– Так же – кивнул я, вспомнив лицо того мужика, огромного, рыжего. У него пальцы были как сосиски. Если бы он сумел меня поймать – раздавил бы, как грецкий орех. Но не сумел. Я разбил ему кадык, а потом сломал шею. И да – у него тоже был нож, и он успел меня порезать. Он был очень, очень быстр! Бывший спортсмен. Убийца. – Кому дашь баб? – опять же с непонятной интонацией спросил Аносов – Опасное это дело, с бабами. Мужиков они смогут, а баб? Может давай мы сами их исполним? – Нет! – ожесточился я – Кому достанутся, тому достанутся! А не смогут – их проблемы. Мы здесь не в игры играем. И времени у нас очень мало. – Что, думаешь все-таки начнется? – внимательно посмотрев на меня спросил Аносов. – Вполне вероятно – сухо ответил я – В общем, так: нумерую папки, выписываю фамилии, пишу на листках, будут тянуть жребий. Кому какая кукла достанется, так тому и быть. У нас сейчас двадцать восемь человек, кукол тридцать. Оставшихся отдам кому-нибудь из них, сам решу – кому. И вот еще что…оружие – нож и пистолет с ослабленными патронами. Это для куклы. Курсант – безоружен. – Эдак мы половины недосчитаемся – пожал плечами Аносов – Что-то ты крутовато берешь! Ладно, ладно! Не надо так на меня таращиться! Вообще – ты знаешь, что у тебя взгляд жутковатый? – То есть? – неприятно удивился я – С какой стати? Взгляд, как взгляд! – Неет… – хмыкнул Аносов – Когда ты так смотришь, ощущение, что вот-вот башку свернешь! Аж мороз по коже! И если я, уже привыкший, так реагирую, то что тогда чужие? Те, кто тебя не знает, или мало знает? То-то же…зверюга зверюгой! Так волк смотрит – вроде и не выказывает агрессии, но понимаешь – сейчас клацнет зубами, и тебе кирдык. – Да ну тебя…ерунда какая! – досадливо поморщился я – займись лучше делом. Вон ножницы, вон бумага – режь на квадратики и ставь номера. Все польза будет…а то болтаешь всякую чушь. Кстати, может чаю попьем, раз уж пришел? Заодно расскажешь, почему и как обходишься без бабы. Чего это ты себя раньше времени похоронил? Молодой еще мужик, крепкий, сильный, при деньгах, при квартире, машине – какого черта из себя строишь инвалида? Найди себе бабу, заведите ребенка, и не одного – еще не поздно, черт подери! – Да ну тебя к черту… – досадливо отмахнулся Аносов – С этой службой, какие бабы?! Где их искать?! Вот так и обхожусь…снами. Ладно, хватит об этом. Неинтересная тема. Где там твои чертовы ножницы. И да, давай чаю. И к чаю чего-нибудь, пирожков каких-нибудь. Один голый чай пьют только проклятые англичашки, а мы, русские, должны чай чем-нибудь заедать! Глава 5 – Видите эту коробку? – я ткнул пальцем в обычную коробку из-под обуви – Сейчас подходите, суете в нее руку, и достаете листок бумаги с номером. Вначале идет тащить первый стол, потом – те, что слева. Без суеты, но быстро. Пошли! Курсанты вставали, доставали листок, усаживались на места. Все заняло пять минут, не больше. Я заглянул в коробку, там остались два листка. – Здесь остались два листка. Я отдам их двоим…потом, когда все будет закончено. Гадаете, что это за номера вытаскивали? Это номера тех людей, которых вы должны будете убить. Я сделал паузу, осмотрел класс – курсанты сидели молча. У кого-то на лице ошеломление, у кого-то интерес, кто-то просто равнодушен, или кажется, что равнодушен. – Итак, рассказываю: против вас выйдет человек, вооруженный пистолетом с восемью патронами и ножом. Вы должны будете его убить. Обязательно – убить. Никаких других вариантов. Он тоже постарается вас убить. Кстати, это может быть и женщина. Патроны в пистолете – ослабленные, но убить ими плевое дело. Или покалечить. Никакой защиты у вас не будет – кроме вашей ловкости и умения. Если мы вас зря тренировали, если вы не сможете победить обычного человека – значит, вы нам не подходите. Вопросы есть? – Курсант Орел! Разрешите вопрос? – Давай, Орел. – А если он убьет? Ну…мой противник. – Значит, ты плохо учился. Плохой боец. Напишем, что у тебя случился инфаркт, и актируем. Кстати – на помощь не рассчитывайте. Будут вас убивать – никто и пальцем не шевельнет, чтобы вам помочь. – А женщины? Они что, тоже бойцы? – Нет. Женщины – не бойцы. Но вы обязаны их убить. Не убьете, пожалеете – отчисление. – А кто эти люди? – не унимался курсант. – А вот этого я вам не скажу. И никто не скажет. Вам дан приказ – убить своего противника. Вы должны его выполнить, и не рассуждать – стоило убивать, или нет. Через час начинаем. Самурай, установи очередь. Начнем по возрастающей – у кого первый номер, тот первым и пойдет. Происходить все будет в тире. Все, вопрос закрыт. Я повернулся и вышел из класса, взглянув напоследок в глаза Аносову. Тот коротко кивнул, мол, понял. Все организую. Ночь заключенные провели в камере, спали вповалку, но ничего. Обошлось без эксцессов. Было две драки за место, но быстро затихли – не без участия охранников, отдубасивших толпу направо и налево. На охранников никто не напал – вид двух автоматных стволов, направленных на тебя из-за решетки (страховали), не очень-то разжигает желание побунтовать. Заключенным никто ничего не объяснил. Привезли, «разместили», и…все. Они пытались задавать вопросы, но на них никто не отвечал. В семь часов утра я спустился в «гауптвахту», поздоровавшись с молчаливыми охранниками, одетыми в полувоенную форму (что-то вроде ВОХРы), и остановившись перед решеткой, отгораживавшей камеру от коридора, не очень громко, но ясно и четко сказал: – Все слушаем сюда! Народ в камере зашевелился, ко мне обратились десятки лиц – заспанных, злобных, спокойных, взволнованных – разных лиц. И главное сейчас было – не увидеть в них людей. Потому что они теперь не люди, а «куклы». И нет им пощады. Здесь нет ни одного существа, заслуживающего жалости. Вон тот ублюдок забил всю свою семью молотком – родителей, сестру, брата. Чтобы остаться наследником и жить в свое удовольствие. Придумал историю, что в дом ворвались бандиты и всех убили. Вон тот – грабил и насиловал женщин в городском парке. Он ударил девушку ножом – десять раз. Думал – не выживет. Но она выжила, выползла на дорогу и ее спасли. А еще – она описала его внешность. Потому его и взяли. Этот – ходил по квартирам и грабил пенсионеров. Бил молотком по голове. Поймали совершенно случайно – соседка увидела, как он выходит из квартиры, подглядывала в глазок. А она его знала. Вот этот – знакомился с женщинами, мечтающими выйти замуж. А на свидании у них дома – насиловал и душил. Ну и само собой – грабил. Вообще-то без «грабил» не обходится ни одно преступление. Главное заключено именно в этом слове – «грабил» – а маньячество, это уже потом. Эти двое – банда, настоящая банда. Убили кассира, забрали деньги. Потом еще грохнули инкассатора, и тоже ушли с деньгами. Потом двух милиционеров, которые хотели проверить документы. Еще – случайного прохожего и его жену – те шум подняли. В общем – руки по локоть в крови. А сдала их баба одного из них. Нехрен было хвастаться преступлениями, а потом другую бабу трахать. Вот бывшая и сдала. А ребята крепкие – бывшие спортсмены. Кому-то достанутся…мало не покажется. Вот тот, с туповатым лицом дебила изнасиловал и убил двух девочек, 12 и 13 лет. Подробности даже вспоминать не хочу, настолько это отвратно. Я всех их помню, все подробности преступлений. Мне прислали не все тома дела, сделали из них выжимку, основное, соорудили что-то вроде досье. Но мне этого вполне хватило, чтобы понять. Есть фото, есть описание событий. И я согласен – им жить не надо. – Все слушайте! – повысил я голос – Вы все приговорены к смерти! Вы все заслуживаете смерти! Но вам будет дан шанс. Вас будут выводить по одному, и вы будете драться с нашим человеком. Победите – вас увезут назад в тюрьму. Проиграете – смерть. У вас будет пистолет с восемью патронами и нож. У вашего противника – ничего. Так что шанс у вас есть. Я намеренно не сказал, что их оставят жить. Я сказал, что их увезут назад, в тюрьму. Но никто из осужденных разницы не понял. Никто. Их все равно казнят, но только потом, в тюрьме. Или по дороге в тюрьму. Ни один из них жить не будет – хотя бы потому, что они теперь знают обо мне, и о том, что здесь будет происходить. А нам слухи ни к чему. И мне ведь надо их как-то мотивировать? Чтобы как следует старались порешить моих курсантов… Жалко ли мне курсантов? Конечно, жалко. Но это ничего не значит. Абсолютно ничего. Это служба. Это работа. И те, кто не может ее исполнить – отсеются. Сутками мы делали из них настоящих бойцов, сутками натаскивали, как бойцовых собак. Но если они все еще не могут взять зверя – зачем нам такие собаки? – Эй, вы чего?! У меня двадцать лет! Какая смерть?! – завопил молодой крепкий мужик из угла камеры – Не имеете права! – Я все сказал. Будем выкликать по фамилии. Выходите, идете с конвоирами. Оружие получите на месте. Я развернулся и ушел, не обращая внимания на возмущенные крики, стоны и даже плач. Каждый человек кузнец своего несчастья. Они свое сковали. Кого я бы еще и мог понять, так это вот тех самых бандитов. Эти боролись за крупный куш – их могли подстрелить, они стреляли – грабители, как грабители. Но вот эти мрази?! Стариков?! Детей?! В тире все было готово. Стоял Самурай, как обычно расслабленный и спокойный, как богомол перед сражением, рядом с ним парень, с позывным «Хохол». Он и был украинцем, с говорящей фамилией Сидоренко. Конопатый, с широким улыбчивым лицом – настоящий украинец, какими их представляют на картинках и в литературе. Сам он родом был из Харькова, потомственный гэбэшник. Папаша его дослужился до полковника, и насколько я знаю – служил не следователем, а самым что ни на есть боевым офицером, на фронте. Что-то вроде Аносова. Он и после войны занимался поиском и уничтожением бандеровских схронов. Сын, так сказать пошел по его стопам. Хороший парнишка, и воспитан правильно. – Первый номер у него – пояснил Самурай. – Хорошо – кивнул я – Ходасевича сюда. Знаешь что…пусть кто-нибудь из курсантов сходит за ним. Потом его очередь подойдет – кем-нибудь заменишь. И с охранниками пускай ведет, это уж само собой разумеется. И наручники пусть наденут, нам проблемы ни к чему. Самурай кивнул и вышел из тира, а я подошел к Аносову и остальным инструкторам, сидевшим за стеклянной пуленепробиваемой перегородкой, отделявшей часть тира от общего зала. Здесь разряжали и осматривали оружие, чистили его, да и вообще – перегородка с бойницами могла служить и опорным пунктом, если кто-то захочет штурмовать тир снаружи. Пробить ее можно только из гранатомета. Здесь, на территории Дачи вообще все сделано так, чтобы максимально затруднить штурмующим добиться результата, то есть – искоренить ее защитников. Из тира подземным ходом можно уйти и в дом, и в казарму, и соответственно – за территорию периметра. И вообще – вся территория Дачи сплошная система подземных ходов, как у вьетнамских партизан. Вошел в одном месте – вылез совсем в другом. Кстати, когда планировал Дачу, я имел в виду вьетнамскую систему ходов как образец. Пригодится или нет, я не знаю, но пусть это все будет. Когда ты к чему-то готов, к чему-то очень плохому, это самое плохое обычно и не случается. Но стоит только что-то упустить… Самурай появился довольно-таки быстро, подошел и отрапортовал, что доставка объектов налажена, и что объект скоро будет здесь. Молодец парень. Нравится он мне. Жаль будет, если придется его убить. Если кого-то и пошлют убирать меня – то это его. Не Аносова, не Балу или Хана – Самурая. Почему надо меня убирать? А потому, что мавр сделал свое дело, мавр может провалиться в преисподнюю. Уверен, они сейчас крепко задумались – а нужен ли им Карпов? Выпустить меня за границу? А если я начну работать на Штаты? Передам им ценную информацию? Ведь они еще не знают, что некогда я дал согласие работать на ЦРУ, интересно, как бы сейчас отреагировали? Информацию из меня качнули, теперь на весах лежат – на одной чашке моя полезность, как агента влияния, на другой – опасность того, что я начну работать на спецслужбы США. И на мой взгляд – второе перевешивает первое. Все, кто работает в спецслужбах обладают доброй порцией паранойи, и чем выше стоит человек по рангу, чем больше его опыт работы в спецуре, тем выше уровень паранойи. И тем больше у него желание предохраниться от нежелательных эксцессов. Таков и я. Таковым я считаю и Семичастного. И кстати сказать – насколько я знаю, он может сработать и без ведома Шелепина. Если что – Шелепин друга простит. Вот Шелепина я опасаюсь гораздо меньше. Мне он видится надежным функционером, который доверяет своим сотрудникам и не предает их ни при каких обстоятельствах. И честен, насколько можно быть честным политику. Этим он похож на Путина. А вот Семичастный совсем другой. Он – плоть от плоти КГБ, который ничем в этом плане не отличается от любой другой зарубежной спецслужбы. Все поставлено на дело служения государству – так, как это понимает руководитель могущественной спецслужбы. И если он решит, что человека нужно убрать – уберет без малейших сожалений. Даже если ему симпатизирует (Как Семичастный мне). В общем – я ничуть не обольщаюсь и всегда настороже. И у меня есть свой маленький секретик, о котором не знают ни Семичастный, ни Шелепин, ни кто-либо другой – меня очень трудно убить. Мой организм залечивает такие раны, переваривает такие яды, от которых загнулся бы любой другой человек. Главное, чтобы снайпер не снес мне башку – вот тогда полная печаль. А «Стрелка» мне не страшна. По крайней мере я так думаю. Яды меня не берут – в такой концентрации и в таком количестве. Пока голова цела – ни болезни, ни раны меня не возьмут. Подозреваю, что могу даже отрастить конечность или какой-нибудь орган, если потеряю. Но по понятным причинам проводить эксперименты на эту тему не собираюсь. К черту членовредительство! Первым оказался один из тех самых бандитов, что нападали на сберкассы. Высокий, плечистый, еще не сломленный условиями содержания – этот бывший спортсмен, насколько помню, был мастером спорта по боксу, и являлся в высшей степени проблемной «куклой». Если кто и мог победить курсанта, так это он. Как и его подельник. Смотрит с прищуром – ненавидит, да. А за что ему нас любить? Мы «волки́ позорные», «ментяры», да еще и развлекаемся гладиаторскими боями. Порвать мента – святое дело! Кстати – и у него, и у подельника – «вышка». Ладно они убили несколько человек, так ведь покусились на самое святое – государственные деньги! В особо крупных размерах! А это точно расстрел. Пистолет и нож уже лежали на полу в десяти метрах от стеклянной загородки. Нож – обычная «финка НКВД» – удобная рукоять, есть куда упереть палец при ударе, не соскочит. Никаких тебе украшений вроде гербов или щитов и мечей. Рабочий инструмент, подрезать которым – как два пальца об асфальт. Я бы с такой финкой положил толпу народа. Умея ей работать, становишься невероятно опасным, такого умелого только пристрелить. Взять его живым очень проблематично. Сам бы предпочел убежать (если есть такая возможность) и вооружиться чем-то серьезным, вроде арматуры и мачете. Недооценивают люди ножи, ох, как недооценивают! И напрасно. Пистолет – выпустил все пули, и стал он бесполезной железякой, только гвозди заколачивать. А вот хороший нож – это жизнь. И чья-то смерть. «Кукла» поднял нож, взял в руки пистолет, довольно уверенно выщелкнул из «макарова» магазин, посмотрел на ряд поблескивающих в прорези патронов, недоверчиво помотал головой, ухмыльнулся: – И правда! А я думал – врете! Ну что, давайте сюда вашего парня. Поиграем! Хохол вздохнул, на его веснушчатом лице не отразилось ровно ничего. И вообще – он был похож на деревенского увальня, каким-то чудом занесенного в чуждые ему края. Смотрит эдак вроде как растерянно – «Что я? Где я?!». Забавно. Хохол, кажущийся неуклюжим толстячком, один из самых сильных и ловких бойцов-рукопашников, обладающий мгновенной реакцией. Ему человека поломать – как сушку-баранку раздавить. Очень серьезный противник. Кстати, чем-то напоминает приснопамятного Федора Емельяненко. Тот тоже вечно эдакий слегка рыхловатый увалень, спокойный, как танк. И такой же убийственный. Самурай открыл прозрачную сдвижную дверь, давай дорогу Хохлу, и тот заковылял на «ристалище», размеренно и мягко шагая медвежьим небыстрым шагом. Да, именно так – сейчас он напоминал медведя. Такое у меня было от него ощущение. Медведь – одно из самых опасных и непредсказуемых созданий в мире. Вот сейчас он принимает у тебя из рук угощение, и через секунду – завтракает твоей рукой. И что интересно – никакой агрессии на его морде не было написано. Волк – щерит зубы, рычит, угрожает. Собака – лает, рычит, скалится. Да большинство зверей вначале предупреждают, что нападут, и только потом приступают к делу. Медведь стоит, смотрит, или занимается своими делами, а потом…рраз! Атака! Мгновенная! Быстрая! Смертоносная! Пока Хохол шел в дверь, вдруг вспомнился рассказ Юрия Никулина – того самого, великого клоуна и актера. Он рассказывал, как однажды в цирке они справляли какой-то праздник – то ли день рождения, то ли еще что-то. Подвыпили, и одна цирковая акробатка решила пойти и угостить куском торта несчастного мишку, который сидит в клетке и очень страдает в неволе. Взяла торт, ушла. Приходит бледная и говорит: «Он мне руку оторвал!» Да, она протянула ему торт, он его взял, а потом вцепился ей в руку и оторвал по локоть. Акробатка в шоке и все время повторяла, что на пропавшей в пасти медведя руке осталось обручальное кольцо, надо его найти… Хохол вошел, и дальше все развивалось в высшей степени стремительно. Кукла передергивает затвор, Хохол дергается в сторону, бежит к противнику, постоянно изменяя направление движения. Гремит выстрел, другой, третий. Все пули мимо. Хохол дергается и качает тело так, что понять, в какой точке он окажется мгновение спустя понять совершенно невозможно. Это «качание маятника» – старый, испытанный, и верный способ избежать вражеской пули. Вся группа Аносова владеет «качанием маятника» «на-отлично». Старые кадры! Вот они сблизились, Хохол рыбкой летит вперед, делает кувырок и ногами в подреберье буквально подбрасывает «куклу» в воздух. Таким ударом некогда я победил Мохаммеда Али. И обучил своих парней. Вот почему нельзя противника подпускать на такое расстояние – не успеешь отреагировать. Пистолет вылетает из руки «куклы», однако нож он не выпускает. Медленно поднимается, глядя на то, как Хохол с видом деревенского паренька, нашедшего три рубля поднимает с пола «макаров». – Что, без волыны кишка тонка? – ревет «кукла», перебрасывая нож из руки в руку – Давай, ментяра! Один на один! Что, зассал?!