– Она жива – холодно отвечаю я, и вижу, как глаза Никсонов расширяются от удивления. Пэт хотела что-то сказать, но Ричард (я это заметил) сжал ее локоть. И я понял – они считают, что я спятил. Не хочу смириться со смертью моей женщины, и на этой почве "поехал крышей". – Я не спятил – добавляю холодно, и поворачиваюсь, чтобы глянуть на люк, из которого продолжают вылезать наши бойцы. Наверху уже человек двадцать, всего их сорок с небольшим человек. Скоро в этом здании станет тесно. Но наружу пока никто не выходит – ждут. – Давай! – киваю я Аносову, молча наблюдавшему за нашей беседой – И не надо так на меня смотреть! – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Как и всегда – кивает он, и командует – Первая группа – на выход. Действуем по схеме пять! Дверь здания открывается. Я не знаю, как его назвать – снаружи это старый сарай, на котором висит здоровенный амбарный замок. Старые доски скрывают бетонный блок, наполовину углубленный в землю. На крыше здания – дерн, растет трава, вокруг – заросли крапивы и еще какой-то хрени, сквозь которую и пролезть-то проблематично. Насколько знаю – дерн с этой дрянью откуда-то специально привезли. Охотников продираться сквозь эту колючую пакостьёё вряд ли найдется больше чем ноль экземпляров. Машины заранее загнали в лес, укрыли камуфляжной сеткой – еще мы только въехали на территорию Дачи, так сразу же машины пошли сюда – заправленные, загруженные оружием, припасами – патронами и едой. Ну и всем остальным, что нужно небольшому отряду для перемещения по тылам врага. Да, да – именно так: "по тылам вражеских войск". Все, кто сейчас вокруг нас сразу же относятся к числу врагов. В том числе и мирные жители, которые могут нас "вложить" кому надо. Два УАЗа, и два "козлика" – ГАЗ-69. УАЗы – "буханки". Насколько я помнил, в них можно напихать десять человек – скамьи вдоль стенок, и два места впереди, водительское и пассажирское. В "козлики" – восемь человек. На скамьях шестеро, и двое спереди. УАЗ-469 еще нет, они появятся только через год. Эти же колымаги хоть и едут, но не сказал бы, чтобы очень шибко. Это я про "козлики". Буханки – те вполне приемлемая техника, если не считать того момента, что эти цари бездорожья на самом деле скопище убогих, постоянно ломающихся деталей, изначально готовых к непредсказуемой поломке. Чего-чего, а про УАЗы я знал все, что можно про них знать. Мразная машина! Только настоящий, упоротый патриот может называть эту машину "хорошей", или просто несведущий в вопросе человек. Но…других-то нет! Моя любимая "Нива" появится только в 1977 году. А про какой-нибудь лендкрузер и говорить нечего – сейчас крузаки только 55 серии, но им никогда не попасть на советский рынок. Да и кто купит такую дорогую машину? В общем – плачь, не плачь – а голову на плаху клади. Главное – чтобы топор был острым. Надеюсь, эта отрыжка советского автопрома все-таки довезет нас куда нужно. Эх, жалко моего "кадди", разнесенного в молекулы ракетами "Градов" (я оставил его у Дачи). Впрочем – я все равно бы сейчас на нем не поехал. Во-первых, он не то что не выехал бы из леса – его и загнать сюда бы не сумели. Во-вторых, только глупый не знает, что писатель Карпов, а он же предатель Карпов – ездит на белом кадиллаке с открывающимся верхом. А мне светиться сейчас ни к чему. Лезу в "буханку", отдаю Аносову распоряжения. Он распределяет бойцов по машинам, тем, кто не влезли, приказывает добираться пехом – туда, куда приказано. Они знают – куда. И вот машины завывая коробками передач и взревывая движками пробиваются по пробитой их же колесами небольшой колее. А позади, там, где был мой дом, грохочут разрывы. Сердце щемит – хоть и не на мои деньги построен дом, но мне его очень жалко. Мне там было хорошо. И просто – этот дом был красив. Впрочем – все впереди! Буду жив – будут и дома, и кадиллаки, и все, чего душа пожелает. Даже вертолет куплю, мать его за ногу! У меня что, денег нет на летающую тарахтелку?! Жить надо так, будто живешь последний день! Сдохну – и денег мне уже будет не надо. Так почему сейчас не пожить?! Столько планов – громадье! И один маленький кусочек металла может лишить меня всего на свете – обидно, черт подери… Пустая ночная дорога как вымерла. Ни попутных машин, ни встречных. Фонари нигде не горят, тишина. И только грохот и зарево, грохот и зарево позади нас. И что там может гореть?! Там ведь живого места уже нет! Жаль местных жителей, которые сейчас попрятались куда-нибудь пониже уровня земли, и сидят, трясясь от страха и проклиная тот день, когда в поселке поселился знаменитый писатель (ни дна ему, ни покрышки!). Но я не виноват, товарищи…хмм…вообще-то виноват, но…да плевать! Ничего с вами не случится! Ну пару раз обделаетесь от страха – и чего?! Две пули в грудь вам все равно никто не всадит, так что заткнитесь и сидите, не высовывайте нос. И все будет в порядке. Вот чем отличаются наши, советские люди от американцев? Американцы при звуке выстрелов и взрывах ложатся на землю и не поднимают головы. Что наши делают? Ага, точно…ну как не поглядеть, что там творится?! Обязательно надо высунуться! Удивительная реакция, наверное присущая только нашим людям. Так, ладно…о чем говорит пустынная дорога? О том, что на ней стоят кордоны. Это – рупь за сто. И возможно – не один кордон. Так и оказалось. Кордон нам попался через двадцать километров, на КП ГАИ, на развилке дорог. Обычная двухэтажная кирпичная будка, внизу непонятно что – вроде как гараж для машин (зачем-то), наверху стеклянный "скворечник", в котором собственно и сидят гаишники. Только вот гаишников сейчас не было. Стоял бэтээр, ствол пулемета которого прикрывал шоссе, а еще – два "козлика", возле которых тусовались человек семь с автоматами Калашникова в руках. Все в военной форме, род войск непонятен – типа общевойсковики. Но это ничего не значило – комитетчики могут надевать любую форму, и любую одежду. И показывать любые удостоверения – от сантехника до…кого угодно. Чаще всего используют ментовские "корочки", так удобнее – вопросов меньше. Бэтэр тут же выдвинулся поперек дороги, перегородив нам путь, а вояки медленно, можно сказать нога за ногу двинулись за ним, но как я заметил – держа руки поближе к спусковым крючкам автоматов. Ребята – видно что тертые, да и ребятами их назвать…в своем времени я бы назвал их контрактниками – на срочников парни никак не тянули. Оперативники комитета скорее всего. "Волкодавы". – Приготовьте эрпэгэ! – скомандовал я – Боевая готовность! Стрелять по команде – гранатометчики – два на бэтэр, третий убирает воронье гнездо. Остальные следят. Без боя точно не обойдемся. Это не армейцы, это комитетчики. И берегите головы, когда гранаты полетят. Один из "армейцев", вооруженный только "Стечкиным" подошел со стороны пассажирского места, и небрежно бросив руку к виску, сообщил: – Капитан Железной. Кто такие, откуда движетесь, с какой целью? – Генерал Ковалев! – представился Аносов, использовав документы прикрытия, выданные еще перед Сенежем – Движемся в Москву. Цель сказать не могу – военная тайна. С какой целью нас остановили? – Выявляем лиц, причастных к организации антигосударственного заговора – туманно пояснил капитан (если он капитан!). Из его слов определить на чьей он стороне было совершенно невозможно. – И кто эти лица? – осведомился Аносов, сжимая в правой руке "Стечкин", направленный прямо в живот проверяющему. За закрытой дверцей не видно. Если что – пуля легко прошьет тонкую жесть дверцы и вопьется в тело. – Государственная тайна! – так же холодно ответил "капитан" – Предъявите к осмотру автомобили, выйдите из машин. При попытке направить оружие будете расстреляны без предупреждения. – Прямо вот, без предупреждения расстреляете генерала кэгэбэ?! – деланно удивился Аносов, делая рукой знак за спинкой своего сиденья. Знак это означал: "Полная готовность!" – Прямо вот так, без предупреждения! – враждебно буркнул "капитан", почуявший неладное, и сделавший почти незаметное движение – будто желал то ли отойти, то ли упасть на землю (он частично перекрывал вектор стрельбы). Но не успел – ни отойти, ни упасть. Очередь из "Стечкина", поставленного на автоматическую стрельбу согнула и отбросила "капитана" к обочине, превратив его внутренности в кровавую кашу. Тут же откинулись окна-амбразуры в борту УАЗа, и все, кто был в салоне, упали на пол – получить огненную реактивную струю в лицо удовольствие совсем даже никакое. И бумкнуло! Да так, что чуть перепонки не полопались! Обшивка напротив выхлопа гранатометов заполыхала, и пришлось тушить ее огнетушителем, заранее приготовленным для такого случая. Вонища – не продохнуть! Хорошо еще, что обшивка здесь можно сказать условная – тоненькая картонка с пришитой клеенкой, а дальше уже металл. Но прогорела она начисто. Кстати – и стекла в салоне повылетали. Не машина теперь, а хрен знает что. И в ушах у нас как вата заложена. Бэтэр не приспособлен выдерживать бронебойные гранаты из РПГ-7. И наверное, никто не приспособлен – даже американские "Абрамсы" и Израильские "Колесницы". Жгли их из наших гранатометов просто на-раз. В общем – бэтэру очень не понравились две дыры в борту, и он заполыхал неярким, но бодро взявшимся за дело коптящим пламенем. И тут же взорвалось "воронье" гнездо – гранатометчик был снайпером и никогда не промахивался. Даже когда над ухом бабахают соратники. А следом ударили автоматные очереди. Вначале, само собой – по нам. В бок, откуда и прилетели гранаты. Вот только одно "но" – эти УАЗы были бронированы. И движки на них стояли непростые – форсированные. Долго они не прослужат, но тащить бронированную махину плюс тонну груза они смогут. Доедут до места, а нам другого и не нужно. Пули калашей 7.62 дырявили борт, превращая его в металлические лохмотья, но под жестянкой – тонкие броневые листы, которые держат даже бронебойные пули калаша. И только что это доказали. А вот ответные очереди были гораздо результативнее – они буквально скосили людей из кордона. Стреляли из машин позади нас, пока неприятель пытался отомстить за сожженный бронетранспортер. Нам было не до стрельбы – мы и свой-то голос не слышали. На век запомню – как это стрелять в ограниченного объеме из РПГ. Все закончилось в считанные секунды – вот летят гранаты, и пламя опаляет обшивку УАЗа, вот грохочут очереди, и…тишина, прерываемая только лишь треском и гулом разгорающегося пламени. Впрочем – еще и одиночные выстрелы. Три выстрела. Боец, выскочивший из УАЗа добил раненых. Нельзя оставлять за спиной никого из тех, кто бы мог рассказать о том, что здесь было и кто здесь был. Увидеть Шелепина и Семичастного они не успели, но сопоставить колонну машин с запертыми в Даче "преступниками" – особого ума не нужно. А теперь – кто здесь был, кто раздолбал кордон – пускай сами думают. Но потом, когда мы будем отсюда уже очень далеко. Наверное – очень далеко. Осторожно объезжаем горящий бэтэр (сейчас начнут рваться патроны), изрешеченные "козлики" – едем дальше, набирая скорость и внимательно глядя по сторонам. Если есть один кордон – почему бы не быть и другому? Но нет. Больше кордонов не было. То ли у "оппозиции" не хватило сил выставить несколько кордонов на каждом направлении, то ли просто раздолбайство, или банально повезло – в любом случае, мы прорвались в город без каких-либо задержек в пути. Хорошо, что эти комики не догадались прострелить нашим машинам колеса – вот тогда дело было бы швах. На Ленинский проспект, к моей кооперативной квартире (за которую, между прочим, я заплатил свои кровные денежки!) мы подъехали в почти полной темноте – если не считать освещением огромную, красноватую Луну. То ли нарочно распорядились погасить фонари (идиотов-то хватает!), или это сделано специально, и тогда я напрасно ругаю неизвестных, обесточивших всю улицу – в темноте попасть в искомую квартиру незаметно будет гораздо легче. Первыми туда пошла группа, возглавляемая одним из бойцов "Омеги". Они проверили квартиру – все было спокойно. Затем вывели Никсонов и Шелепина с Семичастным, и почти бегом повели туда же. Аносов вместе с Головлевым остались возле УАЗ, а когда ВИПов увели, Акела подошел ко мне и сказал: – Я с тобой! – Куда со мной? Иди, занимайся своим делом! – Сказал же – я с тобой! Ты небось в Склиф собрался? – В Склиф – буркнул я, и приказал – Поехали! Оружие наготове, без команды не стрелять. И побыстрее! Аносов и Головлев запрыгнули на свои места и УАЗик сорвался с места. Не так, чтобы провернуть колеса до черного следа – но быстро, не вызывая резким стартом особых подозрений. Мало ли зачем "буханка" ездит по ночам? Это не девяностые, и не двухтысячные, когда от ночной машины ожидают какой-нибудь пакости. Это времена застоя, времена, когда в людей не стреляют на улицах, и когда на применение огнестрельного оружия во время совершения преступления выезжает не меньше чем районный прокурор. По крайней мере – так было раньше. А сейчас все может измениться. В темноте и полутьме освещенных улиц избитый пулями бок уазика не особо бросается в глаза, хотя я и подумал о том, что надо было взять целый уазик. Чтобы не вызывать подозрения. Но опять же – доехали до места без приключений. Вот он и Склиф – старый, добрый Склиф, скопище надежд и отчаяния людей. Подъезжаем прямо к приемному покою, туда, куда паркуютсямашины скорой помощи. Дверь закрыта, видимо все спят. Даже странно – в стране почитай гражданская война, а эти дрыхнут как сурки. Не меняется у нас ничего с годами, ох, не меняется! Звоню, нажимая на кнопочку звонка, очень похожую на сосок женской груди. Где-то далеко в недрах больницы раздается дребезжащий звонок – я слышу. И никого…не шевелятся! Жму еще раз, еще…никакого эффекта! Бью ногой в дверь – еще, еще! Что они там, трахаются, что ли?! Или померли все?! Ну как можно не услышать такой грохот?! Голос из-за двери, женский: – Ну чего, чего ломитесь?! Сейчас открою! Уже в туалет отлучиться нельзя, сразу дверь с петель сносят! Пожилая санитарка вглядываются во тьму, подслеповато щурясь после света ламп дневного света, и тогда я шагаю вперед: – Врача сюда! Быстро! Хирурга! Огнестрельные ранения, нужна помощь! – Щас, щас, миленький! – бормочет санитарка и неожиданно быстро срывается с места. Пока я укладываю Олю на каталку, освобождая ее от брезента, появляется и врач – мужчина лет сорока, помятый со сна, в перекошенном на голове медицинском колпаке – не знаю, как этот колпак называется. Врач смотрит на меня, смотрит на Олю, и в глазах его разгорается огонь понимания – наконец-то проснулся, черт его подери! Сонное выражение слетает с лица хирурга, он шагает к Оле, щупает шею. Оглядывается на меня, недоуменно пожимает плечами: – Она ведь мертва, и давно. Пульс не прощупывается, температура тела меньше, чем у нас в помещении. Ее в морг надо, хирург тут ни к чему. А еще – мы обязанные вызвать милицию. Где вы взяли эту девушку? – Это моя невеста – цежу я сквозь зубы, и холодно взглянув в ясные очи экскулапа, достаю из кобуры здоровенный "Стечкин". Достаю из него магазин, якобы проверяя наличие патронов, а потом так же невозмутимо приставляю ствол пистолета к виску побледневшего, перепуганного насмерть врача. – И она жива! – добавляю я – у нее сердцебиение. Только вот раз оно в несколько минут. Вы, доктор, должны достать из ее тела пули. И так достать, чтобы ничего в теле не повредить. Увижу, что вы действуете как мясник – я вам просто отрежу уши. А потом прибью их на стену. А может просто выбью вам мозги одной пулей! Только не надо банальщины типа: Да что вы себе позволяете! Да как вы посмели!". Посмею, и еще как! – Стойте…а вы не тот ли… – Тот, тот! – отмахнулся я – Быстро ее в операционную! И я буду стоять рядом и смотреть, как вы тащите из ее тела пули, отравляющие организм. Через десять минут раздетая донага Ольга лежала на столе. Лежит – будто спит. Красивая, холодная, как спящая царевна. Сердце даже засбоило от волнения – неужто не получится? Хирург притащил инструменты – я внимательно осмотрел приготовленный набор, придя в конце концов к выводу, что это все-таки стерилизованные железяки, а не инструменты прозектора. – Эскулап, не дай бог она помрет по твоей вине! – предупредил я еще раз, пытаясь внедрить в голову упрямого врача мысль о важности происходящего – Запомни, режешь не труп а живого человека! – Да труп она, труп, хоть убейте! – уже в полном отчаянии воскликнул хирург – вы сумасшедший! – Она в летаргическом сне – тяжело сказал я – У нее кровь льется, видишь? И хватит разговоров – работай давай! Большего от тебя не требую. Выполняй свои врачебные обязанности не жужжи. Достань пули и зашей раны. А потом сделаешь мне с ней трансфузию. Ну чего вытаращился? Сделаешь массивную гемотрасфузию – умеешь, надеюсь? – Это надо Петра Васильевича звать – он у нас переливаниями крови заведует – забормотал хирург, продолжая таращиться на меня выпученными глазами – А группа крови? – Моя – вторая. У нее – первая – оттарабанил я, и поторопил – Расскажи, где искать этого твоего Петра Васильевича и приступай. К его приходу раны должны быть уже зашиты. Хирург быстро объяснил, где в здании обитает Петр Васильевич, и наконец-то влившись в работу, приступил к делу. * * * Дзынь! Металлический цилиндрик брякнулся в белую эмалированную посудину и покатился, оставляя за собой кровавый след. Все, вторая пуля. Теперь зашить… – Одна прошла через легкое, в результате чего те заполнились кровью и раненая не могла дышать, вторая рядом с сердцем – медленно, устало сказал хирург – Я сделал все, что мог. Зашил, жидкость из легких откачал – насколько было возможно, слишком много откачивать нельзя. Аппарат ИВЛ подключили, как вы и требовали. ДП-8, только недавно получили. Вы уверены, что готовы к трансфузии? Если кровь уже начала разлагаться, вы получите в организм самый настоящий трупный яд, и скорее всего этого не переживете. Я не хочу, чтобы у меня были проблемы! Я вас официально предупреждаю – вы умрете, если начнете обмениваться кровью с трупом! – Миш…может и правда не надо? – шепнул мне в ухо Аносов – Миш, ты же сам сказал, что она умерла! Я все понимаю…