Никсон улыбнулся уголками губ и вдруг прикоснулся пальцем к уху и подмигнул. Мол, я все понимаю! Слушают! – Я могу попросить руководство твоей страны отпустить тебя со мной. Полетим в моем самолете. Ты, и твоя подруга. Если все так, как ты говоришь, и ты выполнил свою миссию в стране – так что тебе мешает полететь со мной? Ты свободный человек – вот и…вперед! Лети делать бизнес! – Вы улетаете завтра утром? Хорошо. Позволь мне немного подумать – до завтра. Вечером, или завтра утром я дам тебе ответ. Никсон медленно, после паузы кивнул, и выбив трубку в пепельницу, предложил: – Позавтракаем? Сегодня будет тяжелый день – много ходьбы, много впечатлений. Нужно хорошенько подкрепиться. – Позавтракаем… – эхом откликнулся я, и мы неспешно проследовали в гостиную комнату. * * * Первое место, в которое мы отправились – это была Красная площадь. Само собой туда – рядом ведь с Кремлем. Вышел из ворот, и вот она! Ну…не вышли мы, а выехали, но какая разница? Потом все-таки пешком! Перед мавзолеем Ленина если и ездят машины, то только на параде. Площадь полна народа – по одиночке, парами, семьями с детьми – люди улыбаются, машут! Сотрудники КГБ. Да, да – это сотрудники КГБ! ВСЯ ПЛОЩАДЬ ими заполнена! Откуда знаю? Да оттуда же – из своего мира. Знаю, что и как делалось во время визита Никсона в СССР. Перекрыли доступ на площадь простым гражданам, и по ней нормально прогуливались сотрудники КГБ в одиночку и с семьями. И сомневаюсь, что Семичастный с Шелепиным поступили иначе. Вернее уверен, что история повторилась. И это нормально. Я бы точно так же все сделал – рисковать нельзя. Кстати – дурацкая идея поехать на рынок. Вот там – ты никак и ничего не оцепишь. Все, что можно сделать – это напихать своих людей во все возможные подозрительные места и расставить снайперов по всем крышам. И кто это все придумал? Зачем Никсону на рынок? Но не мне выбирать маршрут американского президента. Меня ни о чем и не спрашивали – просто я садился в лимузин вместе с четой Никсонов (с Ольгой вместе, это уж само собой), и ехал до следующего места высадки, по дороге отвечая на вопросы президентской четы. А они спрашивали обо всем. О людях, которых видели за окном. Об очереди к квасной бочке. Об автоматах с газированной водой, к которым тоже стояли небольшие очереди. О фонтане, в котором купались детишки, визжа и хохоча, как ненормальные. Я даже улыбнулся, вспомнив, как вот так же когда-то ползал в теплой воде фонтана возле института геологии и геофизики, а мама терпеливо ждала меня, держа в руках мою "матроску" с отложным воротничком. На душе стало грустно и светло… Никсон не понял, почему я улыбаюсь, решил, что меня развеселили прыгающие в струях воды детишки и тоже улыбнулся, сказал, что в такую жару он и сам бы с удовольствием попрыгал рядом с этими детьми. Однако не может – мировая общественность не поймет его шагов, а оппозиция тут же упрячет в психушку, из которой он не выйдет никогда и ни за что. Они с Пэт весело захохотали, мы с Ольгой их поддержали – я представил, как Никсон скачет в струях фонтана в галстуке, в подтяжках, в блестящих ботинках, и это было бы правда смешное зрелище. Наконец мы подъехали к рынку – Черемушкинскому рынку. Я не знаю, почему именно к Черемушкинскому. И в моей истории Никсона тянуло именно сюда. Здесь ему старушка, торгующая семечками, дала бесплатно пакетик семечек и сказала, что ее трое сыновей погибли на войне. И попросила: "Сделайте так, чтобы войн больше не было!". Нет, эта старушка не была подставной. Известная история. Никсон тогда отменил поход в Большой театр, ходил с пакетиком семечек в руке и о чем-то думал. А потом напился до беспамятства. Не знаю, что там у него делалось в голове в тот момент, но уверен в одном – его зацепило. А раз зацепило – неплохой человек этот тридцать седьмой президент США. Не зря я его спас. Так что есть наверное что-то такое в Черемушкинском рынке, раз тянет туда человека, способного повлиять не только на свою страну, но и на весь мир. В моем времени уже нет Черемушкинского рынка. Вернее он есть, само здание рынка, а вот рынка там нет. Вместо него – стрип-клуб. Или будет стрип-клуб. Новые владельцы рынка в 2018 году его еще перестраивали под клуб… Вот здесь уже никак не заменить всех прохожих на сотрудников КГБ. При всем желании не получится. Конечно, можно часть из них внедрить в якобы обслугу продавцов – подручные мясников, торговцев овощами и так далее. Да и точно внедрили – вон один, неловко рубит тушу огромным мясным топором, достойным плахи палача. Но очень уж так неловко рубит…видно, что мясницкий топор взял в руки совсем уж недавно. Или вон тот парень в слишком чистом халате, зачем-то перекладывает овощи из одного ящика в другой. Медленно, по одной берет луковицы, и перекладывает…перекладывает…и усиленно не смотрит по сторонам. Очень уж занят делом, нет ему дела до делегации, которая зачем-то забрела на этот рынок. И Никсона он точно никогда не видел по телевизору, и вообще ему ничего не интересно, кроме поганого гнилого лука, попавшего в соседство к здоровым луковицам. Вот только глаз косит на сторону… А вообще – не нравится мне здесь. Закрытое пространство, две выхода, которые легко перекрыть и устроить здесь бойню. Терпеть не могу такие помещения! Лучше бы на открытом воздухе. Хотя…не лучше. Конечно, тут нет ни Орсис-Т5000 с патронами 338 калибра Лапуа Магнум (у меня такая была), нет даже "сэвэдэшек" – они только-только пошли в армию. Но та же СВТ, прообраз СВД – метров на пятьсот-восемьсот завалит как нечего делать. Или трехлинейка Мосина с оптическим прицелом – они продаются и в двухтысячные годы. Лягается как лошадь, но оленя пробивает вдоль. Мощнейшая штука. И дешевая. И кстати – кто мешает тому же КГБ приобрести зарубежные снайперские винтовки? Хмм…впрочем – какие у них сейчас снайперские винтовки? Только М21, убогая, хуже нашей СВТ и уж тем более СВД. Не появились еще мощные дальнобойные снайперские винтовки, не изобрели их. Может и есть какие-то частные модели, но мне о них неизвестно. Когда я изучал оружие потенциального противника, запомнил, что НАТО использует в качестве снайперской винтовки именно М21 со снайперским прицелом, полуавтоматическую винтовку переделанную из базовой армейской М14, древней, как окаменевшее дерьмо мамонта. Только в середине восмидесятых сделают более-менее приемлемую винтовку М24, опять же – производное от М21. Это в мое время выбор снайперских винтовок просто огромен, и мощность их выросла на порядки. Сейчас – обычный патрон 7.62, как у "мосинки", как у "калаша". Обвел глазами балконы – вроде заметил снайперов, но не уверен, что это они. Может, просто наблюдатели? Ага…наблюдатели с СВД. Опять – неприятное ощущение, будто кто-то опасный, ненавидящий, смотрит мне в спину. Целит мне в спину! Я снайпер, я чувствую это! Иначе просто не смог бы выжить. Уходить отсюда надо. Плохое место! Я двигаюсь в сторону охраны Никсона (шел чуть позади Шелепина и Никсона, о чем-то оживленно беседующих), и вдруг замечаю, как из-за прилавка в проход вышла женщина, можно сказать девушка – бледная, с широко раскрытыми глазами. В руках у нее овощной ящик, и видимо довольно-таки тяжелый, потому что несет она его с трудом, едва переставляя ноги. Наперерез ей тут же пошел охранник Никсона – высоченный квадратный парень с армейской прической. До девушки довольно-таки далеко, но я теперь вижу как в юности, а может и лучше. Симпатичная девица, лет двадцать от роду, не больше. Лицо тонкое, можно даже сказать – интеллигентное. На голове косынка. Эдакая комсомолка с плаката двухтысячных "под старину". До девушки метров пятьдесят, охранник идет небыстро, посередине прохода между прилавками. Секунд через десять они встретятся…и тут я замечаю, что девушка ускорила шаг и почти что перешла на бег. И картинка сложилась. Я с криком – "Ложись!" – бросился вперед, за отпущенные мне мгновения соображая, кого мне защищать – то ли своих, Шелепина с Семичастным, то ли Никсона, но первое, что сделал – сбил с ног Ольгу, которая естественно ничего не поняла. Как, впрочем, и все остальные. Ольгу сбил подсечкой, она еще падала, вытаращив глаза и раскинув руки, а я уже несся вперед, выжимая из своего организма все, на что он был способен. Время замедлилось – я видел, как охранник возле Никсона, шедший чуть позади и слева от него медленно обернулся на мой крик и бросок, и почему-то потянул из кобуры пистолет. Зачем он это делает – времени сообразить не было. По дороге срубаю Семичастного – такой же подсечкой, как и Ольгу, и огромным скачком прыгаю к двум самым могущественным лицам в в двух самых могущественных странах мира. Они тоже начали оглядываться на крик, но мне было уже не до них. Охранник успел-таки выдернуть пистолет и первая пуля рванула рукав моей рубашки – я успел уйти с вектора выстрела. Вторая пуля "двоечки" ушла вверх, в потолок. И я вырубил охранника классическим крюком справа. А потом прыгнул на президента с его женой и генерального секретаря, и всей своей стокилограммовой тушей сбил их с ног, впечатывая в грязный пол рынка. И тогда бабахнуло. Так бабахнуло, что я на несколько секунд полностью потерял ориентацию в пространстве и перестал слышал. Когда очнулся, сбросив с себя тошнотную одурь, первое, что ощутил – это запах. Запах сгоревшего тротила. Я знаю его, этот запах – едкий, вонючий. А потом – запах крови и нечистот. И этот запах я хорошо знаю. Так пахнут разорванные на куски тела, смешанные с землей и кусками металла. Сладковатый такой запах, железистый и сортирный. Наши кишки так пахнут, если их вырвать из тела и расплющить о землю.. На мне, на лице что-то лежало, что-то не позволяющее смотреть, теплое и неприятно-скользкое. Я протянул руку, толкнул…ЭТО шлепнулось рядом со мной, оставив у меня на груди щупальца-кишки, свисающие из-под оголенных ребер. Половинка тела, вернее – грудина с остатками брюшных мышц, из-под которых и тянулись эти самые кишки. Судя по всему – мужчина. И тут же в голове картинка – девушка с ящиком, охранник, который спешит ей навстречу. Наверное – это он, охранник. Вернее – его верхняя часть без головы и шеи. Помотав головой, встаю на четвереньки, удивляясь, что не слышу совсем ничего – ни своего натужного дыхания, ни скрежета ботинок по засыпанному битым стеклом каменному полу. Да, пол весь блестит, будто кто-то нарочно старался украсить его новогодней мишурой. Во время взрыва вынесло все стекла купола, и часть их осыпалось назад ярким стеклянным дождем. Теракт! Я все вспомнил! Это был теракт! Девушка до боли походила на террористку-смертницу из моего мира! Я почуял ее страх, ее самопожертвование, и я успел! Успел?! Разве я успел?! Что с остальными?! Пошатываясь – встаю и оглядываюсь по сторонам, в ушах все еще вата и я практически ничего не слышу. Только вижу, да и то плохо – не потому, что глаза отказали, просто в рынке сейчас стоит облако пыли пополам с едким дымом, черным таким, густым, заставляющим закашляться и выблевать наружу съеденное и выпитое. Видно шагов на пять вокруг, не больше. Но пока что и этого мне хватает. И первое, что делаю – ищу Ольгу. Плевать на властителей, плевать на всех! Ольга где?! Вижу. Вроде цела, если не считать кровоточащей царапины вдоль предплечья. Вид такой, будто кто-то взял гвоздь и процарапал ей вдоль руки. Ольга сидит, бессмысленно хлопает глазами, трясет головой. Молодец, девочка, уцелела! А остальное все приложится! – Ты как? Как себя чувствуешь? – ору вроде во все горло, а себя не слышу. Так, какой-то писк вдалеке. Ольга непонимающе смотрит на меня, потом касается ушей кончиками окровавленных пальцев, и неуверенно мотает головой. Мол, не слышу! Я показываю на ее руку, обвожу вокруг тела ладонями и киваю на нее. Она понимает, досадливо морщится, касаясь длинной, запорошенной пылью раны и машет рукой – нормально! Буду жить! Я по губам догадываюсь, что она говорит, киваю. Ладно, теперь попробовать узнать, что там с моими боссами. Со всеми тремя. Шагаю вперед и тут же едва не наступаю на Семичастного, который лежит навзничь, затылком ко мне. Пиджак порван в нескольких местах и окровавлен. Трогаю шею – чувствую, как бьется пульс! Живой. Слава богу – живой. Старый грубиян мне нравится, есть в нем что-то настоящее, хотя ухо с ним надо держать востро – ради дела никого не пожалеет. Кроме своего друга Шелепина. Ко мне он относится дружески, можно сказать как к приятелю, но это ничего не значит. Я для него инструмент, средство для выполнения задачи. А задача у него одна: "Жила бы страна родная, и нету других забот!" – как в песне поется. И тут…надо будет – он и меня грохнет, если увидит, что я угрожаю существованию страны. За ним не заржавеет. Уверен, это он грохнул и Брежнева, и Андропова. Поставлю сотню против рубля – он. Пока что оставлю его на месте. Кровью так уж сильно не истекает, так что пускай полежит. У меня тут два биг-босса возможно что кончаются в эту минуту, не до Семичастного сейчас! Одного биг-босса я нашел сидящим на полу и обнимающем рыдающую жену. Пэт была испачкана, слегка порезана осколками, но цела – как и ее муж. Когда я навис над ними, Никсон что-то мне сказал, подняв на меня взгляд, но я похлопал по своим ушам, мокрым от крови, и пожал плечами: – Не слышу! Оглох! Видимо Никсон меня услышал, или тоже прочитал по губам, потому что кивнул и снова занялся женой, не обращая внимания на крупинки стекла, покрывающие его волосы и плечи. Шелепин был легко ранен – пиджак на плече распорот, белая рубашка окровавлена. Я посмотрел рану, не обращая внимания на гримасы босса, и облегченно вздохнул – ерунда! Царапина! Я успел! Шелепин вдруг показал на мою грудь, я опустил взгляд…черт! Рубашку рассекло, как мечом. На груди и животе – длинная глубокая царапина-рана. Меня как морозом обдало – значит снаряд из взрывного устройства прошел вдоль меня. Я хорошо помню, как бросился вперед, сбил Шелепина и Никсона с его женой, упал на них, и…взрыв. Вот тогда нечто из заряда и прошло между мной и Шелепиным – чуть ниже – не было бы Шелепина. Чуть выше…больно, наверное, когда нечто вроде шарика из подшипника пронизывает тебя насквозь – входя в шею и выходя из паха! Скорее всего я все равно бы выжил, и даже поправился, но это заняло бы много времени. И кстати сказать, моя способность к регенерации не отключает боль от ран. Болит, и еще как болит! Я снова помотал головой, потрогал уши, поморщился…почему же мне так досталось взрывной волной? Хмм…так я же был выше, чем те, кого сбил – считай, на их спинах лежал. Вот мне больше и досталось. А вот тем, кто остался на ногах не повезло. Снаряды из взрывного устройства изрешетили их так, как если бы несчастных расстреляли из пулемета. Один из снарядов лежал рядом с охранником Шелепина, мужчиной лет сорока, его вроде как звали Володей. Охраннику снесло верх черепа вместе с мозгом, и ролик от подшипника лежал рядом с черепной коробкой. Видимо при ударе снаряд погасил скорость движения, изменил его направление и ударившись о каменный прилавок отлетел назад, к человеку, которого он убил. Даже удивительно, как мы сумели уцелеть при такой интенсивности обстрела элементами бомбы. Понятно…они почти все прошли над нашими головами на уровне около метра над полом – это нас и спасло. Чуть бы ниже… Могу сделать только одно предположение – смертница несла ящик как раз на высоте примерно метр над полом. Бомба была начинена роликами и шариками по бокам от тротилового заряда, так что и полетели боевые элементы почти горизонтально над полом. Только некоторые по каким-то причинам изменили траекторию движения и едва нас не прикончили. Почему изменили? Да кто их знает…что-то значит помешало. Например – те же доски ящика. Чуть-чуть подправили траекторию – и все, пишите письма из рая! Или из ада…это уж как получится. Снова оглядываюсь по сторонам. За те минуты, что я занимался с выжившими, дым поднялся на достаточную высоту, чтобы можно было увидеть картину разрушений. А их хватало. Ближайшие к эпицентру взрыва прилавки раскололо ударной волной на куски и отбросило на несколько метров. Те, что были подальше – сдвинулись и треснули, завалившись назад. Те, что остались на месте – все в щербинах от попаданий начинки взрывного устройства. Люди, везде люди – разорванные на части взрывной волной и снарядами, изрешеченные так, что трудно даже понять – мужчина это, или женщина. Почему-то яркой картинкой высветилось – густая лужа чернеющей, уже застывающей крови, и в ней три апельсина – блестящие, яркие под лучами солнца, пробившимися через раскрытые взрывом окна на крыше рынка. Я поднял голову…да, дым улетучился, ветер, ворвавшийся в лишенный стекол купол будто нарочно выдул ядовитый дым, оберегая нас, уже слегка отравленных продуктами горения взрывчатки. В горле першило, подташнивало – то ли от контузии, то ли от проникшего в легкие ядовитого дыма, но в принципе чувствовал я себя вполне неплохо. Да, начала болеть рана, да, я практически ничего не слышал, да, в горле першит и тянет закашляться, но двигаюсь не хуже, чем до взрыва, контролирую свои действия и размышляю вполне спокойно, быстро и четко. И первое, что приходит в голову – отсюда надо убираться, и быстрее. Куда? В аэропорт. Никсона надо увозить. Если его убьют – высока вероятность начала войны. И это будет последняя война в жизни человечества. Потом буду думать – кто это сотворил и зачем, сейчас не до того. Хотя…и так ясно – кто. Те, кому очень не понравились преобразования в стране. Те, кто мечтает вернуть все на ортодоксальный путь. Те, кому не нравится сближение США и СССР, кому надо, чтобы эти страны постоянно были в состоянии холодной войны. "Ястребы" с той и с другой стороны. Не удивлюсь, если в заговоре участвуют и недобитки из ФБР. В машины! Уезжать! Шагаю к Семичастному, говорю ему, стараясь не кричать как глухой: – Срочно президента в аэропорт! Дело пахнет керосином! Это только начало! – Что это вообще было?! – Семичастный, похоже что до конца так и не соображает. Досталось ему крепко. Вон, еще и на виске рана, которую я не заметил. Похоже, что роликом приложило. Возможно череп подломало. Как он вообще еще на ногах держится, после такой-то контузии?! Крепкий мужик, ничего не скажешь. – Это была террористка-смертница! – говорю-кричу я, и вдруг понимаю, что слышу Семичастного и себя! Слышу! Глухота отступает! Ну слава тебе господи…без слуха трудновато будет отсюда выбраться. – Вставайте! Все вставайте! – кричу я Никсону и остальным – Господин президент, нам нужно покинуть это место! В машину! Все – в машину! Ваш лимузин бронирован? – Н-нет! – после некоторой задержки отвечает Никсон – Не бронирован. – Тогда в нашу машину! Товарищ Семичастный, наша…ваша машина бронирована? – Да…кроме крыши – после небольшой паузы отвечает Семичастный – Но зачем сразу в аэропорт? Сейчас мы разберемся! Уверен, сюда уже едут! – Я тоже уверен – мрачно сообщаю я – Только вот КТО едет, это большой вопрос. В машину! Все – в машину! Потом разберемся! Шелепин пытается что-то сказать, не трогаясь с места – то ли хочет оказать помощь раненым вокруг нас, то ли отдать какое-то распоряжение, но я тут же перебиваю, не до сантиментов и разногласий. Сейчас я командую, боевой офицер! – Вперед, скорее! Вперед! – кричу я, и схватив Ольгу за руку толкаю ее к выходу. Она неуверенно шагает, потом ускоряется и уже почти бежит. Я дергаю с пола Никсона, потом его жену, и обняв их обеими руками толкаю вперед, кричу, преодолевая муть, застывшую в их широко раскрытых глазах – Скорее, в машину! Надо уезжать! Скорее!