Тот в ответ только кивнул головой. Перед тем как выйти, остановился перед открытой дверью, просеивая сквозь себя звуки. Наступали сумерки. Человеческие голоса были еще слышны, но звучали уже скорее приглушенно, чем громко. Перешагнул порог. В ближайших трех домах света не было, даже занавески были задернуты. «Может, спать легли, все-таки начало темнеть», – предположил я, но без особой уверенности, так как практической стороны деревенской жизни почти не знал. Хотя судя по звукам, доносившимся откуда-то с дальней от нас стороны деревни, там, похоже, спать еще не ложились. Снова осмотрелся. Никого. Завернул за угол избы, где лежали мертвецы. Раздев трупы, начал переодеваться, а заодно анализировать полученные мною за последний час факты: поручик, Вадим Андреевич, красные, белые, тыл красного полка, господа офицеры. Время: гражданская война. Я офицер, поручик. Образ прекрасной женщины, отпечатанный в памяти. Это моя цель? Даже если и так, то где поставленная задача? Ведение бизнеса требует мелочей и деталей, знания человеческой психики, богатого жизненного опыта и тонкого анализа ситуации. Боевая схватка построена на инстинктах, рефлексах, знаниях рукопашного боя и оружия, богатого боевого опыта. Все эти факторы являлись кирпичиками фундамента, на котором стояла моя работа, при этом бизнесом я никогда не занимался. Передо мной ставили задачи, которые я называл иначе – цель, и только в редких случаях не удалось выполнить порученную мне работу. «Мне надо найти эту женщину? Но она больше смахивает на ангела, чем на живого человека! Хм. Впрочем, сейчас не время над этим думать». Привычно убрал лишние мысли. Первоочередная цель была проста и ясна: ликвидировать прямую опасность и найти место, где можно было бы обдумать свои дальнейшие действия, уже на основе конкретной информации. Опасность на данный момент у меня ассоциировалась с отрядом красных, дислоцированным в этой деревне, значит, отсюда надо быстро убраться, вот только для полного представления плана бегства у меня не хватало сведений. «Может, товарищи по классовой борьбе что-нибудь подскажут?». Переодевшись, вернулся в избу и при виде открывшейся там картины поморщился. Донской стоял над скорчившимся на полу комендантом, который глухо мычал от боли. – Что он сказал? – поинтересовался я, вдевая штык-нож в ножны. Кобуру застегивать не стал, так как револьвер мог понадобиться в любой момент. – Говорит, что все его выб…ки здесь, за исключением двух уродов, которые отправились забрать труп. И больше он никого не ждет. – Тогда он больше не нужен, – сказал я и, отвернувшись, подошел к окну. За моей спиной раздался сдавленный хрип. Встал у окна сбоку, так, чтобы меня не было видно, наблюдая за все больше темнеющей улицей. Комендант хрипел, сипел и дергался еще несколько минут, пока не замолк окончательно, после чего подполковник подошел ко мне. Несколько секунд смотрел мне в лицо, потом сказал: – Надеюсь, вы меня поймете. – Поймете? Что именно? – Мою ненависть. – Зачем мне ее понимать? Отвели душу – ради бога! – Я не садист! У меня… эти убили дочь. Она с мужем… – Извините, подполковник, но нам сейчас не до воспоминаний. Донской с силой провел рукой по лицу, словно стараясь стереть липнувшие к нему воспоминания. – Вы правы. Что дальше, поручик? – Минут через сорок – час окончательно стемнеет. Деревня ведь рано ложится спать? Подполковник на мой вопрос коротко кивнул головой. – Значит, у нас вся ночь впереди. Заберем лошадей и тачанки, после чего уедем, как только определимся с направлением. – Все не так просто. Мы здесь вряд ли найдем лошадей под тачанки. В деревнях, таких, как эта, уже давно реквизировали лошадей, что красные… что мы. Вы же видели лошадь этого деда? – Видел. Что с ней не так? – Ей на живодерню пора, а вы хотите ее запрячь в тачанку. Это даже не смешно. – Что вы предлагаете? – Мы не уйдем далеко без лошадей. Может… попробовать перерезать ночью всю эту красную сволочь? – Помните, как тот солдат говорил про комиссара. Что тот скоро вернется и устроит пролетарский суд. Он же тоже на лошади едет. – Две лошади – одна тачанка, а нас шесть человек. Нужно четыре лошади! Ладно! Будем думать. Кстати, пока есть время, хочу поблагодарить вас, поручик, за то, что вы для нас сделали. Если мне даже придется умереть, я сделаю это с оружием в руках. Я, как и остальные офицеры, вам очень благодарен, поручик, за эту возможность. Я пожал плечами: – Будем ждать темноты, а потом пойдем и поговорим с их командиром. Донской отошел к столу, зашуршал бумагой, потом вернулся и протянул мне подобие бутерброда. Большой ломоть хлеба, на котором лежали три небольших кусочка сала вместе с зеленым луком. Отдельно вручил очищенное вареное яйцо. При виде еды мой желудок жалобно завыл, а я опять сглотнул слюну. – Ешьте, поручик, а я пока подежурю. Я был настолько голоден, что еда кончилась раньше, чем ощутил ее вкус. Бросил взгляд на стол, но там оставалось еды только на еще один такой бутерброд. Снова сглотнул слюну и спросил: – Что там в кувшине? – Пейте. Квас. Чтобы хоть как-то заглушить чувство голода, жадно выпил два стакана подряд, потом сказал: – Идите, поешьте, Владимир Андреевич. Тот только кивнул головой и отошел от окна. Я занял его место. После того как Донской поел, он какое-то время возился с пулеметом, затем легко хлопнул по защитному щитку и сказал: – Случись дело, мы с тобой, братишка, с десяток краснопузых сволочей в ад отправим. Я уже хотел удивиться, но спустя секунду понял, что он говорил не со мной, а с пулеметом. Спустя минуту Донской подошел и встал рядом. – Темнеет. – Еще полчаса подождем и пойдем. Время тянулось медленно, но не для меня. В такие моменты я словно выключал сознание, оставляя на страже только зрение и слух, и тогда время текло сквозь меня. Темнота упала на землю как-то сразу. Мы вышли из дома с винтовками за плечами. Пару секунд постояли, потом Донской сказал: – С Богом, поручик. И мы пошли. Шли, не скрываясь, прогулочным шагом. В деревне стояла тишина. Так как ни Донской, ни я не были дальше околицы, то шли мы не торопясь, стараясь запомнить расположение домов, если придется отступать. За все время мы никого не встретили, только один раз из-за забора глухо и лениво гавкнула собака. Дом старосты оказался, как и сказал дед, с большим крыльцом и резными перильцами. На крыльце сидел часовой и меланхолично лузгал семечки. Его винтовка стояла, прислоненная к перилам. Мы выждали несколько минут. Надо было бы дождаться смены часового, но ведь он мог смениться десять минут тому назад. Человеческих голосов совсем не было слышно, только где-то с другой стороны деревни несколько раз лениво тявкнула собака. Решил рискнуть. – Пойду один. Махну рукой – сразу подходите. Выждал, когда луна спряталась за тучку, надвинул фуражку на самый нос, затем ленивым шагом подошел к крыльцу. Часовой прекратил щелкать семечки, встал, всматриваясь в темноту, пытаясь разглядеть, что за человек идет. Он потянулся за винтовкой в тот самый момент, когда я уже был от него на расстоянии удара. – Ты… – Такая баба! Грудь – во! – я развел руки, показывая размер, а в следующую секунду нанес ему резкий и сильный боковой удар по шее. Солдат «поплыл», остальное было делом техники, я бросил взгляд по сторонам, после чего махнул рукой Донскому. Вместе с ним схватив мертвеца за плечи, мы потащили его по лестнице вверх, к входной двери, после чего подполковник взял винтовку, повесил себе на плечо и стал изображать часового. В это самое время я осторожно открыл дверь избы. Петли были смазаны основательно, поэтому та открылась почти бесшумно, но даже если бы и заскрипела, то вряд ли в этом доме кто-нибудь это услышал, так как женские стоны с придыханиями, громкое дыхание мужчины да частое звяканье пружинной сетки кровати были слышны еще от дверей. – Потащили, – шепнул я, оглянувшись. Мы втащили труп часового в дом, после чего Донской остался на крыльце за часового, а я, осторожно подкравшись к двери, ведущей в спальню, стал дожидаться, когда бурный акт плотской любви завершится. На окнах висели занавески, поэтому лунного света в помещение проникало не много, и я рассчитывал на то, что командир подойдет ко мне вплотную, так как убивать женщину не входило в мои намерения. Когда постельная сцена завершилась, дал мужику пару минут отдышаться. Только я открыл рот, как мужчина слез с кровати, потом послышался стук, а за ним бульканье. Наконец, тот со стуком поставил стакан и выдал своей даме комплимент: – Квас у тебя, Фрося, как ты сама, такой же ядреный! – Степа, и мне налей. Ты меня просто замучил, аж в жар бросило, – женский голос прозвучал томно и игриво. Снова послышался стук, а затем бульканье. – Спасибочки тебе. Не успела она это произнести, как раздался мой голос: – Товарищ Варкин, тут срочное донесение прибыло. Можно войти? – Ой, мамочки! – раздался испуганный женский голос, а затем послышалось шуршание одеяла. – Какого черта! Откуда?! Хотя это потом! Жди пока! – мужской голос был растерянно-раздраженный. Я слышал, как снова заскрипели пружины металлической кровати, потом раздалось шуршание одежды, глухой металлический стук, и только после этого в горницу вошел наполовину одетый красный командир Варкин, шлепая по полу босыми ногами. – Ты кто? – недовольно спросил он, вглядываясь в меня. – Где донесение? – Так вот оно, товарищ командир, – вместе с быстрым шагом вперед взметнулась моя рука, и рукоять револьвера с силой ударила тому в висок. Мне никак нельзя было его убивать, и я надеялся, что точно отмерил силу удара. Придержав тело, положил его на пол. Вошел в комнату. – Ефросинья? – тихо спросил я, остановившись у кровати. – Ой! Это кто? Что вам надо? – Жить хочешь? – я поднял револьвер так, чтобы она увидела матовый отблеск на оружии. Женщина тяжело задышала. – Хочу.