– Не нужно ничего подписывать. – Уокер теперь уже похож на доброго дедушку. Ну как же – дело сделано! Дичь в силках! А тогда чего переживать? – От вас нужно только добровольное сотрудничество, посильное сотрудничество. И кстати, да – мы вас поддержим и финансово! Вам же придется пробыть в нашей стране неопределенное время! Месяц, а может, и два, пока не закончится расследование. Так вот, чтобы ваше пребывание в нашей стране было комфортным, мы вас слегка профинансируем. Не миллионы, конечно! Увы, на миллионы вы пока не наработали, но аванс в сумме десяти тысяч долларов вполне заслужили. Этот небольшой аванс показывает, что государство может быть щедрым к тем, кто к нему лоялен, к тем, кто заботится о его интересах. Только придется расписаться в ведомости – все-таки деньги, нам нужно отчитаться перед начальством. Подсовывает бумажку, читаю. Ничего особенного – сумма цифрами и прописью да место для подписи. Никакого указания – за что получены тридцать сребреников. – Вы меня за осла держите, что ли? – Отводят взгляды от моих несуществующих ушей. Держат, точно. – Ничего не буду подписывать. Деньги возьму – почему бы и не взять? А подписывать не буду. Я же уже вам сказал! Переглядываются. Не прокатило, ага. Ну и что? Все равно все записывается – факт согласия сотрудничать, факт передачи вознаграждения за труд Иуды. Все в порядке! Все идет, как надо! – Вам присваивается псевдоним… хмм… «Коммандос». Если к вам обратится человек и назовет этот псевдоним, вы должны будете его как минимум выслушать. А выслушав, содействовать его деятельности. По мере возможности, конечно. Ему же вы будете передавать те сведения, которые сочтете необходимым передать нам. Вы будете получать вознаграждение регулярно, вне зависимости от того, сделали что-то для нас или нет. Но боже упаси вас пойти против нас, сделать что-то такое, что нам не понравится, мы тут же сделаем так, что ваше советское руководство узнает о вашем сотрудничестве с нами. И тогда вы знаете, что с вами будет. Не нужно нигде расписываться – просто получите деньги и можете быть свободны. Пока – свободны. Уокер взял конверт, вытряхнул из него пачку стодолларовых купюр и подвинул ее ко мне. А я не спешил брать. Рука просто закаменела, будто передо мной лежала не пачка серо-зеленой бумаги, а… те самые серебряные монеты. Те самые… Пришлось сделать над собой усилие – пачка перекочевала в карман брюк, и правая рука разжалась. Пальцы, побелевшие в кулаке, распрямились и заныли, будто переживая, что лишились эдакого приключения. Они были уже готовы врезаться в пухлую морду американца, превратить ее в месиво, в кровавую грязь! Но мозг не дал этого сделать. А потом цэрэушники встали, вежливо попрощались, наградив напоследок фальшивыми, присущими американцам неискренними улыбками, и вышли из кабинета. Уже уходя, Уокер с кривой ухмылкой бросил: – Обед – за счет конторы, как вы и хотели. Ешьте и ни в чем себе не отказывайте! Я чуть не швырнул в него блюдом с мясной нарезкой. Возможно, Уокер это понял, потому что улыбка мгновенно слетела у него с губ, и он быстро ретировался, исчезнув за толстой дверью кабинета. А следом появился Рон в сопровождении официанта. И тот тащил деревянную доску, на которой лежал здоровенный стейк и куча хрустящей картошки. И я на время забыл обо всех шпионских страстях. Ну… почти забыл. Рон весь обед молчал. Вяло клевал что-то у себя из тарелки, запивая пивом из высокого стакана, но заговаривать не пытался. А мне не хотелось с ним говорить. Да и было бы неправильно не отреагировать на то, что он сделал. Ведь что ни говори, а в ловушку подонок Рон меня заманил. С его подачи меня обратали эти гребаные цэрэушники! А то, что я давно ждал нечто подобное, давно на это рассчитывал и даже надеялся – так кому теперь какое дело? Ну как то есть рассчитывал… слово какое-то неправильное. Я предполагал, что так будет! Известный советский писатель, таинственная личность, вокруг которой происходят какие-то события – что может быть привлекательнее для спецслужб? А то, что события происходят, в этом нет никаких сомнений. Зря, что ли, к нему приезжал советский резидент? Значит, этот писатель – личность значимая. А создать мне неприятностей – это на самом деле плевая задача. И что именно они мне могут устроить – я давно уже сам для себя вычислил. И цэрэушникам озвучил. Итак, теперь я меж трех огней. И положение мое, и ранее не бывшее очень уж безоблачным, осложнилось многократно. Одна сторона: Брежнев и его пристяжные. Что ждать от них? Они будут требовать, чтобы я вернулся в Союз. В Союзе – тут же утащат меня в тайную лабораторию, где и будут исследовать как подопытную мышь, параллельно выкачивая из меня все знания, которыми я обладаю. И не допуская моих контактов ни с кем из тех, кто не посвящен в мою тайну. То есть фактическое заключение по типу психиатрической лечебницы карательного типа. Сколько я там протяну – неизвестно. Наверное, недолго. Ведь мое существование само по себе несет угрозу существования власти Брежнева. Вдруг меня выкрадут враги? Вдруг я расскажу о будущем кому-то со стороны? Не верю я, что Брежнев считает меня агентом мирового капитала. Не такой он глупый, чтобы не понимать, что это не так. Наверху вообще нет глупых – есть хитрые и очень хитрые. Брежнев – очень хитрый, иначе бы он не смог продержаться у руля власти до самой своей смерти. Теперь о второй стороне. Шелепин, Семичастный и иже с ними. Я прекрасно понимаю, почему после получения письма до сих пор во власти никаких изменений не произошло. Рулит страной Брежнев и никуда исчезать не собирается. Тогда что делает тот же Шелепин? Как он воспользовался моей информацией? Заговор строит. Стопроцентно он строит заговор. Без поддержки в спецслужбах, без доверенных лиц во власти никакого заговора быть не может. А работа эта по подбору людей кропотливая и спешки не терпит. Одна ошибка, и… бах! Уснул и не проснулся. Или грузовик с картошкой тебя задавил. И теперь стоит подумать – а как ОНИ ко мне отнесутся? Что ОНИ со мной сделают? И ничего в голову не приходит, кроме золотой клетки. Будет то же самое, что и с брежневской командой, только мягче, сытнее. Хотя… а кто сказал, что мягче? Что, Шелепин и его команда будут обращаться со мной лучше, или, вернее – по-другому, чем Брежнев? Пора бы уже забыть эти глупости насчет благодарности, совести и всего такого. В политике нет такого понятия, как «совесть». И нет в политике понятия «благодарность». Есть «политическая целесообразность». Ну, вот, к примеру: если тот же Шелепин сочтет, что я угрожаю безопасности государства, что я могу нанести непоправимый вред будущему страны – хотя бы тем, что передам свои знания американцам, как он тогда поступит? Вот то-то же… грохнут меня, да и вся недолга. Ну и теперь – американцы. Вот тут все и проще, и одновременно сложнее. Сейчас они в полной уверенности, что держат меня за одно интимное место и что я никуда от них не денусь. Деньги взял, факт передачи зафиксирован – куда денется, сокол ясный! А вот возьму и денусь! Только не сейчас. Попозже. Пока что мне нужно играть, и делать это как можно тоньше. Но противно, да. Деньги жгут ляжку. Деньги, полученные от врага. Те самые сребреники, да. Кстати, надо подумать, стоит сообщать Симонову, что на контакт со мной вышли штатовские спецслужбы и я дал согласие на сотрудничество? Обязательно надо сообщить. Когда надумаю отправиться на тот свет. Хорошо, что американцы не знают про Шамана, меня. То, что они вообще знают о существовании некого Шамана, уверен. Разведка у них работает очень хорошо. Но вот кто именно этот самый Шаман, черта с два узнают. Наши тоже умеют хранить секреты, а предателей в высшем эшелоне власти КГБ я уже сдал. И все-таки что от меня хотят американцы? Предложат мне остаться на ПМЖ? Хотели бы – уже бы предложили. Значит, не то. Скорее всего все-таки мечтают сделать из меня что-то вроде… хмм… Сахарова? Нет, не ученого, конечно! Речь о другом: «Известный писатель с мировым именем критикует политику СССР!» Хорошо? Хорошо! Если уж за этого негодяя Солженицына так уцепились, то уж писатель-фантаст, издающийся во всем мире, должен быть для них очень привлекателен. Мне так кажется. И раскручивать меня не надо – уже раскручен, готовая фигура. Наезжают на меня и заставляют сказать, что Союз – дерьмо, что комми все как есть подонки и на ужин едят младенцев, а я чудом вырвался в страну воцарившейся демократии. Брр… меня аж передернуло! Отвратительно! Сидит во мне советский мальчишка, и никуда он не делся. А этот мальчишка считал всех эмигрантов предателями, которых надо если и не расстреливать, то как минимум порицать и не пускать обратно, если пожелают вернуться. А еще все самое лучшее – только советское, и никак иначе. И вот этот мальчишка счел бы меня откровенным подлецом. Настоящим предателем, финансируемым врагами! И что я должен был сегодня сделать? Гордо послать на хрен Уокера и его пристяжного? И включиться в борьбу с государственной машиной, с Системой, для которой я даже не букашка – пятнышко плесени на стене? Мог бы, да. Лет в четырнадцать я бы так и сделал. Но мне пятьдесят. И я знаю жизнь. Снайпер не бежит в атаку с криком «ура» – он сидит в засаде и в удобный момент снимает точным выстрелом того, кого нужно убрать. И не испытывает никакого чувства собственной неполноценности из-за того, что бьет исподтишка, в спину. Работа такая! А что касается полученных денег… вообще-то получается, что государство США оплатило жизнедеятельность своего врага. То есть меня. И эти деньги фактически они пустили на реанимацию Союза. Да, я – враг этой страны. Не людей, тут живущих, нет! Кроме некоторых, конечно. Я враг этой системы, а Система – это и есть США. Моя жена, милейшая, интеллигентная женщина, однажды сказала: «Вот была бы кнопка, чтобы нажать ее, и… нет Америки! Нет всех этих, что хотят бросить на нас бомбу. Я устала бояться!» Вот и я так же – устал бояться за своих детей, за своих внуков. Устал слышать, читать о том, какие новые козни строит эта огромная, богатая и такая жадная на кровь страна. Эта страна выросла на крови, она буквально купается в крови! Вначале уничтожила всех тех, кто владел этой землей. Обманом, силой, подлостью искоренила индейцев. А потом поднялась на том, что делала деньги на войнах. Вторая мировая война была для США просто манной небесной! Если только забыть о том, что скорее всего американские олигархи и подтолкнули мир к войне. Сейчас, а уж тем более в 2018 году, уже никто и не помнит, что Форд, один из столпов Америки, яростно поддерживал Гитлера, истово ненавидя евреев и коммунистов. И что ему было за это в своей стране? За поддержку фашистов? Ни-че-го. Кроме… денег. Ну что же, стоит подытожить мои размышления на тему: «Как мне выжить в этом изменчивом мире, как можно сильнее пакостя врагам и направляя друзей по пути истинному». Друзей? Да нет у меня друзей среди власть имущих. У них по определению не может быть друзей – только союзники и враги. Я – агент влияния. Но не какой-то из политических систем и не какого-то государства… я агент влияния Провидения. Как хочешь его назови – «Провидение», «Мироздание», «Бог» в конце-то концов, но я агент этой силы, которая почему-то избрала меня своим орудием. Иначе зачем меня переместили из моего времени в это? Или… в этот мир. И кстати, теория о том, что я являюсь орудием Провидения, меня даже радует. Почему? Да потому, что тогда моя жизнь обретает некую осмысленность. Нет случайности, есть Промысел Божий. Нет Хаоса, есть упорядоченные действия, совершаемые избранным Провидением агентом. И это означает то, что… во-первых, я тогда способен сделать то, чего от меня ждут. То есть у меня лично есть шанс совершить задуманное. Иначе мне бы не дали такую возможность! Во-вторых, это означает, что это вообще ВОЗМОЖНО! А вот это как раз и самое главное, делать что-то, не надеясь на результат – это было бы просто глупо. И если ты не надеешься на достижение цели – какой смысл идти по дороге? Мы же не древние китайцы с их заумной философией, в конце-то концов! Это они утверждают: «Главное не цель. Главное – путь к цели!» У нас другое. У нас: «Цель оправдывает средства» – плохо это или хорошо, не знаю. Но по-другому я и не умею. А вот теперь самый главный и самый интересный вопрос: а КАКАЯ у меня цель?! Вот правда – какая?! Нужно уточнить, сформулировать задачу! Итак, попробую выделить главное: главная моя цель – сохранение Советского Союза. Любыми средствами! Любыми затратами! У меня к Союзу много претензий. Очень много. Теперь, когда я живу в этом времени, я прекрасно вижу и осознаю то, что нынешняя внутренняя политика СССР обречена на провал. Впрочем, как и внешняя. И что сам советский строй в нынешнем виде нежизнеспособен. Но я хочу, я должен сохранить Союз в его нынешних пределах! Потому что это – моя Родина. Потому что я хочу своей Родине добра. Если я сумею сделать так, что сохранится Союз – будут живы тысячи и тысячи людей. Не будет Афгана. Не будет кавказских войн. Не будет смертей на Донбассе. А если ты можешь спасти тысячи людей, знаешь, что можешь это сделать – как откажешься от такой возможности? Совесть позволит? Итак, в первую очередь – сохранение Союза. А во вторую? Хмм… сложный вопрос. И наверное, пустой. Потому что главное – именно сохранение Союза, усиление его, улучшение жизни людей внутри моей страны. Ну и для того мне нужно набрать как можно больший «вес». Влияние, чтобы мир прислушивался к моим словам, чтобы меня опасались тронуть! Нет, я не обольщаюсь, президента США убили, так чего им какой-то там писатель, даже очень известный? Но все-таки выжить у меня шансов больше, если я не заштатный писатель, а мировая звезда. Такая звезда, от света которой глаза слепнут до слез! Итак, ближайшая моя задача – набирать «вес» и… просто выжить. Не дать себя выкрасть, не дать себя убить, не дать себя запереть в клетку. И смотреть, что будет в Союзе. Свой информационный снаряд я уже отправил, жду взрыва! * * * Дня три меня никто не беспокоил. Я работал, бегал по утрам, завтракал-обедал-ужинал, в общем – вел обычную, спокойную жизнь. Готовил обычно Нестеров – его от меня все-таки не убрали, хотя выволочку он явно получил очень даже крепкую. После визита Симонова его не было два дня – он ездил в посольство, и когда приехал, я его просто перестал узнавать. Пить бросил – ну совершенно! Даже пиво не пил, когда мы с ним ходили в кафе. Вот он и взял на себя обеспечение всех наших домашних запросов. Готовка, отправка белья в прачечную, покупка продуктов – весь набор домашних дел. Кто-то может сказать, что я низвел своего «соседа» до уровня прислуги, но это будет чушью. Он делал то, что обязан был делать – следил за мной и докладывал по инстанции. Но не настаивал, если я не желал, чтобы он за мной ходил. Скорее всего за мной следили еще и симоновские ребята, даже не «скорее всего», а точно следили – я чувствовал за собой слежку постоянно, в любое время – стоило только выйти из дома. Так что задачей Нестерова было отслеживание моих контактов в пределах дома, не особенно меня напрягая. Уже через неделю я привык к такому повышенному ко мне вниманию и жил так, будто ничего такого особенного в этом не было. Впрочем, если не считать моей встречи с представителями американских спецслужб, ничего интересного для моих соглядатаев не наблюдалось. Сидел дома, работал и совершенно никем и никак не интересовался. Через три дня после моей встречи с американскими агентами меня вызвали в районную прокуратуру. Просто позвонили и очень вежливо, без намека на хамство, пригласили на встречу с районным прокурором на завтра, на четырнадцать часов по местному времени. Само собой, такие приглашения не игнорируют – ни на родине, в Союзе, ни в городке с названием Нью-Йорк, потому на следующее утро я как следует побрился, надел чистое белье и чистые джинсы с легкой рубашкой-гавайкой и потащился по указанному мне адресу, прихватив с собой хмурого Нестерова. Почему хмурого? Да так… Сколько мы с ним в Америке, столько он и хмурый. И то, что Костя бросил пить – никак не улучшило его настроения. Раньше он был хмурым из-за семейных неурядиц, а когда нажил себе неприятности, заливая эти самые неурядицы стаканами крепкого спиртного, переживал из-за того, что по возвращении домой получит добавку в виде хорошенько вымоченных и потому болезненных розог. Как, в принципе, и полагается нарушителям правил и всяким запойным пьяницам. За что боролся, на то и напоролся… теперь терпи! Ну, а с собой я его взял по одной простой причине – если долго не выйду из прокуратуры, значит, меня все-таки закрыли, и пора бить в барабаны, вызывая кавалерию из родного посольства. По крайней мере я ему так все и объяснил. Мол, если закроют, побежишь выручать. Хотя прекрасно знал, что никто меня теперь не арестует. Кишка тонка у прокуратуры против целого ЦРУ. Если только арест не инициирует само ЦРУ – для профилактики и чтобы не забывался. На проходной прокуратуры я назвал свои имя и фамилию, и меня тут же пропустили. Получилось все просто и даже, можно сказать, банально. Пришел в кабинет, назвался. Мужчина, оказавшийся помощником прокурора, дал мне подписать бумажку, в которой было сказано, что я претензий к прокуратуре не имею, а взамен выдал что-то вроде советско-российского «отказного», в котором черным по белому было сказано, что государство США никаких претензий ко мне не имеет и что действовал я в рамках закона Соединенных Штатов Америки. Ну и… все! Поезжайте, куда хотите, делайте, что хотите… черное и белое не берите, да и нет не говорите… но это уже из другой оперы. В общем, теперь я с бумагой и могу жить-поживать, добра наживать. Простился с прокурорским душевно, вполне искренне, даже по-американски улыбнулся, фальшиво и белозубо. Привык уже, ага! Как там сказано? «Если долго смотреть в бездну, то бездна в конце концов глянет в тебя». К чему это я? Да к тому, что если ты постоянно контактируешь с обществом, в которое погрузился на неопределенное время, то в конце концов волей-неволей начинаешь ассимилироваться. Нет, скорее маскироваться, как хамелеон, внешне приобретая цвет того места, на котором сейчас стоишь. Люди не любят белых ворон, так что лучше особо не выделяться. Положено фальшиво улыбаться всем на свете – улыбайся! Вышел из прокуратуры с хорошим, очень хорошим настроением! Ведь сейчас я могу просто поехать в аэропорт, купить билет на самолет и завтра буду уже дома! В своей квартире! Рядом с такой упругой, такой желанной Ниночкой! Черт подери, мне уже эротические сны снятся! Впору купить девушку с пониженной социальной ответственностью! Все-таки я ведь мужчина, а теперь – еще и молодой мужчина! Гормоны кипят, кровь бурлит… – Ну что там? – Нестеров жадно вглядывался в мое лицо. – Можем лететь домой? Тебя отпустили? – Меня никто и не арестовывал, – хмыкнул я. – Чтобы отпускать. Да, вот бумага – я чист перед законом. Вот только уехать пока не могу. – Почему?! – Нестеров был не то чтобы ошеломлен, он был едва ли не в ужасе. – Ты должен ехать в Союз! И как можно быстрее! Обязательно должен! – Кто это решил, что я ДОЛЖЕН? – Голос мой был холодным и насмешливым. – Партия и правительство? Нестеров смотрел на меня со смесью испуга и отвращения. Похоже, что он принял меня за «невозвращенца», потому я сразу решил расставить точки на «i». – Послушай, Костя… я не собираюсь здесь оставаться! Я не собираюсь здесь жить! Мне не нужно американского гражданства – у меня есть свое, советское, и отказываться от него я не хочу. Просто у меня тут есть несколько дел, которые я должен закончить. Например – скоро мы устроим рекламную акцию – я встречусь с полицейскими из участка, в котором служат те ребята, которых я спас. Мы будем соревноваться в стрельбе и рукопашном бое. А кроме того, со мной на днях должны связаться из «Уорнер бразерс», и я пойду на переговоры по поводу экранизации моей книги. И ты предлагаешь мне уехать? Вот так все бросить и уехать домой? ЗАЧЕМ? – Ну… надо же возвращаться! – залепетал красный, как рак, Нестеров. Я и не знал, что он умеет ТАК краснеть. – Надо же на родину ехать! Не вечно же здесь сидеть! – Что, тебе сказали, чтобы ты воздействовал на меня, убедил, что я должен побыстрее вернуться? Так вот можешь успокоить своих начальников: я обязательно вернусь! И повторюсь – не собираюсь принимать американского гражданства! Мой дом – там, за океаном. И чужой дом мне не нужен. Но я вернусь тогда, когда сочту это необходимым. Я – свободный человек и могу перемещаться по миру туда, куда хочу. Туда, куда могу. И еще: я не собираюсь вредить моей стране. Наоборот! Я стараюсь возвысить ее в глазах иностранцев при каждом удобном случае. И уж ты-то должен был это заметить. Русский, советский – успешный, востребованный, свободно перемещающийся по миру – это ли не лучшая реклама советскому строю? Потому не понимаю, с какой стати меня норовят поскорее загнать в стойло. Ты можешь ехать, куда хочешь – по большому счету ты мне не нужен. Впрочем, как и было с самого начала. Тебя мне навязали как соглядатая, как надсмотрщика. Так вот, дорогой Костя, в моей квартире ты живешь до конца недели. Потом ищи себе другое место жительства. Я не собираюсь оплачивать твое пребывание в этой стране и конкретно – в арендованной мной квартире. Рон уже предупредил, что оплата аренды квартиры издательством прекращается в самое ближайшее время. То есть я буду оплачивать квартиру сам. А если я буду оплачивать ее сам – на кой черт я буду платить за тебя? – А откуда у тебя деньги за оплату квартиры? У тебя только тысяча долларов была! – Глаза Нестерова внезапно сделались колючими, взгляд, как у рентгеновского аппарата. Насквозь просвечивает! Вот так вот… Костя-то не дурак, а я как-то уже и списал его со счетов. – Взаймы взял, у издательства, – безмятежно пояснил я, глядя на моего «напарника» чистыми, ясными глазами. – Потом вычтут из моего гонорара, и все тут. – А! Понятно… – кивнул Нестеров и отвел взгляд. То ли поверил, то ли нет, но… какая разница? Интересно, что они теперь сделают, узнав, что я не горю желанием вернуться на родину в ближайшие дни и даже недели.