Одобрительный шум позволил мне заключить, что «предложение» принимается. Но все же я решил соблюсти все нормы и поставил вопрос на голосование. После закономерного «одобрям-с» я продолжил: – Предлагаю учредительному съезду избрать Исполнительный комитет Братства числом в десять человек, по пять человек от офицеров и солдат. В дальнейшем я бы еще рекомендовал дополнить Исполком еще пятью представителями от ветеранов-отставников. Председателем Исполкома я бы рекомендовал избрать нашего боевого товарища главу правительства генерала Нечволодова Александра Дмитриевича. Касаемо кандидатур остальных членов Исполкома, то тут я целиком полагаюсь на ваш выбор. Кто за избрание генерала Нечволодова председателем Исполкома Фронтового Братства? Снова лес рук взлетел над лесом штыков в зале. – Благодарю вас, мои боевые товарищи. Теперь, прежде чем передать слово для доклада генералу Нечволодову, я хотел бы сказать еще кое-что. Мы здесь все – фронтовики. Каждый из здесь присутствующих знает, что такое война. Перепаханная и выжженная взрывами земля, на которой давно уже никто не сеет и не пашет. Сгоревшие деревни. Сотни тысяч погибших. Пятнадцать миллионов русских солдат не заняты ничем кроме войны. Миллионы рублей ежегодно тратятся на войну, вместо того, чтобы улучшать жизнь в России. Война давно уже превратилась в позиционный тупик, из которого нет выхода. Ни одна из стран, вступивших в эту войну, не рассчитывала воевать так долго. Кровавая мельница войны с каждым днем перемалывает все больше ресурсов, денег и людей. Державы беднеют, простые люди нищают, Европа вот-вот погрузится в пучину братоубийственных войн, в которых никто уже не будет даже помнить о том, с чего все началось в августе 1914-го. Я не знаю, нравится ли воевать остальным, но я уверен, что русские воевать не хотят и не любят. Нам не нужна война ради войны. Я уверен, что почти все вопросы можно решить за столом переговоров. Одобряете ли вы предложение всем воюющим сторонам прекратить огонь на сто дней и сесть за стол мирных переговоров? Зал одобрительно загудел. Послышались аплодисменты и какие-то выкрики, которые в общем шуме было трудно разобрать, хотя общая тональность была понятна. – Одобряете? Тогда мы так и поступим! Мы предложим всем сторонам объявить на сто дней прекращение боевых действий и прислать свои делегации в Стокгольм для начала переговоров о перемирии. Всем странам нужно очнуться от кровавого угара войны, солдатам пора съездить в отпуск домой, дома ведь дел полно, жены опять же, не так ли? Тут уж народ точно радостно зашумел, горячо поддерживая эту идею. – Ну, а если они не согласятся, то что ж, русские никогда не начинают войну, но всегда ее заканчивают! Заканчивают, даже если к миру придется принуждать силой! И нам это не впервой, верно? Новый всплеск одобрения в зале. – А теперь я приглашаю выступить генерала Нечволодова с тезисами программы правительства в области реформ и земельной реформы в частности. Будут вопросы – задавайте после выступления. Уверен, что генерал ответит на все вопросы! Нечволодова встретили горячо, сопровождая приветствия и ехидными шуточками. Очевидно, что идея задавать вопросы генералу, да еще и целому премьер-министру империи, солдатам-ветеранам очень пришлась по душе. И вопросов будет много. Что ж, вот пусть Александр Дмитриевич и отдувается, ибо не царское это дело отвечать на всякие ехидные вопросы. Петроград. Финляндский вокзал. 8 (21) марта 1917 года Если бы полковник Мостовский увидел родного брата в эту самую минуту, то, вероятно, он бы выяснил, что его собственные способности удивляться еще далеко не исчерпаны. Да, он и так имел все поводы для удивления, встретив вместо одетого в привычную офицерскую форму брата франтоватого молодого человека в очень приличном пальто и дорогом костюме. Но еще больше Николай Петрович удивился бы, если бы ему сказали, что с сегодняшнего дня для его родного брата начинается совершенно новая и зачастую неожиданная жизнь. И что с этого момента для потомственного военного Александра Петровича Мостовского знаки различия на погонах (равно как и отсутствие погон как таковых) будут играть условную роль, призванную лишь помочь выполнить поставленную перед ним ту или иную задачу. И что теперь все чины и должности для него лишь ширма, призванная прикрыть истинную должность – должность имперского комиссара. Александр Петрович проводил взглядом проплывающие мимо вагона строения пока еще столицы и нервно усмехнулся своим мыслям. Он чувствовал себя словно герой «Трех мушкетеров», у которого в кармане ждала своего часа всемогущая бумага. Впрочем, бумага эта была не столь уж всемогуща. Что там в ней было-то? «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. 5 августа 1628 года. Ришелье». У самого Мостовского в потайном кармане была совсем другая бумага, до которой вырванному Атосом у Миледи клочку бумаги было очень и очень далеко. Бумага Мостовского гласила: «Сим удостоверяется, что флигель-адъютант Мостовский Александр Петрович исполняет Высочайшее повеление. Для исполнения означенного повеления флигель-адъютант Мостовский наделяется чрезвычайными полномочиями. Всем государственным, военным и дипломатическим чинам, всем верноподданным Российской империи оказывать флигель-адъютанту Мостовскому всемерное и полное содействие». И подпись. Скромная такая подпись под этой бумагой: «МИХАИЛ». И куда же едет флигель-адъютант Мостовский со столь красивой бумагой и дипломатическим паспортом в кармане? А едет он, как мы слышали, на воды, с целью поправить пошатнувшееся на ниве служения Отечеству здоровье. И поправлять он это свое здоровье будет не где-то еще, а именно во Франции. Глава III. Меж двух столиц Петроград. Невский проспект. 9 (22) марта 1917 года Вновь неприметная машина выехала из ворот здания Министерства финансов, расположенного в комплексе зданий Генштаба. Ни тебе охраны, ни помпы. И откуда знать общественности, что сейчас в этой машине едет сам государь император? Мало ли машин выезжает из этих ворот в течение дня. Тем более что чуть раньше из ворот Зимнего дворца торжественно выехала кавалькада с Конвоем, охраной и несколькими автомобилями, которая торжественно и не торопясь двинулась в сторону Таврического дворца. Я покосился на сидящего на переднем сиденье генерала Климовича. На нем было цивильное пальто и шапка пирожком. Так и не скажешь, что генерал едет. Так, гласный какой-то ездил по каким-то своим мелким делам в Минфин. Конечно, еще лучше было бы типа на извозчике, но такого я себе пока позволить не мог. Да и не хочу я на извозчике, даже если это будет переодетый казак Конвоя. Мне, человеку третьего тысячелетия, крайне не нравится ездить в местных пролетках, уж сильно они воняют потом (лошадиным и человеческим), навозом, каким-то дегтем и прочей дрянью. И пусть клянутся мои подданные, что все идеально вычищено, однако мне, извините, воняет все равно. И тут даже не помогает огромный кавалерийский навык моего прадеда. Вот верховые лошади – пожалуйста, а вот в извозчичью пролетку я сяду только в случае крайней необходимости. Данный же случай таковым не был. Невский проспект был полон народом, хотя сильно спешить тут не принято. Впрочем, и в мое время в Питере было куда степеннее и спокойнее, чем в Москве. М-да, Москва. Еду я в Первопрестольную. Интересно, какая она в этом времени? Боюсь, что удивлен я буду весьма неприятно. Но что прикажете делать? Оставаться в Питере представляется совершенно неразумным. В столице заговор на заговоре и заговором погоняет. И это не считая упоминаемой Нечволодовым чиновничьей солидарности и сплошной круговой поруки элит. И не упоминая особо высший свет, гудящий словно растревоженный улей. И… И, вообще, мне нужна новая страна, а новой стране нужна новая столица, где все придется выстраивать заново. И нужна новая система власти. И мне нужны силы, на которые я могу опереться в борьбе за новую Россию. И как раз одним из столпов моего режима и должны стать структуры Фронтового Братства и Союза Империи Освобождения. Только всеобщая мобилизация, только рывок! Мобилизация природных и трудовых ресурсов, финансов, промышленности, кадров, знаний, опыта. И все это нужно помножить на массовый энтузиазм и воодушевление. Я должен совершить рывок в техническом развитии государства, и без рывка общественного мне этого никак не достичь. Что ж, вчерашний день закончился, в принципе, так, как я и планировал. Был избран Исполком Братства, заместителем или, как тут говорят, товарищем председателя Исполкома Нечволодова был избран полковник Дроздовский, а общий состав исполкома меня вполне устраивал. Впрочем, меня пока это не слишком волновало, поскольку я всегда мог бросить на чашу весов свое веское слово, придавив их авторитетом. Авторитетом и деньгами. Поскольку основным спонсором этого шоу был я. И без меня вся эта затея очень быстро сдуется. А всей этой братии уже сильно понравилось заниматься общественной работой за казенный счет, что вполне объяснимо, поскольку назад в окопы никому из них не хотелось. Кроме состава Исполкома вчера же утвердили обращение ко мне по поводу необходимости мирной инициативы, а также обращение к правительству Нечволодова по поводу поддержки запланированной правительством земельной реформы. Также была создана комиссия, задачей которой было пригласить экспертов и предложить правительству свой вариант земельной реформы. Была еще создана комиссия по подготовке предложений по идеологии Освобождения. Еще комиссия по… В общем, был создан целый список комиссий, которые поглотили в своем составе бурную энергию всяческих говорунов. Исполком же занялся практической работой, которая включала в себя отправку делегатов в губернии и дивизии с целью создания ячеек Братства и Союза Империи Освобождения, помощь разным слоям общества в создании ячеек Освобождения, формирования на базе Братства военизированного крыла Братства – Корпуса Патриотов, каковой должен был сыграть в этом мире роль моих личных штурмовых отрядов, а Дроздовский должен был сыграть роль их вождя. Собственно, на создание всей структуры и на создание штурмовых… в смысле на создание Корпуса Патриотов я отводил срок два месяца, то есть к середине мая я должен был получить разветвленную структуру местных комитетов Фронтового Братства в армии и в тылу, а также сформировать в Москве, Питере и Киеве по сводному полку Корпуса, а в каждой губернии подразделения численностью не менее роты постоянного состава и не менее батальона милицейского резерва. В Корпус, по моим представлениям, должны были записываться как те, кто хотел послужить Отечеству и императору, так и те, кому было что терять в случае революции и беспорядков. А таковых хватало в каждом городе и в каждой деревне. Тем более что я дал указание губернаторам и местному военному начальству оказывать сему патриотическому начинанию всяческую поддержку. Реально между положением ячеек Братства в армии и в тылу была разница. Если в армии их задача в основном сводилась к укреплению дисциплины и слежению за разлагающими элементами, а вмешиваться в вертикаль командования им было строжайше запрещено, то вот в тылу у них были более широкие задачи по обеспечению моей власти на местах. Ну, а если будут перегибы на этих самых местах, то повешение виновных за шею на центральной площади очень помогает со всех точек зрения – и дисциплину повышает и общественность успокаивает. Конечно, сделать на местах все с нуля будет проблематично. Да что там на местах, когда и в столице мне будет это сделать сложновато. Тем более в новой столице, каковой по моему плану и должна была стать Москва. Хотя, конечно, это и древняя столица русского государства, тем не менее сейчас наверняка это глубокая провинция, мало приспособленная для размещения столичных институтов, так что ожидается еще тот головняк. Да и провинциальность мышления никуда не денется еще долго. Ничего, большевики как-то справились, и я справлюсь. Правда, большевикам было проще, они могли себе позволить реквизировать и национализировать направо и налево, стреляя через одного, а у меня все же законность и прочий имперский правопорядок, так что придется решать вопрос иначе. – Владимир Михайлович, вы помните, что вы мне обещали чудо-человека в Москве? – Не извольте беспокоиться, государь, – князь Волконский склонил голову, – все будет в лучшем виде. Статский советник Жилин именно то, что нам нужно. Он уже занимается изучением вариантов размещения большого количества чиновников в московских доходных домах. Правда, придется применять закон о военном положении и буквально мобилизовывать особняки, выселяя постояльцев, но иного варианта я, признаться, не вижу. Иначе мы не сможем быстро разместить такое количество учреждений в неприспособленном для этого городе. Разумеется, за мобилизованные особняки казне все равно придется платить аренду, но тут уж я на Жилина надеюсь, он пройдоха такой, что дай бог каждому. Я усмехнулся и пожал плечами. – Что ж, пройдоха так пройдоха. Только смотрите, князь, чтобы он казну по миру не пустил. Главноуправляющий Министерством двора и уделов покачал головой. – Разумеется, государь, мы будем присматривать за ним, но мне представляется, что он этим будет заниматься не ради денег. – А ради чего же? – Эм… Скажем так – не только ради денег. Он очень честолюбив. Из грязи в князи, так сказать. Мечтает о достойном титуле и имении под Москвой. И потому будет из кожи вон лезть, только чтобы заслужить внимание вашего императорского величества. – Понятно. Что ж, это нельзя исключить, верно? За хорошую службу и награда хороша. А что из качеств его вы можете сообщить? – Очень хваткий. Я одно время даже полагал, что он из евреев, но нет, чистокровный русак, я проверял его до седьмого колена. Хотя, признаюсь, так и не скажешь. Впрочем, разве можно быть уверенным в вопросах крови? Мало ли кто, когда с кем и от кого? Да, вопросы крови, самые сложные вопросы в мире. Я улыбнулся, вспомнив собственную историю и историю династии как таковую. На ком там прервалась линия Романовых? Впрочем, тут я не прав, ибо русская императорская династия вообще не имеет фамилии. Никакой. И то, что она именуется Романовыми, лишь условность. Как, впрочем, и Гольштейн-Готторп-Романовы они, то есть уже мы, все так же условно. И все эти генеалогические споры о том, как именовать династию, лишь вопрос пропаганды и прочей геральдики. На самом деле это все ерунда, ибо это просто русская правящая династия, построенная вовсе не на фамилии, а на степени родства императору. Император вообще не имеет фамилии, равно как и великие князья точно так же фамилий не имеют. Я лишь Михаил Александрович, а тот же Сандро – Александр Михайлович. И все, никаких тебе фамилий. Все это для других, лиц менее царского происхождения. Это вон те же князья Волконские имеют фамилию, а нам, царям, не положено. Ладно, что-то меня понесло не в ту степь. Как-то устал я. Надо будет поспать в поезде… Петроград. Николаевский вокзал. 9 (22) марта 1917 года Автомобиль выехал на платформу императорского поезда и замер у выстроившегося почетным караулом Конвоя. Ко мне тут же подскочил с докладом генерал Цабель. – Ваше императорское величество! Поезд в полном порядке и исправности, мы готовы к отъезду. – Благодарю вас, Сергей Александрович; что гости, все разместились? – Так точно, ваше императорское величество, все размещены. И указанные вами лица, и ее императорское величество с графом Брасовым также разместились уже в великокняжеском вагоне. Я резко остановился и развернулся к Цабелю. – Моя мать и сын в поезде? – Так точно, ваше императорское величество! Я вкрадчиво спросил: – Послушайте, генерал, а я разве указывал данных лиц к размещению? – Но, ваше императорское величество… – генерал запнулся и явно растерялся. – Как же могу их не пустить, если они прибыли к поезду? Это же, прошу меня простить, не абы кто с улицы, а ее… – Генерал! – я перебил оправдания. – Скажите, не жмут ли вам погоны? Или вам надоело быть начальником императорского поезда? Так это поправимо, вы один из немногих, кто остался после моего царственного брата. Цабель выпрямился и твердо сказал: – Я готов отправиться на фронт сей же момент, ваше императорское величество! – Вот что, генерал, вы отправитесь туда, куда я прикажу, и будете делать то, что я скажу. Разумеется, я от вас хочу не слепого подчинения, но, тем не менее, требую выполнения моих приказов и подчинения лишь мне. Вам понятно? И если я вам присылаю список лиц, которые должны быть в поезде, то это значит, что никого другого в поезде быть не должно!