные княжества, соперничающие с независимыми городами-государствами и крошечными теократиями. В исламском мире имелся халифат, претендовавший на полновластие, но наряду с ним существовали также королевства, султанаты и эмираты. Китайские империи считали себя единственным законным политическим образованием, но на севере и западе от них яростно сражались друг с другом племенные союзы. В Индии и Юго-Восточной Азии разные режимы сменялись, как в калейдоскопе; Америка, Африка и Австралия отличались необыкновенным разнообразием сообществ, от крошечных групп охотников и собирателей до обширных империй. Неудивительно, что даже жившие по соседству группы людей с трудом договаривались о взаимоприемлемых дипломатических процедурах, не говоря уже о международных законах. Каждое общество выстраивало свою политическую парадигму, и людям было трудно понимать и уважать чужие политические концепции. Сегодня во всем мире принята единая политическая парадигма. Планету поделили между собой около 200 суверенных государств, которые, как правило, признают единые дипломатические протоколы и общие международные законы. Швеция, Нигерия, Таиланд и Бразилия – все они отмечены на наших атласах разными красками, все они члены ООН, и, несмотря на бесчисленные различия, все они признаны суверенными государствами с соответствующими правами и привилегиями. И действительно, у них очень много общих политических идей и практик, в том числе вера в представительные органы, политические партии, всеобщее избирательное право и права человека. Парламенты есть в Тегеране, Москве, Кейптауне и Нью-Дели, а не только в Лондоне и Париже. Когда израильтяне и палестинцы, русские и украинцы, курды и турки борются за мировое общественное мнение, все они используют один и тот же дискурс прав челове

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.