– Иди сюда. Ладно, забыли! Все, шагай, покажи Насте, где у нас чего лежит…чтобы она знала где искать ложки-чашки и все такое. Кстати, как она одевается? Как тебе ее наряд? – Не умеет она как следует одеваться – усмехнулась Ольга – Похоже что привыкла в военной форме бегать. Учить ее еще, и учить! – Вот и учи! – сказал я, и подумал о том, что Ольга очень точно поняла суть жизни Насти: бегать в военной форме. То бишь – в камуфляже. Интересно, где она побегала? Скорее всего – Вьетнам. Сейчас там – и ранение получить, и по джунглям побегать. И голову сложить на раз-два. Джунгли – это отвратительно! Уж лучше горы…хмм…Уральские. Или Алтай. В задницу все эти Памиры вместе с Тянь-Шанями! Вместе с горными речками, сбивающими с ног, пыльными долинами и кишлаками, за дувалами которых прячутся пацаны с автоматами. Ольга промокнула глаза и пошла из спальни. Через минуту я уже слышал ее звонкий голос, переплетающийся с глубоким контральто Насти. Кстати, интересно, Настя петь умеет? Голосяра у нее ого-го! Вот бы их с Ольгой дуэтом выставить! Но на явлении Насти народу день не закончился. Было восемь вечера, когда в дверь позвонили. Я как раз сидел у себя в кабинете и задумчиво настукивал по клавишам печатной машинки, готовя доклад для Шелепина по Ближнему Востоку. Услышал возгласы, легкий шум, но не тронулся с места – что бы там ни было, кто бы ни пришел – не до них. Я излагал событияна Ближнем Востоке, начиная с этого года и заканчивая 2018 годом, а это очень непросто. Надо было рассказать и об Арафате, и о несчастном полковнике, на смерть которого смотрела Клинтонша, радостно хлопая себя по ляжкам. И о том, что случилось в Сирии, и почему нам эта самая Сирия нужна. Подробно, с именами и датами. Очень важная тема, очень! Почему сам печатал? Ну а как объяснить Ольге, откуда я беру информацию? В принципе…можно ничего и не объяснять, но…мне так как-то спокойнее. Пусть лучше с Настей вместе дом отдраивает дочиста. Чтобы ни пылинки не было! А я пока что попечатаю. Да ну щас прям! Дадут тебе попечатать всласть! Дверь распахнулась – без стука и предупреждений, и в комнату атакующим танком ворвался Махров. За ним – Богословский. – Вот он! Спрятался от народа! Буржуй! Настукивает тут на машинке, развлекается! А нас руководство дрючит! – завопил Махров, и плюхнулся на диван, задыхаясь, как если бы пробежал три километра спринтерским стилем. – Кто тебя дрючит, кроме твоей Любы? – недовольно скривился я, укрывая напечатанное от нескромных взглядов – Чего развопился? – А что это за девушка у тебя там работает по дому?! – с придыханием сказал Богословский, усаживаясь на диван рядом с Махровым – Я увидел, и аж обмер! Можно я с ней познакомлюсь?! Где ты откопал такое чудо?! Валькирия! Я рядом с ней чувствую себя мальчишкой, которого сейчас начнут хлопать по попе! И самое страшное, что мне даже захотелось, чтобы она меня похлопала! – Извращенцы! – вздохнул я – меня окружают одни извращенцы! Одного кто-то там дрючит, другой мечтает быть отшлепанным! Можно и устроить – щас перегнет через колено, и по заднице. Позвать? А Ольга сфотографирует. Поместим в зарубежном журнале с подписью: так развлекаются советские композиторы. Богословский на отдыхе. И во-первых, здрасте! Чего врываетесь, оглашенные?! Чего надо? Поцелуя помады? И кофе гляссе? – Это чо щас сказал-то? – не понял Махров. – Слова одной песни – не стал я вдаваться в подробности – Так чего притащились? Сам министр культурки-мультурки! И с ним – композитор-тормозитор! – Вот насчет культурки-мультурки и притащились – мотнул утвердительно Махров – Насчет твоих песен-месен под шашлык-машлык. У нас распоряжение начальства: срочно записать твои песни на пластинку. Чтобы ты пел, и тебе аккомпанировал оркестр! И Ольгу запишем, на нее тоже указание. Но – тебя в первую очередь. Итак, давай решать – где и как это будет происходить. Никита – твой композитор, который будет сочинять музыку, под которую ты будешь петь. – Грубо говоря – музыку Михаил уже сочинил, даже партитуры есть – тут же поправил Богословский – Но я должен эту музыку обработать. И еще – мы должны понять, какие инструменты участвуют в исполнении в каждом конкретном случае. Мы должны пригласить нужных людей, и…завтра? – Нет! – сразу пресек я все поползновения – В музыку мы ударимся после пресс-конференции. До нее у меня больше никаких мыслей и никаких дел. Я думать больше не могу ни о чем, как об этой чертовой пресс-конференции! Завтра у меня день занят, послезавтра – пресс-конференция. А уж после нее…мы навалимся на это дело скопом, затопчем так сказать всей толпой. Но прежде…Никита, сейчас я дам тебе перечень музыкальных инструментов, которые нам нужны. Сейчас напишу… Я взял бумагу и стал писать, стараясь делать это разборчиво. Богословский ждал. Когда я закончил и он впился глазами в написанное, лицо его сделалось удивленным, а брови поползли вверх: – Арфа?! Виолончель? Скрипка? И бас-гитара! Синтезатор не проблема…ударник – само собой…но ситар?! Жалейка?! Это еще куда? – Баллады – коротко пояснил я – Ольга будет петь баллады. Там еще гитары со звукоснимателями, ну и…всякое такое. Нам не нужен большой оркестр, нам нужны люди, виртуозно владеющие своими инструментами, и не такое уж большое количество. Рок-группа, или музыкальный ансамбль, как здесь говорят. По списку – найдите лучших, каких можете найти, и будем заниматься. В среду у меня пресс-конференция, уже в четверг можем заняться. – Хорошо! – кивнул Богословский – тогда я возьму партитуры с собой, поработаю над ними. А ты потом мне скажешь, как и что получилось. Мелодия уже есть, попробую сообразить, какие инструменты там потребны. – Я могу на каждой партитуре написать, какие инструменты потребны – пересилив себя (ох, как лень!) сказал я – сейчас Ольге скажу, она принесет. Я подошел к двери кабинета, открыл ее и крикнул: – Оля! Оля, поди сюда! Принеси партитуры на песни! Да, те самые, что мы с тобой писали! Ага… Вот, Никита…сейчас я набросаю на них перечень исполняющих инструментов, или как это у вас там называется, а ты потом прикинешь, что и где играет. Богословский посмотрел мне в глаза, и лицо его было…странным. После паузы он вдруг сказал: – Слушай, Миш…а откуда ты взял эти песни? Кто тебе их исполнял? Или ты мысленно проиграл их, в голове? Если это так…ты гений, Миш! – Будем считать, что мне привиделось – усмехнулся я – Не спрашивай лишнего, ладно, Никита? Сейчас набросаю. В принципе, много времени это самое набрасывание не заняло. По «Любэ» – стандартный набор инструментов – гитары, электрическая и со звукоснимателем, синтезатор, рояль (заменить синтезатором?), баян, ударник. Ушло на все про все минут двадцать, это время Богословский и Махров провели в обсуждении – где записывать песни. Мне честно сказать было все равно – они в этом лучше разбираются. Закончив, вручил партитуры Богословскому, и тот тут же унесся, махнув на прощание рукой и пообещав позвонить, когда все будет готово. Кому позвонить – я так и не понял. Махрову, наверное, не мне же. Соберут музыкантов, потренируются, потом пригласят меня – я оценю, внесу правки, и…начнем решать вопрос. Махров тоже засобирался уходить, но я его задержал: – Погоди, Леш…поговорить. Ты сколько министром? Месяц? Два? Неважно... В общем, я разговаривал с Шелепиным, и он сказал, что я теперь твой советник. Как это будет выглядеть? Я буду тебе подсказывать, какие шаги в культуре желательно предпринять. Я не лезу в твои финансовые дебри, не лезу ни в какие кадровые дела…ты и сам тут разберешься. Я хочу поговорить о черном списке. – О чем?! – не понял Махров – Каком списке? – Черном списке Фурцевой. Неужели не слыша о таком? – Честно сказать – мне не до списков. Тут она такого наворотила…у меня там комиссия работает, подсчитывают убытки. И считают, сколько она разбазарила! Дело будем возбуждать, точно! – Во что, Леш…как советник тебе говорю: срочно займись судьбой исполнителей – Миансаровой, Высоцким, Мондрус, Ободзинским, Мулерманом – тоже. Миансаровой Фурцева просто позавидовала – успеху, молодости, красоте. Мондрус не дают петь, и если так продолжится – в ближайшее время она эмигрирует и будет петь за границей. А нам не след терять хороших певцов. И Ободзинский великолепный певец – Фурцева его просто не любила, да и все тут. Самодурка чертова! Ну а про Высоцкого…ту вообще все понятно. Пора прекращать этот фурцевский идиотизм. – А что Шелепин по этому поводу говорит? – Махров был как никогда серьезен – ты вообще понимаешь, насколько это все…хмм…нужно быть осторожным, резких шагов у нас не любят. – Шелепин меня поддерживает. Разве ты не чувствуешь, в стране веет ветер перемен! Одно то, что убрали Фурцеву и поставили тебя – это что-то, да значит? Тебя ведь почему поставили на это место, ты понимаешь? – И почему? – Во-первых, я просил, чтобы тебя не трогали и вообще…заметили. Во-вторых, ты успешный менеджер, и хорошо поработал в издательстве. А в-третьих…время перемен. Нужны новые, эффективные люди. Ты должен сделать из старой, тухлой системы работы с культурой нечто новое, эффективное. Думать не задницей, как это делала Фурцева, а головой, извлекая пользу для государства. А польза государства в том, чтобы наша культура развивалась, чтобы народу было интересно, ярко жить. Почему популярны мои книги? Потому, что я даю людям возможность отвлечься от серой действительности. Даю им мечту! Так вот ты должен сделать то же самое, только в государственном масштабе. Не только книги, но еще и телевидение, и кино! Людям нужен хлеб и зрелища, не забыл? Зрелища! И тогда они легче переносят невзгоды! Всегда было и будет! И ты должен дать им хорошие зрелища! Кстати, что там с Тарковским? Ты с ним говорил? – Я его пригласил к себе в министерство – на завтра. Поговорю, прощупаю, а уж потом состыкую его с тобой. Пусть почитает книгу, прежде чем начнет с тобой разговаривать. Иначе вы и не поймете друг друга. Ладно…то, что ты сказал про черный список – я запомнил, и буду решать вопрос. Если ты говоришь, что Шелепин курсе. – В курсе. И вот что, тебе нужен дельный человек на Гостелерадио. Выходи с предложением на Совет министров. Сейчас ведь Гостелерадио подчиняется министерству культуры? – Номинально. Подчинили вроде бы как мне, а на самом деле председатель назначается оттуда, из Совета. Я могу только писать представление. – Но вот и пиши. А я со своей стороны сделаю все, чтобы тебе помочь, поставить дельного человека. – И кого? У тебя ведь уже есть кандидатура, так? – Панкин. Главред «Комсомолки». Очень, очень дельный человек! Кстати, на доверии у Шелепина. Панкин перед вами у меня был, интервью брал. Он точно будет на пресс-конференции, найди его и поговори на эту тему. Поговорю. Кстати, а что с книгами? Когда следующая? – Знаешь, Леш…меня так задрала эта текучка, что просто сил нет! Я не успеваю жить! Книги не пишу, только мотаюсь по государственным делам! Кстати, похвастаться хочу…мне ведь Ленинскую премию дают. – Да ладно?! – Глаза Махрова едва не вывалились из орбит – За что?! – Вот щас обидно было! Неужели не за что? – ухмыльнулся я – Маститый писатель, признанный мировым сообществом! – Да нет…я не о том! – досадливо поморщился Махров – Я имел в виду: с какой мотивацией. – За укрепление мира – пожал я плечами – Ну и за все про все. Потому что я хороший человек. Вручать будут двадцать второго апреля, как обычно. – Представляю, как взвоет писательское сообщество! – ухмыльнулся Махров – Это же пауки в банке! Представляю, каких гадостей они про тебя наговорят! Кстати, а что за история в доме актера? Говорят, ты там кучу народа то ли поубивал, то ли отправил в больницу? Это правда? Или врут? – Врут! Никаких куч не отправлял! И никого вообще не отправлял! Их скорая отправляла – хихикнул я, и пожал плечами – Случайно оказался в центре драки. Пришлось защищаться. И что я мог поделать? Пришлось их всех того…укладывать рядком. – Мда…тут по всей Москве такие страсти рассказывают! Даже до меня дошло. Новый редактор, тот что за меня теперь в издательстве – он позвонил. Говорит, в Союзе Писателей шепчутся, тебя полощут. – Слушай, а вообще – как это самое писательское сообщество отнеслось к тому, что я уехал в США и там добился кое-какого успеха? Как отреагировали? – Ха! Как отреагировали?! Письма писали! Клеймили тебя позором! Каждый в отдельности и коллективные петиции. Что они не с тобой, что они тебя осуждают, и что твои книги дерьмо собачье, да еще и буржуазное. Только все странным образом гасло. Уходили письма вверх, и…никакого эффекта. Ни в газетах никаких статей, ни собраний коллективов с разоблачением тебя, подлеца. Уверен, тут без Комитета не обошлось. Это они гасили. Так что даже самый последний идиот понял, что задушить тебя не удастся. А ведь как им хотелось! На меня ведь тоже жалобы писали – мол зажимаю настоящих советских писателей, печатаю буржуазного наймита, предателя родины! То есть тебя. Меня вызвали наверх, я демонстрировал статистику, графики, выкладки, и оказывалось, что я печатаю всех, даже самое дерьмо, книги о соцсоревновании, или о пионерах, которые задерживают шпионов, вот только эффекта от этих правильных писателей никакого. Ты один делал кассу в несколько раз больше, чем все остальные авторы. Да еще и в валюте! А валюта стране – ох, как нужна! Вот это и спасло. А когда начались перемены, когда Брежнев умер – тогда вообще все пошло хорошо. Меня вызвали и предложили возглавить Минкульт. А я что, дурак – отказываться? Но я тебе уже об этом говорил, повторяться не буду. Махров помолчал, и вдруг весело хлопнул по колену: – А я ведь скоро к тебе перееду! Ха ха! Не таращься так, не в твою квартиру! В этот дом! Буду на десятом этаже жить, в трехкомнатной квартире. И правда – если уж министром поставили, так почему не взять себе то, что положено? Ведь правда же? – Правда – улыбнулся я, и Махров снова расплылся в улыбке: – Люба просто в восторге! Так что буду к тебе забегать, как только проголодаюсь! Хе хе… Мда…ну ты себе и гренадера взял в домработницы! Честно сказать я просто охренел! Илья Муромец, а не девка! Вот же уродятся такие! И в домработницы?! Да ей спортом надо заниматься, а не тарелками греметь! – Военнослужащая на пенсии – приложил я палец к губам – После ранения. Только тсс! – Понял! Молчу! – кивнул Махров, и поднялся – Поехал я. Там Люба заждалась, а время-то уже…ооо…ночь на дворе, а я все у тебя сижу! В общем, я тебе позвоню. – Стой! – остановил я Махрова, уже сделавшего шаг к двери – Номер запиши.. Это автомобильный номер. Ко мне «волгу» прикрепили, так в ней «Алтай» стоит. У тебя небось такой же, в министерской машине. Не обещаю, что я всегда буду ездить на ней, но если что – звони. – Ну да, надо же твой «кадиллак» выгулять! – усмехнулся Махров – Про твою тачку уже разговоры по Москве ходят! Мол, чья это белая колымага стоит в гараже высотки. Еще и кабриолет! Я махнул рукой, мол – отстань! – написал номер на листе бумаги, оторвал полоску с написанным и сунул ее Махрову. Он прочитал, кивнул головой и сунул бумажонку в карман. А потом зашагал на выход. У дверей мы простились, пожав друг другу руки, и я опять удивился, какая крепкая у Махрова рука – бывший штангист! Наконец, дверь за приятелем захлопнулась и я остался в квартире один. Если не считать двух женщин, все еще не выцарапавших друг другу глаза. И похоже, не собиравшихся выцарапывать. Я слышал, как они о чем-то говорят, слышал низкий голос Насти и высокий Ольги, но слов не различал. Но главное – интонация голосов была спокойной, а значит, убивать друг друга в ближайшее время не собираются. Смеюсь, конечно. Ольга после моего внушения вряд ли покуситься на целостность кожных покровов Насти, а та вообще мне кажется спокойной, как танк. Сильные люди частенько очень спокойны и выдержаны – зачем им злиться, нервничать, нападать…это пускай мелкота всякая доказывает, что она достойна занимать свое место в этом мире. А сильному ничего доказывать не надо. Он сильный и есть. И это знает. **** Я даже слегка взволновался, увидев знакомые места. Переделкино. Давно я тут не был… А воспоминания хорошие. Дом писателя, спокойная работа…тишина. За палисадниками возятся люди, копаются в грядках. Не все здесь маститые писатели и артисты, есть просто дачники, которые и огурцы сажают, и картошку окучивают. Нашу машину проводили внимательными взглядами, но не особо удивились – мало ли здесь черных волг ездит? Переделкино – это не просто деревня, это концентрация так сказать элиты интеллигенции страны! Тут давали дачи лучшим из лучших! С точки зрения советской власти лучшим…