– Атамана Бережного? – поинтересовался я. – Антошка Бережной просто бандит, а наш атаман Грушницкий, он народом избранный. За людей радеет, за волю народную, – он посмотрел на меня и почему-то решил объяснить свои слова: – Так мой батя говорит. Из дальнейшего неровного, сбивчивого рассказа парня стало понятно, что в этой части местности власть в руках атамана Груши. Так по-простому зовут его в народе. Его бандиты порубали сельсоветы в Сергиевке и Грязново, дважды останавливали и грабили поезда. Напали на станцию Иловайская, которая была под большевиками, где перестреляли два десятка охраны из рабочей дружины, забрали их оружие и начисто разграбили пакгаузы. Телеграфист успел сообщить, и на захваченную станцию на мотодрезине срочно выехал на перехват бандитов милицейский отряд по борьбе с бандитизмом, но попал в умело поставленную засаду и погиб в полном составе. Половину того, о чем мне рассказал, Сенька предпочел бы умолчать, но он был подростком и у него не было того опыта, что у меня, поэтому правда быстро выползала наружу. Он бледнел, краснел, кусал губы и, наверно, не раз мысленно клял себя за длинный язык. На вопрос о том, сколько времени он принимает участие в подобных налетах, ответил, что это в первый раз, при этом клялся родителями и Богом, что больше такого не будет. Я ему не поверил, но уточнять не стал. По словам паренька, под рукой местного атамана находились не менее ста сабель и полтора десятка тачанок. Когда разложил в голове по полочкам то, что я узнал у паренька, мне стал ясен приблизительный расклад местных сил. В пределах трех конных переходов, между большевиками и военным отрядом гетмана Скоропадского, которые только и имели силы, чтобы удерживать крупный железнодорожный узел, власть делили две банды. Грушницкого и Бережного. К тому же, со слов Сеньки, кроме прочих противников у народных защитников были еще петлюровские отряды, с которыми уже была одна стычка. Причем произошла она, как я уточнил, не по политическим мотивам, из-за сала и горилки. – Если у твоего атамана, как ты говоришь, сто хлопцев, то зачем красные послали такой малочисленный отряд чекистов против него? – А я знаю?.. – при этом паренек равнодушно пожал плечами. – Можа Бережного ловят? У него хлопцев мало, к тому же бают, что он какой-то обоз красных порубал. – Через станцию поезда хоть ездят? Сенька не успел ответить, как подошел барон с каменным лицом, а значит, насколько я успел его изучить, очень злой. В руке он держал шашку, снятую с бандита. Бросил только один взгляд на малолетнего бандита, как тот затрясся, словно осенний лист на ветру. Фон Клюге явно хотелось кого-нибудь убить. – Посмотрите, поручик, – и фон Клюге приподнял руку с шашкой. – Видите, кого это быдло убило? Только теперь я рассмотрел Георгиевский крест на эфесе, потом вопросительно посмотрел на барона. – Какого дьявола вы на меня смотрите, поручик?! – неожиданно зло выкрикнул барон. – Вы на шашку… А, черт! Ваша память! Эти мрази убили офицера-храбреца! Это наградное оружие, которое… – Господин штаб-ротмистр, сейчас не до эмоций. Тот дернул головой, словно норовистая лошадь, но бешеный блеск своих глаз притушил. – Вы правы. Извините! Продолжайте, господин поручик, а я пока займусь сбором трофеев. – К офицерам как твой атаман относится? – продолжил я допрос. Парень опустил голову. – Ладно. Так ходят поезда? – Ходят. Только когда как. – Гетманцев на станции много? – Много. Станция большая. Рядом со станцией поселок. Даже рынок есть. «Рынок, это хорошо. Это очень интересно». – Пока поедешь с нами. Вставай. Много чего нам досталось с двух разбитых отрядов. Оружие, патроны, гранаты, двенадцать фляг и одна баклага с водой на три литра. Особенно ценным приобретением стал бинокль, снятый с командира-чекиста. Исходя из полученной информации, мы решили, что фуражки с красноармейскими звездочками здесь плохо принимают, после чего присмотрев себе наиболее чистую одежду, переоделись в гражданское. Нашлись и свежие продукты. Хлеб, сало, лук, вареная картошка и яйца. Помимо продуктов в походных сумках бандитов мы нашли немного драгоценных изделий и семь золотых монет царской чеканки. В кармане командира чекистов я нашел мандат, о котором говорил Митрич. Предельно циничная бумага. Сам себе судья, прокурор и расстрельная команда, а главное, что врага ты определяешь сам. Показал документ штаб-ротмистру. Тот прочитал его дважды, словно не сразу поверил, потом тихо сказал: – Большевики за все заплатят. За все. Кровью. Вроде ровно и негромко сказано, но за этими отрывистыми словами была дикая ненависть к красным, удерживаемая сильной волей. «Ох и непрост этот штаб-ротмистр». Держа парня под присмотром, мы принялись готовиться к походу. Заполнили водой все найденные емкости. Сложили и пересчитали оружие. Что с ним делать? Бросать жалко, а везти с собой проблемно. Вот куда сунешь третий пулемет? А лошади? Тут я вспомнил слова паренька насчет рынка, а потом посмотрел на барона. Этот точно не станет заниматься торговлей, но он мне не сват и не брат, а я нахожусь сейчас в автономном рейде и должен обеспечивать сам себя. К тому же нет во мне, скажем так, благородства, как у нынешних офицеров, которые старались свято блюсти кодекс офицерской чести. Я знал, что этика русского императорского офицера требовала и на войне придерживаться гуманных способов действий, соблюдать «законы войны», проявлять милосердие, не проливать лишней крови, вот только учили меня в той жизни преподаватели Страны Советов использовать любые методы и возможности для выполнения задания. Быстро обдумав все это, я подошел к барону и коротко рассказал все то, что узнал от паренька. – Что скажете, барон? – спросил я его после своего рассказа. – Что тут говорить? Добираемся до станции и ждем там поезда на Ростов. – А гетманцы? – Скоропадский неплохо относится к русскому офицерству. К тому же я слышал, что у него много наших служат. Так что собираемся и едем, господин поручик. Время дорого! – Поезд должен скоро прийти, – вдруг неожиданно сказал сидевший на земле Сенька, уж очень ему не хотелось ехать с нами. Он боялся барона до дрожи в коленках, даже старался не смотреть в его сторону, а уж тем более в лицо. Мыслил он по-детски наивно: офицеры поедут прямо сейчас к станции и раз не убили сразу, оставят его в степи. Зачем он им? Мы почти одновременно со штаб-ротмистром повернулись к нему. Ни он, ни я спрашивать не стали, сам начал, пусть и дальше сам говорит. – Я разговор подслушал, перед самым отъездом. Батька с атаманом… – он замолчал, так как понял, что сказал лишнее. – Живо отвечай! Кто твой отец?! В глаза смотри! Ну! – паренька от резкого оклика барона передернуло, словно хлыстом перетянуло. Он вздрогнул, вскинул голову. – Говори! Живо! Паренек вскинул глаза на барона, застыл и, не опуская глаз, быстро забормотал: – Степан Мельник. Батя с детства с дядей Григорием дружит. – Твой отец у атамана в офицерах ходит?! – теперь уже его спросил я. – Нет! Он… – Соврешь сейчас – застрелю, – пообещал ему барон равнодушным голосом. – Он… – нехотя выдавил из себя Сенька, – пулеметными тачанками у атамана командует. Парнишку пробрала крупная дрожь. Видно уже решил, раз он сын подручного атамана, то теперь его обязательного убьют. – Дальше, – бросил барон. – Атаману верный человек донес. Так они собираются остановить поезд на станции. – Разве он не должен сам остановиться на станции? – поинтересовался я. – Это на Иловайской, а Тихорецкую паровоз проходит без остановки. – А чего не на Иловайской? – Так там же гетманцы. – И как хотят остановить? – Не знаю. Я ведь только начало разговора слышал, а потом меня батька за дверь выставил. – Значит, когда точно состав прибывает, ты не знаешь? – Не, дяденька. Думаю, дня… через два. Я посмотрел на барона, он на меня. Сейчас мы, наверно, думали об одном и том же. На одной станции сядем, а на другом полустанке бандиты остановят поезд, нас выведут в чистое поле и шлепнут. Опять шансов пятьдесят на пятьдесят. Вот как хочешь, так и выбирай. Вот только решать что-то надо сейчас. «Болтаться в степи нет никакого смысла. Ну, доберемся до станции… А на что потом жить? У нас избыток лошадей и оружия. Может, как-то можно продать…» – Парень, а на рынке возле станции коней можно продать? Или винтовки? При этих словах на меня как-то странно посмотрел барон, словно увидел меня впервые и сейчас пытался понять, кто я такой. Паренек сразу не ответил. Было видно, что ему есть что сказать, но при этом он сомневался, стоит ли говорить. – Слушай, парень, если все у нас хорошо сладится, то мы тебя с собой брать не будем. Там и оставим, – попробовал я подтолкнуть подростка к принятию решения. – Точно?! Оставите? – его лицо оживилось. Я кивнул головой. – Тогда… к дядьке Мирону можно съездить. Он купит лошадей и оружие, – в голосе у парня явно прибавилось уверенности. «Что-то задумал, сучонок. Риск есть. Голову даю, что этот Мирон имеет прямое отношение к банде, а с другой стороны, у нас есть двое суток в запасе. Если выгорит… Попробую». «Едем», – решил я и спросил у «тевтона»: – Вы как, барон, относитесь к нашему маленькому походу к местному барыге? – Поручик, вы точно дворянин?! – в голосе штаб-ротмистра слышалось неподдельное возмущение. – Ничего не могу сказать по этому поводу. Память у меня дырявая. Барон скривился, словно лимон надкусил. Я понял, что дискутировать со мной он не собирается. – Не знаю, как вас, а меня в этом мире никто бесплатно кормить и поить не будет! – поставил я точку в этом вопросе. – Сенька, сколько ехать? – К вечеру будем. Барон осуждающе посмотрел на меня, но говорить ничего и не стал. – Тогда поедим и поедем. – Погодите, поручик. Есть еще одно. Лошади.